Унесенные «Северным ветром»: шампанское с привкусом гнили
Чем дальше смотришь свежий фильм Литвиновой, тем больше кажется, что его герои живут не только вне определенных пространства и времени, но вообще не в нашем, земном мире, а, например, в первом круге Ада, где скитаются грустные бесприютные тени. Хотя у них и есть дом, родовая усадьба, которой представители Клана Северных полей гордятся, это жилище зыбко, нелепо, мрачно и постепенно все больше начинает напоминать склеп.
Семейство подобралось на редкость странное и даже где-то комичное, но в нем нет ничего от готического жизнелюбия Семейки Адамс. После того, как из жизни Клана исчез Эрос в лице погибшей стюардессы Фанни, и ими, и их домом, и всеми Северными полями неотвратимо овладевает Танатос. Это готика в первоначальном смысле — грустный и абсурдный быт живых мертвецов.
Стилистически «Северный ветер» представляет собой причудливую смесь из фантазий на тему русской классики и европейского абсурда. «Вишневый сад» здесь перетекает в «Скромное обаяние буржуазии», затем в «Обыкновенное чудо» и обратно. Это не цитаты как таковые, скорее общее настроение. Хроника угасания старорежимной аристократической семьи в полупризрачном антураже, наполненном странными стимпанковскими приборами, страшноватыми автоматонами и мобилями, где царит вечный безрадостный Новый год с бесконечным шампанским пополам с пеплом заветных желаний. Фильм можно считать трагикомедией в стиле магического реализма, но смех возникает по той же причине, что и над анекдотами о сумасшедших или наркоманах.
Абсурд здесь правит всем и является неизбежным спутником распада и гниения. Если гниют деньги в закопанных в тундре сундуках и скамейки в парке, то логика тоже гниет и расползается. В фильме много текста — и в кадре, и за кадром, — но текст этот странный, смещенный по фазе, с намеренно мажущими мимо смысла, при всей своей пафосной многозначительности, фразами. Поступки героев с самого начала какие-то буднично-безумные, как смирный северный олень на семейном празднике. Если задуматься, то смерть стюардессы — не причина распада, как предполагают героини, а следствие, ибо все началось гораздо раньше. Живая любовь оказалась лишь кратковременной гостьей в мире умирания и нелюбви. По сути, Фанни не могла не погибнуть.
Всем в этом угасающем заснеженном мире заправляют женщины — главная героиня Маргарита (Рената Литвинова) называет это Великим Матриархатом. Мужчины тоже присутствуют, но они либо напоминают вечных детей, как неприкаянный внук Маргариты Хьюго (Михаил Гавашели) или патологически преданный секретарь Мишенька (Кирилл Трубецкой), либо полубезумны, как Бенедикт (Антон Шагин) или пластический хирург Жгутик (Никита Кукушкин). С виду самый мужественный из всех, кузен Борис (Максим Суханов), военный при орденах и металлической пластине в черепе, одновременно и инфантилен, и неадекватен. Его единственный подвиг на любовном фронте — оторвать шлейф от платья заезжей оперной дивы и предаваться над ним выспренним и бесплодным мечтам. И даже таинственный незнакомец, звонка от которого всю жизнь ждет Маргарита, оказывается в финале — то ли наяву, то ли в видении умирающей одинокой старухи — смазливым юношей, почти мальчиком.
Что до женщин, то они, при всем своем авторитете, глубоко несчастны. Кто-то, как Маргарита и ее сестра Лотта (Галина Тюнина), вообще всю жизнь не знали любви, довольствуясь мечтами и наркотическими грезами, остальные глубоко несчастливы «из-за кризиса с мужчинами». Есть тут и закадровая лесбийская связь представительницы среднего поколения Ады (Манана Тотибадзе), тоже вряд ли счастливая, скорее, случившаяся все из-за того же «кризиса».
Идет время, и с каждым Новым годом застольный круг сужается — кто-то уходит на одну из бесконечных войн и не возвращается, кто-то, как Ада, покидает зарастающий изнутри корнями и ветками дом. Случайные приживалы и приживалки, порой лишенные даже имени, не спасают положения — Клан Северных полей медленно гибнет вместе с самими Северными полями. В конце концов спившийся от тоски по десятилетия назад погибшей возлюбленной Бенедикт улетает вместе с ее призраком на призраке давно сгнившего самолета, а его постылую супругу Фаину, сестру стюардессы, постепенно сживают со свету, картинно-злодейски, вполне в духе сериалов для домохозяек.
Судя по нелепо торчащему посреди густых заснеженных лесов Кремлю, Северные поля — некое потустороннее отражение России, где «стабильность» заменена постоянными бессмысленными переворотами, а столь часто проклинаемый «передовыми людьми» «патриархат» — матриархатом, который, однако, не приносит никому счастья и радости. Занятно, что у представителей местной аристократии практически сплошь иностранные имена, русские — только у прислуги. Не очень понятно, в чей огород камешек — то ли верхушки Российской Империи, то ли современной элиты, с нежностью глядящей на Запад, то ли автор в принципе не видит между ними разницы, поскольку эпоха сугубо условна. Впрочем, это не сатира, скорее пессимистическая притча о бессмысленности и бренности всего сущего, о правящих людьми навязчивых идеях и захлестывающем мир безумии. Кажется, автор не видит перспектив ни для страны, ни для людей, ни для мира вообще. Власть сильных женщин над слабыми мужчинами ничем не лучше других вариантов, а, пожалуй, даже хуже и явно ведет к безлюбию и смерти. Имитация хеппи-энда на станции «Тринадцатая» выглядит именно что имитацией и насмешкой, потому что, как ни заставляй часы бить тринадцать раз, счастливый тринадцатый час никогда не наступит.
Пессимизм вообще зачастую свойствен авторскому кино, особенно отечественному последних лет. Дело, конечно, не только в эстетской моде, но и в витающих в обществе настроениях, в ощущении потерянности и безвременья, все усиливающемся с каждым годом постсоветской эпохи. И речь не о пошловатых агитках «противников режима», а о более глубинных, философских вещах. Когда из жизни ушел большой Смысл, с ним уходят Жизнь и Любовь, а само время начинает застаиваться и гнить. Тогда из всех праздников остается только Новый год, с надеждой на обновление, которое так и не наступает. И спасение, разумеется, не в том, чтобы откопать давно мертвую, увы, стюардессу, и не в том, чтобы вечно ждать живительного звонка неизвестно от кого. Но его обязательно нужно найти — чтобы не сгнить заживо.