Евгений Афанасьев: "Дирижеру приходится быть деспотом в своем оркестре"

Тернистый путь дирижера: через "Ламбаду" в Красном Куте, погоны прапорщика и московский военный оркестр — в Казанскую консерваторию

Евгений Афанасьев — один из ярких харизматиков Казанской консерватории. Молодой дирижер приехал сюда из Гнесинки учиться в магистратуре еще в 2016 году — да так тут пока и остался. Преподает дирижирование, руководит консерваторскими оркестрами (духовым и симфоническим), год проработал в коллективе Сладковского. О том, как "Ламбада" по телевизору поразила неокрепший детский ум, чего молодому дирижеру не хватило в Гнесинке, о чем сигнализируют ядовито-красные носки и чем отличаются китайские студенты от наших — в портрете Евгения Афанасьева для "Реального времени".

"Только под ногти!"

На крышке одного из роялей на кафедре оперно-симфонического дирижирования Казанской консерватории стоят бумажные фигурки музыкантов: полная раскладка симфонического оркестра.

— Это твои куклы вуду? Ты в них иголки после концерта втыкаешь?

— Помилуй боже. Только под ногти! — отвечает высокий, слегка сутулый молодой мужчина с лучезарной улыбкой.

Это и есть Евгений Афанасьев, молодой дирижер, который вот уже пятый год работает в Казани, приехав сюда из Москвы. Под его началом — студенческие оркестры консерватории, а еще он преподает дирижирование. Вид у Евгения наиприветливейший. Кажется, он даже немного стесняется журналистов, хотя казалось бы — больше двадцати лет на публике. Строгий синий костюм дополняется… ярко-алыми носками.

Фото: Ринат Назметдинов

— В природе красный цвет — знак опасности и агрессии. А я же как раз после репетиции. Когда ходишь — носков не видно. Но когда садишься за пульт — сразу всем понятно, что я ядовитая лягушка и трогать меня лишний раз не надо, — добродушно улыбаясь, объясняет "злой дирижер".

Александра Нагорнова, коллега Афанасьева по консерватории, говорит:

— Вы его не слушайте, он на самом деле очень добрый и веселый.

"Сын полка": и музыкант, и прапорщик

Обычно в музыкальную школу детей затаскивают родители. Особенно мальчиков, чтобы они на улице не болтались. Маленький Женя сам заставил маму отвести его в музыкальную школу — после того, как на стареньком телевизоре с фиолетовым экраном увидел, как играет "Ламбаду" известный советский аккордеонист Валерий Ковтун. Этот "момент истины" он помнит до сих пор — именно аккордеон, именно "Ламбаду" и именно Ковтуна. Дело было в 1991 году в городке Красный Кут в Саратовской области.

Мама пожала плечами и повела ребенка в музыкальную школу. Там в способностях Жени освоить аккордеон усомнились: ребенок был мало того что хрупкий, так еще и роста невыдающегося. Управляться с тяжеленным 10-килограммовым аккордеоном ему было бы слишком тяжело. Но мальчик оказался на редкость упрямым.

— С тех пор мне в подарок остался сколиоз, — говорит Евгений. — Хотя они мне предлагали балалаечку, фортепиано… Это уже потом я пробовал другие инструменты, по году отзанимался на дополнительных занятиях каждым. И на гитару, и на балалайку, и на то же фортепиано ходил. Пел в хоре и даже занимался в местном ансамбле летчиков из училища гражданской авиации. Они меня научили играть на кларнете и саксофоне…

Фото: Ринат Назметдинов

Музыкальную школу Женя закончил по классу аккордеона, но интерес к другим инструментам его выручил впоследствии, когда он поступал в Саратовское музыкальное училище. Поскольку семья его была совсем небогатая, то хорошего профессионального аккордеона мальчик позволить себе не мог. Поэтому Афанасьева взяли в класс кларнета (там с инструментом было попроще).

Но между музыкальной школой и музыкальным училищем был неожиданный для 15-летнего музыканта опыт. Раньше при военных оркестрах в частях были воспитанники. В части жили одновременно человек по 10 детей в возрасте от 14 до 18 лет. В 15, за год до музыкального училища, попал в такую часть в Саратове и Женя.

— Все было вместе со всеми — портянки, форма, в шесть утра подъем, все атрибуты военной жизни. Но это было такое средство, чтобы не платить за проживание, для мамы это был единственный доступный способ отправить меня из нашей полудеревни учиться в Саратов. Ну и заодно под присмотром — с 15 лет в казарме. Ходил строем. Поел, попил, позанимался, всегда под строгим контролем.

Окончив музыкальное училище по классу кларнета, Евгений полтора года проработал в том же военном оркестре в части — и срочную службу отслужил в нем же, и погоны прапорщика получил. А потом остался служить по контракту в нем же.

Фото: Ринат Назметдинов

Путевка в жизнь от генерала Халилова

Но в Саратове беспокойному мальчишке-кларнетисту не сиделось. Его преподаватель из музыкального училища советовал ему ехать в Москву, поступать там или в Гнесинку, или в консерваторию. Тот подумал-подумал — да и попробовал перевестись в Центральный военный оркестр Министерства обороны. И получилось! Контракта с армией разрывать, естественно, не пришлось: кларнетиста перевели из одного оркестра в другой.

Главным дирижером военного оркестра Минобороны тогда был генерал-лейтенант Валерий Михайлович Халилов — меньше чем через 10 лет он погибнет в катастрофе над Черным морем вместе со своим будущим коллективом, ансамблем имени Александрова. А тогда он принял Афанасьева на прослушивании и дал добро на его перевод в Москву.

Всесильный генерал стал в какой-то степени ангелом-хранителем для Евгения. В оркестре молодого кларнетиста заметили: там обнаружилась его тяга к дирижированию, юноше доводилось репетировать в этом качестве с разными коллективами оркестра. Параллельно Афанасьев поступил в Гнесинку на класс кларнета, но ему страшно хотелось получить еще и образование на дирижерском отделении. Второе высшее стоило немалых денег. И тогда он пришел к Халилову.

— Он был генералом всея Руси, с Путиным за руку здоровался и был практически всесильным. Строгий был, конечно. А как не быть строгим, когда под тобой главный военный оркестр страны и еще полно всего? И вот я ему сообщил, что хочу поступить в Гнесинку еще и на дирижирование. А он неожиданно ответил: "Найдем пути". Видимо, что-то во мне видел. Но все 5 лет учебы он изыскивал средства на оплату моего второго высшего образования. Не знаю, где он их находил — где-то за счет спонсоров, где-то на грантовую поддержку. И он каждый год помнил о том, что надо вносить очередной платеж! Гнесинка никогда не была дешевым вузом. Можно сказать, что это он меня благословил. К сожалению, сейчас он не может видеть, что его надежды оправдались, и я пошел именно по этому пути… — вспоминает грозного начальника Евгений.

Фото: Ринат Назметдинов

"Решение приехать в Казань оказалось лучшим, что я мог сделать"

Работа в военном оркестре и учеба в Гнесинке шли своим чередом. Женя был первым кларнетистом в коллективе, учился тоже вдохновенно — казалось бы, чего еще было желать? Но тяга к перемене мест покоя не давала. И оставалось много вопросов к московской школе дирижирования, которую Афанасьев впитывал в академии. Ему хотелось освоить и другую школу, питерскую. Но поскольку Евгений категорически ненавидит Санкт-Петербург, как сам признается, то начал искать, где еще работают преподаватели из этой школы.

И оказалось, что в Казани преподает профессор Сергей Владимирович Ферулев, последователь одного из авторитетнейших педагогов ленинградской школы. Ему Евгений и отправил свои видеозаписи и напросился к нему в магистратуру. Ферулев Афанасьева взял, и в 2016 году молодой дирижер приехал в Казань. Да так тут и остался, закончив магистратуру и ассистентуру-стажировку.

— Решение приехать в Казань оказалось лучшим, что я мог сделать. Сергей Владимирович — непревзойденный педагог. Я хотел припасть к этой дирижерской школе — и нашел здесь то, что искал, получил то, чего мне не хватало.

Фото: Ринат Назметдинов

На первый взгляд, выглядит удивительно: человек заканчивает один из ведущих музыкальных вузов страны и приезжает в провинцию по собственной воле — доучиваться. Но из песни слова не выкинешь — это действительно оказалось так.

Кстати, провинции в Казани Евгений не чувствует — по крайней мере, сам это утверждает.

— Это какая-то мини-Москва! По чистоте, по организации — провинции не чувствуется совершенно. Вот в родном Саратове никогда не хотелось бы жить, там страшное дело (мне, конечно, неудобно это говорить, я же все-таки саратовский уроженец). Или Ульяновск, или Тамбов.. А в Казани просто прекрасно. Правда, с Москвой некоторый диссонанс — здесь очень спокойно, а там бешеный ритм, который я очень люблю.

За годы работы в ведущем военном оркестре страны Афанасьев объездил полмира. И есть в его путевых заметках страны, по сравнению с которыми даже родной Саратов или Тамбов кажутся раем на Земле. Например, Северная Корея. Впечатления от визита туда остались сильными:

— В Северной Корее есть гостиницы специальные, очень советского вида внутри. Мы прилетели, нас встретили люди в форме, посадили в автобус и привезли в гостиницу. Никуда выйти было нельзя. Возили нас в специальный магазин, где можно за доллары купить сувениры. А пойти что-то посмотреть — ни в коем случае. Иначе можно увидеть, что не нужно. Мы ездили по разным городам — и окна-то в транспорте есть. И то, что из них видно — это все, конечно, чудовищно. Живут они в каких-то саманных домах, с крышами из соломы. Какие-то тощие дядьки ходят, мулы и арбы с большими колесами… В городе те, кто работают в гостинице, — это самые счастливые люди, потому что там есть все — и прежде всего еда. И пустые прилавки видно — зеркала в магазине, как у нас в конце 1980-х, и стоят какие-то банки с консервами. После этого прилетаешь домой — и понимаешь, что мы еще замечательно живем, просто очень хорошо!

Фото: Ольга Фаррухшина / vk.com/kazancons

"Вася, подстрой свой инструмент"

Едва приехав в Казань, Афанасьев получил возможность возглавить духовой оркестр консерватории. Он говорит, что это был такой своеобразный кредит доверия от ректора Рубина Абдуллина. Кредит полностью оправдался — через некоторое время оркестр под его управлением привез Гран-при престижного конкурса в Москве, обскакав соперников из других вузов, включая Гнесинку. Потом "под крыло" Евгения отошел и симфонический оркестр, а по окончании магистратуры он стал еще и преподавать в консерватории дирижирование. А попутно успел поработать и у Сладковского — целый сезон.

В общем, Казань встретила скитальца благосклонно. Сейчас Евгений проводит целый день в консерватории — репетиции, уроки, подготовка, разработка программы, работа со студентами занимают большую часть его времени. И он изо всех сил рисует себя как суровейшего руководителя.

— Я — да, суровый. Ругаться приходится, причем к сожалению. Потому что огрехи музыкантов иногда вообще ничем нельзя оправдать. Это очень просто — все свалить на "расею" нашу в душе, на менталитет. И дирижеру приходится быть деспотом в своем оркестре. Приходится требовать, чтобы люди, которые играют на своем любимом инструменте, просто играли так, как написано. Или просто чтобы они чуть-чуть выучили текст, посмотрели в ноты. А они не смотрят — ни перед первой репетицией, ни за пару дней до концерта. Ткнешь кого-нибудь — а он сыграть не может свою партию. А как говорить о музыке в таких условиях? Рассказывать им, что "вот такой вот характер", "здесь вот занавеска колышется" — а человек просто не попадает в ноты или не удосужился с ними ознакомиться? Конечно, приходится начинать муштру. Естественно, приходится быть злым.

Свой монолог в защиту музыки Евгений произносит эмоционально и даже немного раздраженно. Потом, правда, улыбается и вспоминает фразу из "Фауста":

— "Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Я как бы на темной стороне, и для оркестрантов могу быть воплощенным злом. Но я это делаю, чтобы они хорошо играли. Бывает, конечно, что они обижаются. Но и я тоже обижаюсь, когда к музыке относятся плохо! Каждый из них — это маленький солдат на защите музыки. Но как же можно отучиться и сделать хуже? Ты должен повернуться к соседу и сказать: "Вася, подстрой свой инструмент", быть непримиримым. А не просто сидеть. И к себе быть требовательным в первую очередь!

Фото: Ринат Назметдинов

В пример того, как надо работать, Евгений приводит китайцев, которых сегодня в консерватории учится довольно много. Разницу между нашими студентами и китайскими он видит невооруженным глазом. И она заключается в чудовищном трудолюбии азиатов.

— Все, что им скажешь, они делают на 150 процентов. Все, за что они могут отвечать сами, — они делают. И несмотря на то, что сюда едут не самые талантливые студенты из Китая (те в Москве оседают), они тут очень хорошо смотрятся. Они выучивают текст насмерть! Они играют так, как я говорю, — четко и ровно! И когда наши будут продолжать приблизительно читать до самого концерта, китайцы уже давно все будут назубок знать — и еще 100 раз отыграют партию дома для себя, прежде чем ко мне прийти.

Требовательность и дотошность дают свои плоды. Вот как отзывается о своем молодом коллеге профессор консерватории Сагит Хабибуллин:

— Работа со студенческим оркестром — это непросто, а уж сделать за небольшой срок сложную программу — очень нелегкая задача. Когда Женя начинал, он работал с духовым оркестром, и коллектив наконец заиграл чисто. А в большом коллективе духовиков этого добиться очень сложно. Сейчас он работает с симфоническим оркестром, готовит сложную программу, я посмотрел — там "Ромео и Джульетта" Чайковского, например. И когда я спрашиваю его: "Зачем ты даешь оркестру такие сложные произведения?" — он отвечает: "Ну должны же они это тоже когда-либо научиться играть". Он всегда ищущий, никогда не сидит без дела. В этом смысле он беспокойный — всегда недоволен результатом и хочет добиться лучшего. На обсуждениях экзаменов дает очень интересные замечания...

Фото: Ольга Фаррухшина / vk.com/kazancons

Дирижер готовится к концерту в полной тишине

Удивительно, но факт: оказывается, дирижер оркестра готовится к работе в абсолютной тишине. Он просто открывает партитуру и сидит над ней, размышляя, как должен звучать тот или иной фрагмент или инструмент. Как интерпретировать произведение, как оно прозвучит под его рукой — зависит только от него. Этим, кстати, Афанасьев и объясняет дополнительно свою строгость:

— Ведь когда ты на сцене, и в оркестре что-то не так звучит — во всем всегда виноват дирижер. Никто из зала не скажет: "Ах, как сегодня плохо подготовился второй кларнет, и вот тут что-то две флейты не строят". Это все ответственность дирижера. Поэтому все должно быть идеально.И, кстати, у меня совершенно нет цели за счет музыкантов показаться каким-то нереальным. Просто я знаю, как надо, как должно быть, и знаю, что они могут! Они просто не позволяют себе труда вспотеть. Просто время сейчас такое... Я, конечно, говорю сейчас, как будто мне 89 лет (улыбается).

Отвечать за весь оркестр — задача нелегкая. Надо слышать каждого, видеть и понимать всех музыкантов. Евгений говорит, что это навык нарабатываемый, но мало кто становится хорошим дирижером, не став сначала хорошим музыкантом. Сам он, напомним, — по первой специальности кларнетист.

Александра Нагорнова украдкой рассказывает секреты: "духовик" — это едва ли не наилучший вариант дирижера. Ни скрипач, ни пианист не смогут с первого раза почувствовать, когда у духовых закончится дыхание, у них нет этого навыка. А "духовики" прекрасно разбираются в вопросах физической выносливости своих коллег сразу же.

И вопрос интерпретации произведения тоже очень важен. Евгений говорит:

— Знаете, чем хороший музыкант от плохого отличается? Плохой может механически отыграть пьесу — и даже задом наперед, без единой ошибки. А хороший знает, зачем он это делает. И дирижер точно так же. Он в первую очередь хороший музыкант. Нельзя, конечно, вывернуть наизнанку произведение, но никто не мешает внести в него свое. Недостаточно просто сыграть, как написано. И вот берешь партитуру, открываешь ее, сидишь, смотришь. Вся подготовка дирижера делается в тишине. Думаешь, как это будет... Когда все бахнули — это хорошо, конечно. А если задуматься, как это будет звучать? Чтобы сыграть концерт, надо стать носителем этого произведения. Мало кто об этом думает...

Фото: Ольга Фаррухшина / vk.com/kazancons

Но Афанасьев предостерегает: вносить свое в текст произведения надо максимально осторожно и точно чувствовать допустимую границу вмешательства.

— Чтобы играть Грига или Чайковского на свое усмотрение — надо обладать тем же весом, что и Григ и Чайковский. Чтобы его портрет висел рядом с твоим. Так что наша задача — еще и чувство меры и оставаться в рамках.

Не только музыкант, не только прапорщик

Свободного времени у Евгения немного — в консерватории он с утра до позднего вечера. Но выходные у него все-таки бывают. И в это время он, по его словам, "восстанавливает батарейку". Невероятно, но факт: общительный и контактный шутник Афанасьев называет себя интровертом. Как сам признается, он отдыхает в полном одиночестве, особенно после концертов или после нескольких репетиций подряд.

— Вечером добираешься до дома — там, как в фильме: принять ванну, выпить чашечку кофе. И отбросить ноги. И чтобы никто не трогал, никого не хочу видеть. Меня выматывает бесконечное общение. Мне после репетиции-то иногда надо молча посидеть, попить чай и ни с кем не общаться. Ресурс восстановить. Так что приходится вот так заряжать батарейку.

"Заряжает батарейку" молодой дирижер по-разному: во-первых, он отлично рисует — увлекается графикой, почти профессионально. Еще, как сам признается, любит смотреть старые комедии. И еще одно почти профессиональное свое увлечение Афанасьев вспоминает с ностальгией: оказывается, до приезда в Казань он с удовольствием… стриг.

Фото: Ринат Назметдинов

— Мама моя — парикмахер. Видимо, насмотрелся. И когда я жил в Саратове, начал там стричь коллег. Сначала простенько, но сейчас же не нужно куда-то ходить, чтоб научиться. Можно это сделать по видеоурокам. Я и научился. Делал сложные прически, стриг в Москве пол-оркестра, они ко мне все дружно ходили. Кто-то даже денежку платил. У меня был профессиональный инструмент и укладочные средства. Сейчас это все у мамы лежит, дома. Пришлось пока это искусство забросить, но мне сейчас хочется — руки чешутся. Студентов посадить, и кто себя хорошо вел — стрижка в подарок от педагога. А кто плохо — тоже стрижка (хищно улыбается)!

И только на один вопрос Евгений отвечает не сразу, а немного подумав. О своей мечте.

— Это самая большая моя проблема. Потому что я ленивый. Конечно, пока молодой и полный сил — каждому дирижеру хочется свой коллектив. Не то чтобы мне хотелось возглавить Берлинскую филармонию, но и со студентами всю жизнь работать тоже не хочется. Хочется где-то приложить силы, и чтобы это было не зря. Не думаю, что в Казани я пустил корни окончательно. Но никто ведь не знает, что будет дальше. Пока у меня и здесь работы хватает — будем подтягивать консерваторские оркестры до высокого уровня. А потом — будет видно…

Фото: Ольга Фаррухшина / vk.com/kazancons