Войти в почту

о кинокарьере Дэвида Линча

«Академия художеств, вообще, сыграла с Линчем злую шутку: она показала ему, что реальное искусство — где-то там, в Вене и Брюсселе, да и то довольно давно. Неслучайно его так достала американская академия, что они с другом бросили всё и ломанулись в Европу на три года, чтобы увидеть и понять. Первым делом поехали в Зальцбург, чтобы затусить с самим Оскаром Кокошкой, но легенда венского экспрессионизма, профессор живописи как-то ускользнул от встречи с юными американцами. И погружение в Европу закончилось за пару недель. С тех пор его и корёжит».

Дэвида Линча нужно ненавидеть уже только за то, что его нужно любить. Ну и немножко за то, что любая образованщина бубнит: «О да, Линч — это круто». Правда, как всегда, немного сложней. В действительности Дэвид Линч — это режиссёр, лишённый всякой эмпатии, чувства юмора и, боюсь, умения рассказать простую историю, но зато по уши влюблённый в само кино практически с детства.

Другого такого влюблённого мы уже видели — Тарантино его зовут, но у Квентина есть талант, страсть, американство и внутренний огонь. Линч — биомеханизм, который всю жизнь пытается перенести свою воображаемую Европу в американские кинореалии.

А что ему ещё делать — он родился и всё детство провёл в прекрасной и тупой северной глубинке США. Вот весь его город Твин Пикс — это практически то же самое место. Его скандинавско-протестантские предки хоть из кого вышибут своим религиозным догматизмом любые творческие грешные порывы.

Можно, конечно, говорить, что он настоящий человек эпохи Возрождения — он рисует, снимает и фото, и кино, играет и пишет музыку… А что ещё делать юноше из провинции, когда он попадает в арт-школу в Бостоне, которая ещё то местечко? Но там есть совершенно фантастический музей, где отличная коллекция европейского искусства.

Собственно, Линч — художник, подавшийся в режиссёры. И он сразу понял, что если рисованные картинки двигаются, то это волшебство. Что-то «над реальностью» — sur réalisme.

Сюрреализм — не самое популярное течение в Америке. Местные практицизм и ориентация на успех любой ценой в корне исключают настоящий сюрреализм, дитя вечно деградирующей Европы. И неслучайно, что самые настоящие местные сюрреалисты реализовали себя лишь в анимации. Текс Эйвери, которого вы знаете по смешным мультикам, был, например, глубоким сюрреалистом — это вам любая собака в Пенсильвании скажет.

Или, например, Джозеф Корнелл, который прошёл тот же путь, что и Линч, только на полвека раньше: скульптура, коллаж, кино — сюрреализм. Уже в 1936-м во время выставки сюрреалистов в МоМA в Нью Йорке, куда приехал сам Сальвадор Дали, Корнелл показал анимационный «Роуз Хобарт». В голове творчества Корнелла — ноги творчества Линча.

Академия художеств, вообще, сыграла с Линчем злую шутку: она показала ему, что реальное искусство — где-то там, в Вене и Брюсселе, да и то довольно давно. Неслучайно его так достала американская академия, что они с другом бросили всё и ломанулись в Европу на три года, чтобы увидеть и понять. Первым делом поехали в Зальцбург, чтобы затусить с самим Оскаром Кокошкой, но легенда венского экспрессионизма, профессор живописи как-то ускользнул от встречи с юными американцами. И погружение в Европу закончилось за пару недель. С тех пор его и корёжит.

Он нарисовал свой первый фильм «Шестеро блюют (шесть раз)» — абсолютно сюрреалистический, в понятиях Андре Бретона, да и графика вся оттуда. Но зато один мужик по имени Барт дал ему аж $1000, чтобы он смог снять ещё что-нибудь.

Линч купил себе камеру мечты и профукал проект. Зато он смог сделать наполовину анимированный, наполовину «живой» «Алфавит» на основе ночного кошмара собственной родственницы.

Иллюстрировать сны — типичный приём классических сюрреалистов. Тема обращения к подсознанию — тоже. Ему это пригодилось на протяжении всей карьеры — потому что любой бредовый сценарий и разрывы в повествовании легко объяснить «обращением к подсознательному». Привет, Луис Бунюэль. Твой «Андалузский пёс» — квинтэссенция линчианства.

Фильм «Бабушка», также наполовину рисованный, наполовину «живой», на деньги только что организованного American Film Institute — целых $5000. Но всё нарисованное Линчем настолько отдаёт графикой Терри Гиллиама, другого американского сюрреалиста, к телешоу Monty Python’s Flying Circus, что становится понятно: Америке хватит одного сюрреалиста. Чисто для галочки. Вторых тут не будет — всё место на долгие годы займёт Линч. Гиллиаму повезло — он слился в Британию и оттуда стал известным.

Попытка учиться киноискусству в LA тоже не задалась — ему хотелось снимать, и он год снимал «Голову-ластик». В ней есть весь будущий Линч от киля до клотика: шашечки на полу, диалоги, которые можно подставить к любому другому фильму Линча, уродливые создания, чёрная кровь, «необычные» ракурсы и суперконтраст, известный каждому юному фотографу. И конечно, музыка чёрного органиста 30-х годов Фэтса Уоллера.

Линч даже написал текст на его музыку, чтобы странная девушка в луче прожектора спела в кадре. С тех пор эта странная девушка в разных обличьях будет обязательно петь в его кино. Потому что этот приём позволяет добиться эмоции, которой невозможно добиться его бессмысленным нарративом.

Половину его фильмов люди помнят только по такой песне — будь то песня Роя Орбисона, или Llorando на испанском в «Малхолланд-драйв» в исполнении Ребеки дель Рио, или Изабелла Росселлини, поющая Blue Velvet в «Синем бархате».

Да и без песни Джулии Круз весь «Твин Пикс» развалился бы на дальних подступах на молекулы, потому что сценария там просто нет. Но зато есть творческий метод Дэвида Линча — единственного признанного и оплаченного сюрреалиста Америки. Он заключается в том, чтобы предоставить публике такую бессмыслицу, что публике не остаётся ничего другого, как додумывать, придумывать и фантазировать, что бы это значило и кто убил Лору Палмер. Да он сам не знает, кто убил Лору Палмер. Хотите — считайте, что извращенец-папа, а хотите — что атмосфера ненависти.

Любой внятный проект Линч проваливает с треском. Ему дали сделать «Дюну», чтобы на хайпе вокруг «Звёздных войн» заработать Дино де Лаурентису денег, — он снял невыносимый кошмар в минус десятки миллионов долларов. Ему дали снять для HBO «Комнату в отеле» — он снял невыносимый шлак. Потому что «демократическая» природа телевидения и «вот это всё» Линча — абсолютно несовместимы.

По тонкой грани бессмыслицы и смотрибельности он прошёл всего пару раз — в «Малхолланд-драйв» и в «Шоссе в никуда» с моднейшим саундтреком от Трента Резнора. И конечно, с Мэрилином Мэнсоном — своего рода Линчем от рок-музыки, который тоже страдает от невозможности переноса веймарского культурного разврата в американскую Колумбину. Мэнсон — не Курт Вайль с берлинскими шлюхами и пианино, а Линч — не Анджей Жулавски и прочие сумасшедшие поляки.

Хотя бы потому, что, как бы Линч ни старался поймать «польскую волну киносюра», ему никогда не доведётся работать с такими дуэтами, как Роми Шнайдер и Клаус Кински (в «Главное — любить», для интересующихся), — вот где реально безумные люди.

Линчу достались только Лора Дерн с Николасом Кейджем — оба с харизмой силикатного кирпича.

Линч, конечно, трудяга. Провалить такое количество фильмов и при этом стоить $70 млн — это надо много работать. Пробивать американскую косность, создавать себе ореол главного авангардиста американского кино, на этом постоянно оставаться в фокусе внимания и ограждать себя от мнения охлоса («Как вы можете не понимать Линча? Он великий!»).

Я понимаю, что коллеги, скорее всего, спросили бы Линча при встрече, кто убил Лору Палмер. Я не стал — мы с ним говорили про немногие его работы, которые мне нравятся: его видео на песню Криса Айзека к его же картине «Дикие сердцем» (с тем же чудовищным актёрским дуэтом Дерн — Кейдж) и «Человек-слон» — фильм, в котором он первый и последний раз рассказал историю, а не насыпал корзину фейковых загадок.

И всё равно я не понял, чем он так покорил одесского хохмача Мэла Брукса, который, увидев «Голову-ластик», бросился его обнимать от восторга и дал денег работать дальше. У кого-то просто нет чувства юмора. Возможно, у меня.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.