Александр Генис — друг Сергея Довлатова, писатель и эссеист. Он работал в газете Довлатова «Новый американец», а после его смерти написал книгу «Довлатов и окрестности». В этом году в издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга «Три города Сергея Довлатова», в которой Александр рассказал о жизни писателя в Нью-Йорке. Мы поговорили с Генисом о книге и его дружбе с Довлатовым.Почему вы решили участвовать в этом проекте? Может быть, осталось что-то недосказанное после вашей первой книги о Довлатове?Писательская жизнь Довлатова оказалась гораздо длиннее, чем обыкновенная, к несчастью. Довлатов очень рано умер. Но с каждым прошедшим годом слава его, известность, любовь к нему только растут. Находятся всё новые и новые темы для того, чтобы поговорить о Довлатове.Вы знаете, всё-таки мне страшно повезло с ним дружить. Я был совсем молод, когда мы познакомились, мне было 26 лет. И рядом с тобой оказывается человек, обладающий огромным талантом. Он меня очень многому научил. При нём стыдно было говорить глупости. Это очень важно в молодости. И мои отношения с Довлатовым продолжаются постоянно: идут юбилеи, выходят новые книги, новые издания, новые воспоминания. И каждый раз я каким-то образом откликаюсь на это.На «Радио Свобода», где я работаю уже больше 35 лет, на каждый юбилей Довлатова я обязательно делаю передачу, воспоминания о нём. Совсем недавно я написал печальную статью — эссе «Довлатов и смерть», где анализировал его отношение к этой непростой проблеме.И книга «Три города Довлатова» сначала была задумана для эстонцев. И для меня это была большая честь, потому что Эстония очень важная в моей жизни страна. У меня на эстонском вышло несколько книг. В том числе моя книга «Довлатов и окрестности». И когда мне предложили собрать, скомпилировать воспоминания о Довлатове в Нью-Йорке, я был очень рад, что они выйдут на эстонском языке.Что, кроме фигуры Довлатова, вас свело с соавторами? Насколько тесно вы взаимодействовали с ними, когда писали книгу?Надо понимать, что все люди, которые представлены в книге, сделали очень много для Сергея. Арьев — человек, который стал душеприказчиком Довлатова и который распоряжался его литературным наследством с величайшим искусством и любовью. Я знаю Арьева очень давно. Познакомился я с ним сперва по «Довлатовской литературе», когда он представил своих друзей. Андрей Арьев — человек неисчерпаемого благородства и литературного такта. Повезло мне с ним оказаться под одной обложкой.Лену Скульскую я знаю гораздо меньше, но зато я знаю её в родной обстановке, в Эстонии. Она, по-моему, такая «хозяйка русской Эстонии». Женщина с необычайным остроумием и любит смеяться и над собой, что довольно редко случается. Её воспоминания о коротком, но очень ярком довлатовском периоде в Таллине напоминают мне самого Довлатова, потому что там много документального материала, много юмора и много боли, горечи, которая, несомненно, связана с его тяжёлым положением в Таллине.Кстати, надо сказать, когда мы в последний раз все втроём встречались в Таллине, об этом зашёл разговор. И Арьев сказал: «Слава богу, что так получилось. Потому что лучше бы Довлатову быть просто писателем, чем советским писателем, к чему он стремился. Слава богу, он стал писателем вообще».У вас есть фраза о языке, на котором писали в газете «Новый американец»: «Он завоевал любовь читателя только потому, что обращался к нему по-дружески, на хорошем, русском языке». Можно ли сейчас говорить на языке Довлатова и на языке авторов «Нового американца»?Конечно, можно. Можно и нужно. Потому что Довлатов боролся за язык фамильярного общения. Но этот язык должен быть лишён мата, что необычайно сложно в русском языке, потому что, как только официоз кончается, начинается поле нецензурной брани, стёба, и всё это убивает нормальный литературный, художественный, интеллигентный язык. Довлатов стремился к тому, что называется «третий штиль». И я уверен, что на этом языке можно и нужно говорить.Довлатов чисто говорил на русском языке. И это не значит, что ему легко подражать. Он был единственным знакомым мне человеком, который говорил исключительно законченными предложениями. Если вы проанализируете нашу речь, то увидите, что предложения — фантазия, вымысел лингвистов. Люди не говорят предложениями, где есть подлежащее и сказуемое, люди говорят обрывками мыслей. У Довлатова каждая фраза была неабортированной. И это делало его язык серебряным. Не золотым, а именно серебряным. В этом был незаметный блеск его. Конечно, так разговаривать трудно, во всяком случае есть к чему стремиться.Другая цитата: «Писатель упирается в действительность до тех пор, пока не оставит на ней свой след». Вы можете сказать или представить, какой след Довлатова виден в 2020 году? След от Довлатова остался даже на нью-йоркской карте. Как вы знаете, переулок, на котором Довлатов жил, где он выгуливал своих собачек, Глашу и Яшу, — этот переулок носит имя Довлатова. В Нью-Йорке очень мало именных улиц. Вообще, нью-йоркские названия — это цифры, а не буквы. Есть лестница Сахарова, есть улица или переулок Баланчина, и есть Довлатовская улица. И это тот след, который, конечно, уже не изъять из географии. И мне кажется, что довлатовский след в Нью-Йорке сохранился в том смысле, что его постоянно продолжают открывать. Казалось бы, после смерти Довлатова наступила пауза. Я однажды разговаривал с его издательницей, и я сказал: «Почему перестали печатать Довлатова?» — «Он же умер. В России, когда человек умер, он становится героем, а в Америке он проиграл». Но теперь Довлатов открывает всё новые страны, всё новые языки, и след его всё время углубляется.Я хочу напомнить, что самая сложная для перевода книга Довлатова и лучшая, на мой взгляд, «Заповедник», очень долго не была переведена на английский, пока за это дело не взялась дочка Довлатова Катя. Она у неё называется «Pushkin Hills», и эта книга получила премию. Я страшно рад, что Довлатов, когда Катя была ещё маленькая, сказал: «Вот вы все дураки, а я ращу себе переводчицу». И вырастил.Есть ещё одна цитата, о том, что герой Довлатова, положительный тюремный надзиратель, «примирил половину народа, которая сидела, с той, которая сажала». Насколько сейчас примирительная функция довлатовской прозы и его фигура в целом работают в этом ключе? Это очень любопытный вопрос. Когда Довлатов уехал в эмиграцию, газета «Новое русское слово» сделала всё, чтобы уничтожить «Нового американца», которого мы издавали. Они писали про Довлатова «этот вертухай». Но вот прошло время. Обратите внимание, каким образом Довлатов примиряет потомков тех, кто сажал, с теми, кто сидел? Тем, что он всем нравится. Это самая странная черта Довлатова: он нравится правым и левым, охранителям и либералам, оппозиционерам и государственникам — он нравится просто всем.Я думаю, что эта общая любовь к Сергею и есть объединяющая черта. Когда только вышла его первая книга, то на обложке он написал слова: «Автор как червонец, всем нравится». Это цитата из Гиляровского. И Сергею страшно понравилось это дело, он вынес это высказывание на обложку своей книги и всячески продвигал, что он хочет быть таким червонцем, который всем нравится. И, в общем, таким он и стал.Я даже догадываюсь, почему это произошло. Довлатов выбрал уникальную позицию для писателя. Обычно писатель выше читателя, потому что мы, когда пишем, мы вкладываем лучшую часть своей души. У Довлатова писатель обычно ниже читателя: он пьяный, он несчастный, а самое странное — его часто бьют. Это при том, что Довлатов был два метра ростом и любителем-боксёром! Читатель видит, что автор не зазнаётся, а такой же, как все мы, и это подкупает и делает Довлатова близким всем. Если представить, что Довлатов со своими сложными отношениями с литературой не стал бы в Америке писателем, то кем бы он стал? Вы знаете, он приехал только с одной целью — стать писателем. Если бы этого не произошло, то он бы стал писателем для себя. Известно, что Довлатов очень много написал в России без всякой надежды опубликоваться. У него есть роман «Пять углов», который до сих пор не вышел, он написан в Советском Союзе. Если бы Довлатова не стали печатать в Америке, он всё равно бы оставался писателем. Другого выхода у него не было, и другой судьбы у него тоже не было. У него было две запасные профессии. Обе довольно странные.Одна профессия — чинить пишущие машинки. Я понятия не имею, с чего он решил, что он умеет их чинить. Когда мы приехали, пишущие машинки, конечно, были, но их очень быстро вытеснили компьютеры. Техника опережала Довлатова примерно на два круга. А вторая профессия — ювелир. Он даже пошёл на курсы ювелиров, потому что очень хорошо рисовал. По-моему, он сходил на эти курсы раза два, и на этом всё кончилось. Понимаете, писатель — тот, который пишет, а не тот, кого публикуют. Поэтому для Сергея другого выхода не было.Для кого вы писали эту книгу? И представляли ли какого-то идеального читателя? Довлатоведа? Или человека со стороны?Вообще-то я её писал для Довлатова. Смешно звучит, да? Мне даже снится постоянно, что я Довлатову подаю эту книжку, что мы с ним обсуждаем что-то. Когда я написал свою первую книгу о писателе «Довлатов и окрестности», мне хотелось закончить тот некролог, который я стал писать в день его смерти. И мне, конечно, всегда хотелось, чтобы Довлатов это прочитал. Меня однажды спросили: «Если бы вы могли позвонить в прошлое, кому бы вы позвонили?» Я сказал: «Довлатову. Спросил бы, кем он стал после того, как умер».А что касается живых читателей, то этот вопрос меня абсолютно не волнует. Я пишу книги не «для кого-то», я пишу как могу. Это уже совершенно не имеет отношения ко всему остальному. Единственная цель моя, как и всех писателей, — соответствие цели и реализации. И это вопрос, который решается за письменным столом, а не где-нибудь ещё.Подробнее о книгеАндрей Арьев, Елена Скульская, Александр ГенисТри города Сергея ДовлатоваЛитературная судьба Сергея Довлатова определена, по его словам, тремя городами: Ленинградом, Таллином и Нью-Йорком. В первом из них он обрек себя на писательскую судьбу, во втором надеялся утвердить себя в писательском звании, в третьем добился признания, обратной волной принесшего его книги к отеческим берегам.В каждом из этих городов остались друзья. Их мысли и воспоминания об ушедшем друге важны для тех, кто читает довлатовскую прозу, ставшую на наших глазах классической.Читайте также:30 книг, которые можно подарить на Новый год Как писать научно-популярные тексты, чтобы читатель понимал, о чем идёт речь Выиграйте AirPods Pro и 52 книги на год вперёд