Безъязыкий Новочеркасск Кончаловского завоёвывает мир
На днях фильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи» вошёл в шорт-лист «Оскара». Эта картина уже удостоилась специального приза в Венеции, получила награду международного кинофестиваля в Чикаго, попала в топ-5 лучших лент на иностранном языке Национального совета кинокритиков США. Это четвёртая игровая киноработа, посвящённая новочеркасскому расстрелу 2 июня 1962 года, и, пожалуй, по сравнению с предыдущими работами, имеющая меньше всего недочётов, хотя о них было сказано немало и не только кинокритиками.
Главная проблема в том, что пока ни одна из экранизаций не рассказывает о случившемся почти 60 лет назад языком самих участников тех событий — восставших против роста цен и снижения зарплат рабочих электровозостроительного завода. Это объясняется тем, что простой человек сегодня, как и в прошлые десятилетия лишён права голоса, если этот голос отличается от мнения вышестоящего начальства. И картина «Дорогие товарищи» — это взгляд не доведённых работяг, а «прозревших» бюрократов и партократов.
Сам по себе новочеркасский расстрел, как и многие другие аналогичные события, прокатившиеся после XX съезда КПСС, — это такая веха в истории, которая тяжело вписывается в картину мира любого официоза, господствовавшего в нашей стране с того времени. Неудивительно, что после выхода на экраны фильма Кончаловского, ряд представителей лево-патриотического и правоконсервативного толка стали вешать на него ярлыки антисоветизма и русофобии.
В хрущёвско-брежневском СССР случившееся в Новочеркасске было постыдной тайной, поскольку едва ли не голодный бунт, да ещё и рабочих, утверждаемых как хозяева идущего к коммунизму благословенного края, считался либо невозможным, либо диверсией. Когда о трагедии вспомнили в перестройку, её подробности мало соответствовали редакционной политике журнала «Огонёк», произведениям Солженицына и всевозможным постулатам «чикагских мальчиков». Ведь массовое выступление с кровопролитием, а в реальности, целая волна таких локальных манифестаций — от Кривого Рога до Бийска и от Ташкента до Мурома — разразилась не как реакция на «преступления сталинизма», а ответ на политику «гуманной» хрущёвской оттепели. Поэтому выступления «пролетарского быдла» вполне, как полагают прошлые и нынешние сторонники Айн Рэнд, можно давить, как это было в практике таких «прекрасных» адептов свободного рынка как Августо Пиночет или Маргарет Тэтчер.
Когда же наследие КГБ вместе с прошлыми победами и достижениями советской власти начали синтезировать с ностальгией по белой гвардии и прикручивать к текущей политической реальности, стало принято любить дубинку городового, который спасёт нас от внутренних и внешних угроз. А поэтому при дежурной «нелюбви» к СССР первой половины его существования, в XXI веке возродилась своеобразная верность хрущёвско-брежневско-андроповскому курсу, из шинели которого высунулось забрало современной русской жизни.
Согласно новой «логике», все проблемы советской системы после 60-х были связаны с ещё не изжитым до конца революционным импульсом, унаследованным от 1917-го, но в целом страна уже нормализовалась и взяла курс на порядок «с человеческим лицом». Что же касается разного рода «инцидентов» вроде новочеркасского расстрела, так это хулиганский и подрывной элемент всё затеял, поэтому он был нейтрализован или спрофилактирован. Поэтому вся эта разнузданная «шпана», которая посмела выйти на улицы, не имеет права на собственный голос и субъектность.
Похожая оптика используется в картине Андрея Кончаловского, хотя он иногда и позволяет себе чуть ли не левацкие спичи про Ленина и Куросаву, или относительно природы Советского Союза после Сталина. Так, в сентябре 2020 года на Венецианском фестивале режиссёр вдруг сказал, что «многие коммунисты после XX съезда остались огорчены», выразив согласие с Мао Цзэдуном, который подчёркивал, что Хрущёв предал коммунизм. Также он высказал мнение, что к моменту смерти Сталина верховные партийные деятели стали буржуазией, которые хотели легализовать свои богатства, что и привело СССР к краху. Народный, низовой «сталинизм» был достаточно распространённым явлением в рабочей среде послевоенных десятилетий. Это несколько иное явление, чем нынешняя эксплуатация образа советского лидера в традиционалистско-имперских камланиях «эффективных менеджеров» и истеричных экспертов с федеральных каналов. Очень точно настроения масс на рубеже 1950-1960-х передал писатель Фридрих Горенштейн (кстати, в своё время писавший сценарий к фильму Кончаловского «Первый учитель») в романе «Место»: «Несколько раз „на телевизоре“ начинался разговор о политике, и все рабочие, как один, ругали Хрущёва, а о Сталине говорили с почтением... Сталин войну выиграл и каждый год снижение цен делал». Во многом именно такими настроениями были движимы участники локальных восстаний того времени, отчасти описанных в упомянутой книге как «взбунтовавшаяся, лихая, порабощённая долгие годы лесостепная страсть».
При всей попытке воссоздать атмосферу 1960-х в фильме Кончаловского как не раскрывается машинерия послевоенного СССР, в котором начинали работать капиталистические законы, так и не даётся голос самим рабочим, показанным как шумная массовка. Зато можно увидеть довольно хаотичную нарезку «социальной колбасы», приготовленную главными героями — партийной работницей (карикатурной «сталинисткой», которая, конечно же, стала разочаровываться в своём мировоззрении под влиянием злоключений дочери и воспоминаний отца, судя по всему бывшего белоказака) и примкнувшего к ней доброго КГБшника.
Несмотря на свои минусы, «Дорогие товарищи» — важный фильм, вытащивший на всеобщее обозрение неудобную историческую веху как бы в довесок к хороводам протестов и арестов начала 2021-го. Художественно-повествовательные достоинства картины (которым у Кончаловского многим можно только поучиться) усиливают недостатки предыдущих экранизаций на тему расстрела рабочих НЭВЗа в 1962 году.
Приключенческий сериал «Однажды в Ростове» 2012 года, который те события перемежает с детективной историей банды «Фантомасов» (в реальности действовавшей в Ростове-на-Дону в более поздние годы) в определённом смысле соприроден «Дорогим товарищам», хотя в силу формата выглядит более «попсовым», чем эстетское чёрно-белое кино Кончаловского. А вот фильм «Разыскивается опасный преступник» Георгия Гахо, снятый в 1992 году, — это кислотная перестроечная чернуха, где всё зло авторы видят в советском проекте как таковом, а не в его послевоенном угасании и хитросплетениях реставрации капитализма в СССР. В 1990-м на экраны вышла картина «Уроки в конце весны», показанная глазами 12-летнего школьника, случайно попавшего в водоворот «заварухи». Оптика этой работы достаточно распространена для перестроечного кино: познание чистым человеком грязи и мерзостей «тоталитаризма». При этом «аромат эпохи» там как будто не 1962-го, а 1949-го...
Если говорить о предстоящем «Оскаре», то интерес Американской киноакадемии к таким сложносочинённым политическим и социальным сюжетам вполне вписывается в их тренд если не на радикальное отражение интересов, то на умеренное внимание к положению уязвлённых и угнетённых сообществ. Это вполне ожидаемо вызвало реакцию правых деятелей, пытающихся упорядочить современный мир чёрно-белыми шаблонами «покинутого и оставленного на разграбление вишнёвого сада».