"Юнона и Авось" — не о Резанове, а о нас. Как создавалась отечественная рок-опера

Граф Резанов вторгся в мою жизнь в 1978 году, после того как я прочел поэму Андрея Вознесенского "Авось". До этого я об этом персонаже и исторической личности ничего не знал. Да и мало кто знал о нем в то время. Хоть в школе мы проходили путешествия Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского, но о Николае Резанове не было даже упоминания.

Противоречия системе

Андрей Вознесенский открыл нам его имя, возвратившись из поездки в США. Он нашел там интереснейшие материалы и документы, которые рассказывали о невероятной любви русского графа и дочери губернатора Калифорнии. Поражало то, что, несмотря на огромную разницу в возрасте — ей было 16, а ему 40, — любовь была настоящей, искренней, достойной того, чтобы отдать за нее жизнь. Но читателю открывалось не только это, но и история русской Америки. То, что Аляска принадлежала Российской империи, — известно всем, а то, что и часть Калифорнии была российской, лично для меня тогда стало открытием.

После знакомства с поэмой "Авось" я пришел к выводу, что в ней имеется всего несколько стихов, к которым возможно написать музыку и спеть их. Остальное было чистой литературой. Поэтому для того, чтобы создать на эту тему оперу, необходимо было написать много нового материала. Либретто должно было быть насыщено гораздо большим количеством событий, чем было отражено в поэме.

Так началась работа над созданием сценария, а параллельно я писал музыку по всем законам крупной симфонической формы. У нее своя жесткая логика, и если ее нарушать, то целостность произведения очень быстро может потеряться. Я рассказал о своей работе Вознесенскому, и он в свою очередь согласился создать либретто именно в рамках этой музыкальной формы.

Чем дальше мы продвигались в нашей работе, тем более очевидным становилось, что опера будет не об историческом персонаже графе Резанове, а о самих нас. О нашем восприятии тогдашней действительности. У Андрея родились строки: "Российская империя — тюрьма, но за границей та же кутерьма"; "О, Родина, была ты близорука, когда казнила лучших сыновей, себе готовя худшую из казней"; "Расформированное поколенье, мы в одиночку к истине бредем".

Это было хлестко, наотмашь било по советской тоталитарной идеологии. Да и не стоит забывать, что еще одним из главных действующих лиц в опере является Богородица! В оперу очень органично влились православные молитвы, музыку к которым я написал на самом деле задолго до этого.

Мы явно заходили слишком далеко в наших разногласиях с системой. Но нам было все равно — произведение диктовало свои правила, от которых мы не могли отступать. Если к этому добавить, что во время представления на сцене "Ленкома" (Московского государственного театра "Ленком Марка Захарова") поднимается царский Андреевский флаг (казалось, это невозможно даже представить в то время) — словно сделано все, чтобы нашу оперу запретили и положили на полку на долгие годы, как многие произведения того периода. Но этого не случилось, и вот почему.

Не прямой путь

По окончании работы над оперой я сыграл и спел ее для Марка Захарова и всей труппы "Ленкома", для чего пригласил их к себе домой. Впечатление у всех, можно сказать, было шоковое. Я же надеялся на то, что репетиции начнутся немедленно и сразу будет назначена дата премьеры. Но этого не произошло. Наступила полная тишина. Прошло несколько месяцев, и надежды на постановку в "Ленкоме" у меня растаяли.

Однако счастливое стечение обстоятельств и самоотверженность литературного редактора фирмы "Мелодия" Евгении Лозинской позволили мне записать двойной альбом оперы "Авось". Обстоятельства, при которых проходила запись, были почти детективными. Наиболее крамольные моменты записывались по ночам, втайне от администрации студии звукозаписи. В сумерках тайком туда пробирались Жанна Рождественская, Геннадий Трофимов, Феликс Иванов, моя дочь Аня и другие исполнители, а также звукорежиссеры Сергей Богданов и Юрий Богданов. Вот в таких непростых условиях мы работали практически целый год.

Первое публичное прослушивание записи состоялось в церкви Покрова Богоматери в Филях 10 декабря 1980 года. В неотапливаемом помещении храма собралось около 100 человек. Среди них присутствовало много корреспондентов западных изданий, что по тем временам считалось неслыханным криминалом. После долгих пререканий с органами власти, требовавших убрать иностранцев с прослушивания, оно все-таки состоялось. Никто не ушел из зала. Успех был ошеломляющий. Так наша опера начала существовать не только для нас.

На века

Неожиданно для всех после этого показа дали зеленый свет и постановке в "Ленкоме". Спустя несколько месяцев, в июле 1981 года — 40 лет тому назад, состоялась настоящая премьера. Режиссером, конечно, стал Марк Захаров. Однако спектакль получил название не "Авось", как называлась сама поэма Вознесенского и наша опера на тот момент. Как было сказано, что кому-то такое наименование показалось слишком дерзким и вызывающим и его решили смягчить на "Юнона и Авось".

Через два года, в 1983 году, пробив все цензурные барьеры, вышел и одноименный двойной альбом фирмы "Мелодия".

Премьера в "Ленкоме" всколыхнула всю мировую прессу. Ведущие издания разных стран писали восторженные отзывы — небывалая вещь для советского театра. Дальнейшая судьбы этого произведения была не менее счастливой. Его поставили в десятках театров, как в России, так и за рубежом.

Важную роль в жизни "Юноны и Авось" сыграл французский модельер итальянского происхождения Пьер Карден. Именно он познакомил с произведением зрителей лучших театральных площадок мира сначала в исполнении актеров театра "Ленком", а затем и моей творческой мастерской.

В Сан-Франциско сегодня стоит памятник Кончите, которая ждала своего возлюбленного 35 лет. А в Красноярске есть памятник графу Резанову, который погиб, отправившись за разрешением на венчание со своей невестой-католичкой.

Теперь историю их любви знают миллионы людей. И у меня на сердце теплеет, когда я понимаю, что в этом есть и моя заслуга.