«Выхватил из кобуры револьвер»: о генерале Колчака, ставшем бухгалтером на Таити

23 февраля 1973 г. на далеком тихоокеанском острове Таити в возрасте 79 лет от сердечного приступа скончался скромный работник местного банка с необычной для таитянина фамилией Смолин. Фамилией, хорошо известной всем, кто занимается историей Приморья периода Гражданской войны, но забытой широкой общественностью.

«Выхватил из кобуры револьвер»: о генерале Колчака, ставшем бухгалтером на Таити
© Konkurent.ru

Накануне Октябрьской революции из Владивостока уехал с семьей генерал-майор генштаба Максим Леонтьев. Три года семья жила в Индии, восемь лет — в Чехии. Потом Монако, Ницца, где у бывшего генштабиста были рестораны.

В 1936 г. Леонтьев вместе с тремя товарищами решил перебраться на Таити, где начал печь булочки, которые пришлись по вкусу местным аборигенам. Русский бизнес на Таити стал процветать. Позднее здесь русские открыли два книжных магазина и даже «Интеллектуальный салон», но он, в отличие от булочек, не пользовался у островитян успехом.

В 1948 г. Леонтьев скончался, оставив обширное потомство, которое смешалось с местными французами и полинезийцами, практически забыв родной язык. Лучше всех говорила по-русски Варвара Максимовна Леонтьева, одна из старейших жительниц Таити (1910 г. р.), проживавшая на острове до начала 2000-х. По России Варвара не скучала и побывать там не стремилась. Ее родственник Александр Леонтьев в 1987 г. создал свою партию и в декабре того же года выиграл президентские выборы, став президентом Французской Полинезии, столица которой и находится на Таити.

Полномочия Александр сложил в апреле 1991 г., попав на два года в тюрьму за коррупцию и растрату государственных средств. Скончался потомок владивостокского эмигранта в 60-летнем возрасте от сердечного приступа весной 2009 г. Его брат Борис, также создавший свою партию, погиб в авиационной катастрофе шестью годами раньше. Их брат Петр, с сильными полинезийскими чертами в лице, уже изъясняется по-русски с большим трудом.

На таитянском кладбище сегодня помимо могилы Леонтьевых есть еще три русские могилы и два православных креста. В могилах покоится прах тех трех товарищей Максима Леонтьева, прибывших на Таити в далеком 1936-м: Попова, Мироманова и Смолина. О последнем и пойдет речь.

«Крепко взять в руки воинские части»

Иннокентий Семенович Смолин является защитником Отечества на всех видных фронтах и видным деятелем белого движения на Дальнем Востоке. Родился И. С. Смолин в 1881 г. Был участником Русско-японской войны 1904–1905, служил в 11-м Сибирском стрелковом полку. В период Первой мировой войны — командир роты и батальона в 4-м Финляндском стрелковом полку. Был дважды ранен. Награжден Георгиевским оружием, пятью орденами. В 1919 г. был произведен в генерал-майоры. В период Гражданской войны был награжден орденами Святого Георгия, Святого Владимира и французским Военным крестом с пальмовой ветвью. Служил Верховному главнокомандующему Колчаку и вместе с его армией пробивался во Владивосток. Ситуация в то время была непростой.

«В такой ситуации, — вспоминал один из участников Гражданской войны, — генерал-майор Г. А. Вержбицкий поставил во главе левой боевой колонны командира 3-го Степного Сибирского полка полковника Иннокентия Семеновича Смолина и приказал ему восстановить положение и первым делом отбить станцию Кунара. К полудню 3-й полк должен был быть готов к выступлению на станцию Богданович. Полковник подтвердил недопустимость употребления воинскими чинами спиртных напитков, к чему были склонны многие по случаю отдыха. Своей строгостью и решительностью полковник И. С. Смолин хотел крепко взять в руки воинские части».

Как он это делал, вспоминал сам Смолин: «В 10 часов я, решив проверить, как выполняется мой приказ, прошел на станцию. Выполнялся он весьма слабо и вяло. В зале 1-го класса такая картина: полно офицеров. Сидят за столиками. Идет попойка. Шум. Гвалт. Мое появление смутило лишь немногих. Я подошел к одному из столиков. «Кто из вас старший?» — спросил я.

Один из сидящих поднялся и отрекомендовался. «Известны ли вам мои приказы: боевой и о воспрещении пьянства?» «Так точно — известны», — отвечает развязно поручик. «Но в таком случае как же вы дозволяете заниматься вот этим?» — и я указал на стол, уставленный бутылками и закуской. Поручик пожимает плечами и, усмехаясь, говорит: «Но ведь это не пьянство, а только маленькое подкрепление… для бодрости».

Я намеренно говорил громким голосом, чтобы все слышали. И действительно, галдеж в зале прекратился, все обратились в нашу сторону. Дерзкий ответ пьяного офицера взорвал меня. Я понял, что для вразумления пьянствующей толпы нужны не слова и не увещевания, а самые решительные и крайние меры. Я выхватил из кобуры револьвер, направил его в говорившего и выстрелил…»

Был он одинок…

Участник Сибирского ледяного похода Смолин затем служил в войсках Российской восточной окраины атамана Г. М. Семенова, был начальником Омской стрелковой бригады, начальником гарнизона и комендантом города Никольск-Уссурийского (ныне — Уссурийск). В ночь с 31 мая на 1 июня 1922 г. во Владивостоке управляющий Военно-морским ведомством генерал-лейтенант Г. А. Вержбицкий, командиры корпусов генерал-майоры В. М. Молчанов и И. С. Смолин и группа членов Народного собрания предприняли попытку при поддержке армии свергнуть Приамурское временное правительство С. Д. Меркулова и выдвинули на должность правителя генерал-лейтенанта М. К. Дитерихса, которому было передано командование всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке.

Сам Смолин был назначен командующим Сибирской группы войск правителя Дитерихса и прослужил в этой должности до самой эвакуации из Приморья в октябре 1922 г. через Пограничный.

«Генерала Смолина я застал на станции Пограничная в небольшом штабном вагоне, — вспоминал один из эвакуировавшихся. — Чины его штаба были заняты сдачей военного имущества и снаряжения китайскому командованию. Еще стучали пишущие машинки, готовились длинные списки сдаваемого имущества, но с каждым днем зловеще пустели вагоны…»

Продав китайцам войсковое имущество, Смолин отбыл в Китай, где ему пришлось даже работать жокеем.

С 1932 г. жил в Шанхае, где служил в Международном сберегательном обществе и работал домоуправом. Затем уехал в США, оттуда во Францию и, наконец, на Таити. Там Смолин служил главным бухгалтером в банке столицы — Папеэте и пользовался огромным уважением как прекрасный специалист и надежнейший человек безукоризненной репутации. Вел замкнутый образ жизни. Являясь членом Общества ветеранов Первой мировой войны, в последние годы Смолин занялся написанием мемуаров о своей жизни, но издать не успел… Был он одинок и потомства не оставил.

Тяжелые воспоминания

В отличие от потомков Леонтьева, Смолин по России скучал и часто выходил на набережную посмотреть на советские корабли и суда, с оказией попадавшие в акваторию этого райского острова. Первое судно, побывавшее на Таити, было из Владивостока — «Витязь», на котором плавал океанолог Г. Б. Удинцев. Встречать судно вышло все население Таити. Среди пришедших в порт выделялся высокий седой старик, к которому окружающие относились с явным уважением. Стариком этим был не кто иной, как Смолин.

Вот как описывает встречу с ним сам Удинцев. «Вместе со множеством местных жителей, французов и таитян, он пришел на причал посмотреть на наше исследовательское судно «Витязь», когда оно вошло в этот порт в августе 1961 г. Наша страна тогда была в ореоле славы первенства в освоении космического пространства — запуск первого спутника, полет первого космонавта Юрия Гагарина… Нас тогда всюду встречали с распростертыми объятиями.

Статная фигура худощавого седого старика, не решавшегося подняться на борт судна вместе с толпой весело галдевших французов и таитян, привлекла мое внимание. Я подошел к нему и спросил, почему он не поднимется на борт «Витязя», разве не интересно? «Знаете, конечно же, интересно, но как-то неловко, я ведь воевал против вас, когда служил в белой армии адмирала Колчака», — отвечал он.

Я все-таки уговорил его зайти на судно, из патриотических побуждений и желания показать нашу страну в благоприятном свете, убедив, что распри далеких дней сгладились в человеческой памяти и не играют уже большой роли. Он поднялся на борт судна, и я, показав Смолину наши лаборатории и красиво отделанный салон кают-компании, задал обычный в те дни разрядки международных отношений вопрос: не тянет ли его вернуться на родину?

Ответ Смолина: «Тянет, конечно, но слишком уж много тяжелых воспоминаний связано с гибелью адмирала и всей нашей армии, так что лучше не пробуждать их возвратом на ту ставшую злой для нас землю. Правда, признаюсь, что хотелось бы хоть на минутку побывать на могиле моей жены. Она была сестрой милосердия, умерла от сыпного тифа и похоронена в Николаевске-Уссурийском, теперь это Ворошилов-Уссурийский. Да, видно, уже не удастся».

Упоминания о супруге Смолина KONKURENT.RU отыскал в записках одного из видных участников белого движения в Приморье: «Исключительную признательность и преклонение белых бойцов заслужили те немногие истинные героини, отдававшие свои силы на помощь страдавшим воинам. Добровольцы никогда не забывали своих сестер милосердия и особенно одну из них — Веру Ивановну Смолину, супругу полковника И. С. Смолина.

Во время Великой войны Вера Ивановна работала на передовом перевязочном пункте и была тяжело ранена. После выздоровления она вновь вернулась на фронт и оставалась там до развала армии. В дни Гражданской войны Вера Ивановна относилась с одинаковой заботой как к своим белым воинам, так и к раненым врагам, попавшим в плен. Это была женщина поистине золотого сердца. Все, кто знал ее в армии, даже недруги ее мужа, относились к ней с искренним уважением и любовью и потому были охвачены чувством неподдельной скорби, когда 5 октября 1922 г. в Приморье она скончалась от дизентерии и тифа, заразившись этими недугами при уходе за больными белыми воинами».

«Смолин в свою очередь пригласил меня в гости к себе домой, — вспоминал Удинцев. — Но, стыдно признаться, опасения доноса судового помполита о нежелательном для советских граждан общении с белоэмигрантами во время пребывания за границей удержали меня. В ту пору, несмотря на мои слова о разрядке напряженности, угроза лишения выездной визы и тем самым возможности участия в необходимых мне по моей научной работе морских экспедициях оставалась вполне реальной».

Юрий УФИМЦЕВ