Гостем программы «Евразия. Дословно» стал медиаменеджер, журналист и ведущий программы «Взгляд» Александр Любимов. С ним пообщался корреспондент телеканала «МИР 24» Максим Красоткин.
– Вы в журналистику пришли в переходное для страны время, когда была объявлена «перестройка» и гласность. Как это отразилось на вашей профессии все эти новые веяния?
Александр Любимов: На всей стране это отразилось, потому что происходили невероятные события. Например, до прихода Михаила Сергеевича Горбачева в стране были и катастрофы, и катаклизмы, но про них никто ничего не знал. А в Чернобыль, я еще даже не работал во «Взгляде», я уже поехал в командировку. Собственно, это было огромным испытанием для Горбачева, потому что он увидел, что вся эта огромная менеджерская машина его обманывает, неспособна с такой проблемой быстро и оперативно справиться. Авария же была в конце апреля, а 1 мая в Киеве прошла демонстрация. То есть эта медлительность, неспособность взять на себя ответственность, принять решение. Это, конечно, его поразило. Но и потом второе. Это пошли в культуре очень большие перемены. Собственно, понятно, что XX съезд ЦК КПСС «антисталинский» был еще при Хрущеве. Но публичную дискуссию по поводу сталинизма, по поводу репрессий начал Тенгиз Абуладзе своим фильмом «Покаяние». Он шел в кинотеатре, до этого был запрещен.
– Вы еще в эфире поднимали эти вопросы.
Александр Любимов: Да, но это вышло до «Взгляда». Программа то вышла в 1987 году осенью. Третье же событие «до» – это, конечно, прилет Матиаса Руста на Красную Площадь. При этом так смешно получилось, что будущие ведущие «Взгляда» – я и Олег Вакуловский – первыми сообщили про его прилет. Эти, наверное, ключевые события до «Взгляда», которые меняли страну, меняли меня.
– Первый выпуск программы «Взгляд» вышел вообще без названия. И вы предложили ведущим самим подобрать это название. Это был элемент шоу или такие зачатки демократии, которая зарождалась в стране?
Александр Любимов: Вообще главное во «Взгляде» – другой стиль. Потому что телевидение было такое очень зализанное, а тут раз и какие-то парни, которые друг друга перебивают, без бумажки читают. Была у нас уникальная для аудитории возможность звонить в студию. Сидели у нас барышни, назывались группой сопричастности. Люди предлагали сюжеты, рассказывали про жизнь в своем городе. Но главное это было позвонить и сказать: «А, реально. Прямой эфир», так как это невиданно, что в прямом эфире какие-то люди говорят, о чем хотят. Это было совершенно невероятным для аудитории. Это было важное. А название. Мы почему-то в первый раз вышли в эфир без названия. Потом решили, что пусть зрители выберут. Честно говоря, зрители придумывали такие банальные названия, как и мы сами. В результате появилось банальное название «Взгляд». Трудно найти в русском языке слово, где одна гласная и четыре согласных. Но как-то уже приросло. Все-таки телепрограмма это не корабль, который «как назовешь – так и поплывет». Все в обратной последовательности. Если программа сильная и хорошая, то название люди запоминают.
– Понятно, что такая программа не могла выйти без санкции генерального секретаря. Как вы думаете, почему Горбачеву был важен этот проект?
Александр Любимов: Я не думаю, что была санкция. Я никогда об этом не спрашивал у Михаила Сергеевича. Может, он помнит, как это произошло. Надо будет у него спросить, если будет оказия. Я полагаю, что был взят курс на гласность, был взят курс на то, чтобы «цвели все цветы». Понятно, что в рамках. Например, нельзя призывать к насилию, ну такие очевидные вещи. В обществе созрела ситуация, когда все понимают, что находятся в идейном, нравственном, духовном тупике. Собственно, я думаю, что это обсуждалось не на уровне генерального секретаря, а на уровне отдела культуры, идеологического отдела, руководства телевидения. Пошли процессы в культуры, в средствах массовой информации. И постепенно к 1987 году от Тенгиза Абуладзе и его киношедевра все это пришло на массовую аудиторию в телевидении. Пришли к выводу, что нужно делать такие программы. Одна была такая более «эстетская», ее делала главная редакция информации, вел ее Володя Молчанов, называлась она «До и после полуночи». А другая – более отвязная, молодежная с музыкой, которая раньше запрещалась, с какими-то обсуждениями острых тем. Вряд ли первое лицо огромного государства в такие мелочи вдавался. Был просто взят курс на то, что надо обсуждать, надо давать разным точкам зрения возможность высказываться, чтобы втянуть население, страну в дискуссию о нашем будущем.
– Вы помните путч августа 1991 года? Как вы о нем узнали?
Александр Любимов: В том году я был уже зажиточным и у меня был автоответчик на телефоне. Помню, что я сплю и сквозь сон слышу, что мне звонят и говорят: «Саня, включай срочно телевизор». Пока я включу его, пока он нагреется – я все время попадал на каких-то животных. Было, наверное, какое-то объявление, на которое я не успевал, а потом программа «Утро». Знаменитое «Лебединое озеро», по-моему, показывали вечером того дня. А с шести утра мне начали звонить на телефон разные люди. Но я включаю телевизор и вижу каких-то белых медведей, бурундуков. Я продолжил спать, поэтому потерял два-три часа перед тем, как обо всем узнал.
– Какая реакция была вас и ваших коллег? Вы наверняка собрались в «Останкино» и думали, что делать, как выходить в эфир.
Александр Любимов: У нас офис уже был не в «Останкино», к счастью. Поэтому, собственно, после путча мы смогли выходить в эфир каждый день, потому что у нас накопилось огромное количество материалов. КГБ заблокировал «Останкино», поэтому выезды телекамер, за исключением той, которая один раз выехала к Белому дому и сняла знаменитый кадр с Борисом Николаевичем Ельциным на броневике, все остальное было заблокировано. А мы уже были частные видеокооператоры, у нас было много своих камер Betacam, то есть профессиональных, свой автомобиль. Поэтому мы поехали и встретились все в нашем частном офисе. Потом я поехал в Белый дом, так как был депутатом. Там мы организовали работу радио Белого дома, которое вещало трое суток без остановки. Когда я вышел после трех суток, взял свою машину «Жигули», поехал заправляться, и меня стошнило от запаха бензина. Мы трое суток не спали. Вот так все это происходило.
– Вы помните выборы народных депутатов 1989 года. На ваш взгляд, это ошибка или победа Горбачева?
Александр Любимов: Я несовременный человек, чтобы набираться смелости и давать какие-либо радикальные оценки важнейшим политическим событиям, которые в стране происходили. Шла политическая борьба. Вряд ли простые люди это когда-либо оценят, потому что люди хотят простых ответов на сложные вопросы. Поэтому у них во всем будет виноват Горбачев. Но это как люди любят винить кого-то в своих бытовых проблемах. Если разобраться, то удивительно, что Горбачева сделали генеральным секретарем. Удивительно, что он сохранил в себе этот потенциал человека, который способен что-то менять. Его достижения на международной арене просто невероятные. Потому что мир свободно вздохнул от того, что был заключен договор, и мы с американцами сократили количество ядерного оружия. Конечно, перемены в стране, где была диктатура коммунистическая столько лет, когда у всех просто «иссохли мозги», это действительно сложный процесс. Он сам не понимал, как и куда двигаться, потому что сам родился в советской системе. Она менялась по наитию группы людей-единомышленников наверху. И он пытался удовлетворить разные точки зрения.
– Когда над Кремлем спустили красное знамя и подняли триколор, какие чувства вы в тот момент испытали?
Александр Любимов: Для меня это в какой-то степени было очевидно. Но сочувствие мы выразили в одной из последних выпусков программы «Взгляд». Там я показал часы, которые мне Ельцин подарил за оборону Белого дома. Я их снял и сказал, что они идут неверно. Это был декабрь 1991 года. И с этого начался наш конфликт с руководством, который завершился тем, что меня закрыли в 1993 году. И мы сделали такой огромный торт с картой Советского Союза. В студии с нами был человек, которого изгнали отовсюду, это Игорь Леонидович Кириллов, который, как и для «лихих кинематографистов» Сергей Федорович Бондарчук, олицетворял собой старую систему. Мы считали это несправедливым. И он в студии между нашими программами «Взгляд», «МузОбоз», «Поле Чудес» вел маленькие фрагментики. Мы хотели, чтобы они выходил у нас в эфир. Он в нашем маленьком видеокооперативе представитель советской власти, потому что зачитывал в программе «Время» решения Политбюро. Мы дали ему нож и он разрезал карту СССР и вся редакция ела. Так мы отметили в стиле Брехта, или, наверное, острой политической сатиры, это событие.