Удмуртский литератор Петр Захаров: «Писатель – это человек, который изучает жизнь»

На становление писателя могут влиять многие факторы. Еще с малых лет ребенок впитывает в себя сказки, истории. Потом идет этап взросления, когда молодые люди хотят показать себя, закрепиться в обществе. Каждый шаг дарит новый эпизод для будущего произведения. Так говорит и заслуженный журналист, председатель Союза писателей Удмуртии, руководитель национального молодежного журнала «Инвожо» Петр Захаров. Жизненный путь, народные сказки и легенды помогают ему писать большие работы. Петр Захаров поделился с корреспондентом ИА «Удмуртия» интересными историями и воспоминаниями, которые сформировали из него известного удмуртского поэта и писателя. – Детство я помню с двух с половиной лет. Родился в деревне Кня-Юмья Кукморского района в Татарстане. В два года семья переехала в Сибирь. Помню некоторые моменты из того периода. Мама говорит, что я был непоседой: лазил по шифоньерам, с мукой играл. Север дал, наверное, только языковое влияние, некое ассимилирование – я разговаривал на русском языке. Где-то в три года я вернулся в деревню в Татарскую АССР, где свою бабушку научил разговаривать по-русски. Своих шестерых братьев и сестер научил говорить «мама», «папа», «бабушка», «дедушка», хотя в удмуртских семьях было принято – «песянай», «ӵужатай». В детстве очень любил сказки, дед мне их рассказывал, а я потом уже пересказывал на свой лад. У бабушки всегда собирались жители деревни, женщины приходили прясть, мы, дети, тоже любили проводить время с ними. В такие вечера я всем рассказывал сказки. Бабушки любили такие моменты, хохотали. Это оставило след в моей душе. Помню много удмуртских сказок, которые даже не опубликованы. Они как-то в нужное время всплывают передо мной – помогают при создании книг. Фото: Мария Галеева © Помню много детских игр, которые связаны с народной мудростью, философией. Например, игра «Мусур бекче» («Бочка с брагой»), когда тебя садят в санки, обматывают полностью, чтобы ты ничего не видел, тебя крутят, возят везде, оставляют в каком-то хлеву, который ранее не видел. Потом нужно считать до 500 и искать остальных. Страшные игры, вроде, но чувствуется эта древность – игра в лабиринты. Бабушка моя качала детей и приговаривала «илля-илля-илля-ля». Эти вещи, вроде, незначительные, но это отголоски старины, когда бога называли Ильей, Аллахом, Уллахом, Улом. С первого-второго класса я стал работать в школьной редколлегии – любил рисовать, делал юмористические стенгазеты, мы там сочиняли различные стишки, за которые нам попадало от старшеклассников. На каждый праздник детвора ставила концерты, в которых и я участвовал. Деревня жила очень дружно. С пятого-шестого класса ты уже попадал на «улицу». За хлебом мы ездили на поезде в Вятские Поляны, а там была детвора, которая деньги отбирала. Семь-восемь пацанов могли напасть. Такие нравы тогда были, невозможно было не попасть под такое влияние, поэтому учились драться. Знали, что надо побеждать. Активно занимались борьбой. Мы ничего не боялись, не думали о последствиях. Детские воспоминания в дальнейшем помогают углубиться в удмуртский мир. Вспоминаю эти маленькие эпизоды, каждый момент оказывается очень нужным. Это кладезь для писателя. – Кем мечтали стать в детстве? - В детстве, как и все, наверное, мечтал быть летчиком, это модно было тогда. Вернее, не я так хотел, а все вокруг хотели, чтобы я летал. Все равнялись на Юрия Гагарина, даже его имя давали своим детям. Меня дразнили: «Петя, Петя, Петушок, золотой гребешок!» Тем более у меня волосы были русыми. Это мне очень не нравилось, вплоть до того, что я обижался на родителей, что мне такое имя дали. Но мама всегда отвечала, что я Петр Первый, царь всея Руси. Восхитившись его силой, мудростью и могуществом, после увиденного исторического фильма про Петра Первого мама мне дала его имя. И я принял ее объяснения, сказал, ладно, пусть будет Петр. Но удмурты называли Петыр, а еще добавляли: «Петыр – котыр, бакча котыр, сӥньыс чырты, мушко йыр!» (дословный перевод: Петыр круглый, вокруг огорода, шея - ниточка, голова - лукошко). Но после объяснения матери я уже не так воспринимал дразнилки. Тем более сам начал сочинять рифмы и фразы на имена тех обидчиков. В детстве все желают быть героями, поэтому часто играли в «разведчиков», любили военные песни, строем ходили. Были и рыцарями, и индейцами. Но не только играли, мы все с детства работали на полях и огородах. Пололи колхозные поля, на отдельных участках, на которых обязывали работать наших родителей, а в результате отдувались мы, малыши. А еще на домашнем огороде росла картошка, которую тоже надо было полоть. Ненавидели это, но купаться разрешали только после работы. – Расскажите о своем взрослении: были ли кумиры? – Первые кумиры, конечно, исторические герои: Александр Македонский, Александр Невский, Спартак, Петр Первый, а потом разведчики из кинофильма «Щит и меч» (12+), других военных фильмов, герои гражданских войн – «Неуловимые мстители» (6+), индейцы чингаськуки и так далее. В седьмом классе я начал играть на гитаре, очень любил Высоцкого, разучивал его песни под блатные аккорды и «восьмерочку». У меня была большая коллекция пластинок и куча магнитофонных записей. А гитару мне подарил двоюродный брат, жил он под Свердловском, учился в музыкальной школе. Мои друзья тоже были из музыкальной среды. Мы постоянно ездили в Казань, где нас многие знали. У меня были длинные волосы, все мы были крутыми. Однажды в Казани мы пошли на квартирник, сказали, что придет известный музыкант. Вижу, заходят Виктор Цой и Балашов. Мы сидели, разучивали вместе песни. В то время была хулиганская культура. Но эти длинноволосые прекрасно знали литературу, но также хорошо знали дворовые песни. Для того, чтобы в этой среде нормально разговаривать, я вынужден был читать поэзию – например, «Евгения Онегина» наизусть знал. Таковы были правила: блатная среда разговаривала на языке Пушкина – «Мой дядя самых честных правил» и так далее. Литература просто вторгалась в мою жизнь, все говорили о прочитанных книгах. Я обречен был связать свою жизнь с литературой. Цой перевернул мою душу – я тоже писал песни. Среди друзей они сразу становились хитами. Там даже рифмы хорошей не было, строки «кашляли». В 9-10 классе мы уже хотели в ансамблях играть. Двоюродный брат играл в группе. Я тоже ездил в Свердловскую область к брату на репетиции. Такое наслаждение было – играть на электрогитаре. Однажды пришли пацаны, один попросил помочь настроить ему гитару. Я посмотрел, настроил. Уже позже брат говорит мне: «Помнишь, Бутусов к нам ходил?». Я удивился, оказывается, ему я и настраивал инструмент. Я очень любил Бутусова, хотя встречался с ним только один раз. Мне нравились его песни. Наш рок был изумительным. На западе мне и финны, и эстонцы говорили, что лучше, чем русский рок-музыканты, никто о любви не писал. – Какое место занимает в жизни писателя служба в армии? – После школы мне говорили: «Иди в военное училище». Пошел с другом в Оренбургское военно-зенитное. Поступили, но мне не понравилась военная служба, я мечтал стать художником или писателем. Вернулся домой. Мама сказала: «Если хочешь быть писателем, то начни с профессий тружеников». Я стал трактористом, потом учился на шофера в военкомате. Потом уже армейские годы в Германии. Здесь понадобились мои знания азбуки Морзе, с двоюродным братом мы серьезно увлекались этим. Из архива Петра Захарова В армии попал в особую роту к диверсантам. Первые полгода были очень хорошими – романтичное время, быстро всему учился. Потом началась практика – три раза мы участвовали в боевых действиях: в первый раз были на Кубе, второй раз – в Никарагуа, третий раз – в Афганистане. Были очень секретные вещи. Позже, когда вышел приказ на увольнение, меня отправили на север, здесь мое сознание абсолютно изменилось. Я впервые увидел по-настоящему добрых людей, хотя жили они в серости, полуразрушенных домах. Семь месяцев жил на севере. Там работал шофером, утром и вечером отмечали. Потом удалось вернуться обратно в свои родные места. В Казани я уже не хотел жить, решил устроиться в Удмуртии. Так что армия оставила глубокий след в моей душе. В жизни все дается неслучайно – ты должен пройти какой-то путь, говорил мне шаман из Лобутангов. – Как Вы пришли в журналистику? – После севера я приехал в Завьялово, был водителем, сначала работал в райсельхозтехнике – ремонтировал бензоколонки, на фермах работали. Позднее слесарем. В то время я уже печатался в газетах и журналах и заочно учился в университете на филолога. Однажды меня пригласили в районную редакцию газеты «Ленинец», предложили поработать корреспондентом в сельхозотделе. Для меня это было что-то сверхъестественное. И я с радостью согласился. Работать мне там нравилось, хотя и трудно было. Меня много правили. Я очень расстраивался, потому что всегда старался, а мне говорили, что падежи путаю. Я набрал литературу, словари, все изучил. Потом писать стал литературным языком. Научился быстро. После «Ленинца» мы с Михаилом Федотовым думали о журнале, который стал первым удмуртским молодежным изданием. – Вас считают одним из основоположников этнофутуризма в Удмуртии. Расскажите о работе в этом направлении. – Думаю, к этнофутуризму пришли все. В 90-е годы мы все хотели сделать для удмуртского народа что-то хорошее, возродить его. А как это сделать? Везде постмодернизм. Но удмурты не поймут его. Мы однажды поехали в Эстонию, местные писатели читали лекцию об этнофутуризме. В Удмуртии я позже написал об этом направлении. Но в то время этнофутуризм у нас уже был, он развивался. Михаила Федотова можно было назвать этнофутуристом, Виктора Шибанова, Сергея Матвеева, да и многих других. А меня считали одним из основоположников этого направления, потому что я впервые напечатал об этнофутуризме в журнале «Инвожо» и писал необычные стихи. – Кто такой писатель в Вашем понимании? Оцените сегодняшнее состояние удмуртской литературы. – Я считаю, писатель – это человек, который изучает жизнь и обогащает ее. Книга и чтение доставляют человеку удовольствие. Кто сможет нам рассказать о нашем будущем? Только наша литература. Только мы можем сказать, куда идти, куда стремиться. Это должен сделать писатель. Я думаю, в настоящее время исчез герой, исчезла профессия. А литература она есть и была, просто меньше ярких моментов, которые говорили бы о наших мифах и легендах. Мы в свое время подражали модной литературе. Говорили: «Зато у удмуртов это впервые». Наш язык очень богатый, он говорит о многом. Мы можем создать свою литературу, читабельную. Без литературы нет движения вперед. Вот есть у нас мифические существа, есть религия, есть удмуртская литература, есть нравы, построения, свои деревья, растения, птицы, звери, а почему мы другое притягиваем, где наше родное, с родниковой водой, лесами, реками, полями, местным колоритом, местными городами, местным убожеством и местной святостью? Удмурт двоемирен, с одной стороны он в реальности живет – хочет быть успешным. А с другой стороны, он очень мистичен и суеверен. Он верит духам. Но в произведениях магии нет, этой удмуртской гармонии, а удмурту она нужна. Для него родное должно быть и в литературе. Надо уметь гордиться тем, что у нас есть. Нужно и в произведениях показывать хорошие вещи, даже лекари (туно-пелё) у нас добрые, это и должно быть в современной литературе. Надо верить в счастье – это закон всей жизни.