"Играем! Разрешает Бог!" Это до мурашек пробирает". Светлана Немоляева о Валентине Гафте

Мы знакомы были очень давно. Валя ненамного меня старше, и еще в студенчестве у нас не то чтобы была одна компания, но мы встречались. Я помню его еще совсем юношей, покорителем женских сердец.

В театре мы никогда с ним не встречались, а в кино снимались много. Для меня это большая радость и большое счастье — иметь такого партнера. Я все говорю про эту сцену в "Гараже" — небольшая сцена в конце фильма, когда моя героиня предъявляет его герою претензии, что он не так ведет себя дома, как надо. И как он смотрит на меня! Как он это играет! Если бы не его глаза, я не знаю, сыграла ли бы я так драматично эту сцену. Он погружается в сцену, погружается в актера, который рядом с ним, и бесконечно этим помогает.

Мне кажется, что самым интересным в его игре было то, что он сам был неоднозначной личностью. Он был очень оригинален и своеобразен. И эту свою человеческую неординарность он нес и на сцену, и в кино. Его никогда ни с кем невозможно спутать.

У него были свои суждения, свои взгляды на жизнь, своя оценка мира, а это очень ценится в актерских партнерских отношениях. Каждый раз игра такого человека — неожиданность, а неожиданность всегда вызывает новый взрыв ответной реакции. Валя обладал таким уникальным качеством. Поэтому спектакли, в которых был занят Гафт, всегда вызывали у людей трепет и интерес, поэтому и в кино его звали режиссеры и хотели с ним работать. Он мог удивлять, а это в искусстве — самое главное.

Для меня его самые яркие работы — это рязановские фильмы. У него там замечательные, совершенно разные роли в "Гараже", "Небесах обетованных" и "О бедном гусаре замолвите слово".

Кроме того, у него была совершенно уникальная работа в фильме Инессы Селезневой "Дневной поезд", где он снимался вместе с [Маргаритой] Тереховой. Они оба там играли замечательно, но Валя был просто бесконечно интересен. Удивительная работа, соответствующая духу того времени, очень современная. Манера игры у Вали там такая, которой хочется подражать, говорить "я бы сыграл это так, как он это делает". Это огромная роль, практически фильм на двоих. Но были там и небольшие эпизодики, я тоже там имела счастье сниматься.

В театральной среде всем известно, что он был бесконечно требователен к себе и бесконечно щедр к партнеру. Я помню, в "Визите дамы" Миши Козакова мы играли мужа и жену. У меня была крошечная роль, у него огромная. Когда я его хвалила, он махал на меня руками и говорил: "Да что ты, Светка, я там не то и в другом месте не это. А вот ты!.." Я ему отвечала: "Да где ты меня там разглядел, у меня всего несколько фраз".

Когда мы озвучивали "Гараж" Рязанова, тот всегда смеялся над Валей. Мы все озвучиваем и довольны. Получилось, попали в синхрон — и слава богу. А Валя все переделывал, он мог по 20 раз дубли переозвучивать. И уже и Рязанов его останавливал, говорил: лучшее — враг хорошего, а потом смеялся: "Мы с тобой не пропадем, ты наш кормилец".

Он был дивный поэт. Он сам все сказал о своем отношении к искусству, к кино, к театру. Последние слова его дивного стихотворения, посвященного актерам: "Играем! Разрешает Бог!" Это до мурашек пробирает. Я помню, как он в первый раз прочитал эти стихи, и они меня просто сразили. Они написаны не только хорошим поэтом, но человеком, который изнутри чувствует, что это такое — актер.

Он заявил о себе, когда начались его спектакли с Эфросом, еще там, в Ленкоме, а потом они вместе ушли на Малую Бронную. Потом связал свою жизнь с "Современником". Везде он оставлял свой след. Каждая его работа, конечно, получала отклик, потому что не заметить его было немыслимо, невозможно. Характеристики, оценки работы идут потом, но в начале ты сразу понимаешь, что этого актера или актрису ты хочешь увидеть еще. Это — главный зрительский критерий, и это у него было с самого начала.

Он был человек с огромным чувством юмора и философ, человек очень неординарно мыслящий. Он всеми своими работами дорожил. Для актеров, и для него конечно, очень важно слияние с режиссером, будь то героическая роль, комедийная или характерная. Вале доставались, конечно, роли характерные. Он как никто мог выразить сложность героя.

Пусть земля ему будет пухом, пусть он знает там, на небесах, что о нем будут помнить, что он оставил огромный, незабываемый след.