”Ошибка доктора Бродского” — текст, который стоит экранизировать
«Ошибка доктора Бродского» — текст, который стоит экранизировать», — вот первое, что мне, кинорежиссёру с полувековым стажем, пришло в голову, когда я прочел книгу, написанную неким Марком Эскелом и вышедшую в Нижегородском издательстве «Деком».
Есть фильмы, которые смотришь так, словно читаешь книги, ставшие их литературной основой. Тщательные, обстоятельные, снятые с великим почтением к автору и болью за каждую строчку, которую проклятый хронометраж заставил из картины вырезать. Например, «Война и Мир» Сергея Бондарчука. Таких картин немного, но ещё меньше книг, чтение которых сродни сидению в кинозале, на экране которого сменяют друг друга картинки, персонажи, звучат голоса и музыка. И шелест страниц напоминает шелест 35-мм киноплёнки, заправленной в лентопротяжный автомат кинопроектора.
«Ошибка доктора Бродского» как раз к таким и относится. Повести и новеллы, вошедшие в книгу, очаровывают яркостью характеров, «незамыленностью» образов и глубоким погружением в столь модную сейчас эпоху «советского» прошлого. Но и это не главное. Главное же в книге то, что она написана абсолютным киноязыком, где каждая фраза — это или эпизод фильма, или потрясающий кадр.
С интонациями Эфраима Севелы и лаконичностью Довлатова автор рисует портреты людей и городов, забредших к нам из тех самых, теперь уже далёких, 70-х и 80-х годов: Одессы, Ростова, Москвы, Днепропетровска, да и Нью-Йорка тоже. Герои Марка Эскела удивляют своими порывами и парадоксальными решениями, что сразу помогает развиваться сюжету нетипично. Характеры — свежи, поступки — ярки, финалы — нестандартны. Да и сами эти герои — ох как неоднозначны. Циничный и расчётливый делец Фима Карасик, к которому, несмотря ни на что, испытываешь симпатию. Бывшая учительница Людмила Александровна, погруженная в парадоксальную любовь к Владимиру Маяковскому и нелюбовь ко всему остальному окружающему миру. Забавный ростовский балагула и скупщик краденого, переживший в детстве гибель семьи, расстрелянной фашистами. Великий труженик и отчаянный гуляка Борис Захарович. Они такие разные и такие узнаваемо настоящие.
Вообще-то, этот Марк Эскел большой хитрец. Говоря о том, что все совпадения случайны и не имеют к нему отношения, он, конечно же, лукавит. Все эти детали времён и мест: стёртые ступени нью-йоркского магазина; плакат с олимпийским Мишкой; звук и запах советских железнодорожных вагонов; даже лютый мороз московской зимы 1979-го — все это свидетельство того, что автор знает, о чём пишет, вовсе не понаслышке. Как говорил группенфюрер Мюллер в известном фильме: «.мелочи сходятся, а я верю мелочам». В этом я солидарен с «группенфюрером» и тоже верю мелочам. Не говоря уже о камео, которые тут и там возникают в повествованиях. Иногда они просто мелькают где-то рядом с главными героями, а иногда становятся важными персонажами, меняющими траекторию жизни этих самых героев. Лиля Брик, Вознесенский, Ростропович и даже скандальный американский писатель-эротоман Филипп Рот…
Кстати, лукавит Марк Эскел не только в своих повестях. В новелле «В темпе марша.», которая скорее соответствует жанру эссе, он пишет: «.не будучи военным или каким-либо ещё музыкантом…». Если так, то каким образом он уловил в звуках военного марша эту потрясающую мелодику. Штраус, Кальман — все это действительно там есть — нужно только услышать. Он услышал и рассказал нам.
Конечно, надо было кинуть хотя бы один камень в автора. По всем канонам историю Люси Мандрус («В метелях полуденной пыли.») нужно было бы закончить апокалипсической картиной сжигания её прежней жизни в ржавой бочке с надписью «ВАДА»:
».огонь подхватывал листки, и они вспыхивали на лету, не успев даже опуститься на дно импровизированного горнила. В горячем вихре носились по воздуху «. .аксиологические доминанты» вместе с обгоревшими остатками старых конспектов, учебных планов и фотографий лирического героя .»
Так-то оно так, но если бы Марк Эскел сделал все правильно, мы не услышали бы трогательной истории любви одесского скрипача Аарона Гринберга и французской циркачки Марúн Марло; не узнали бы, как Боря Мандрус нашёл себя во всепоглощающем огне страсти; не увидели, как пересекаются линии жизни героев обеих повестей и не прошлись бы длинным планом по залу Нижней библиотеки Колумбийского университета, под сводами которой так завораживающе звучало:
«…If stars are lit, it is something that somebody needs? Если звёзды зажигают…»
И вообще, поступив в соответствие с канонами, автор выдал бы нам анекдотичную историю разочарования вместо остроумной истории обретения счастья.
Проза Марка Эскела будит воображение, заставляет думать. Язык — вроде бы простой, без претензий на Набокова и Платонова (в отличии от многих модных современных авторов), но каждая фраза заражает смехом, и можно читать абзац за абзацем, не отпуская улыбку с лица даже тогда, когда становится немножечко грустно. А что еще нужно в наше непростое время, как ни иметь шанс улыбнуться и погрустить, читая книгу?
«…Фима закрыл глаза. Исчезли посторонние запахи и звуки, шум волн стал сильней̆ и отчётливее, а йодистый̆ запах нарождающейся в море жизни смешивался с пряным духом выброшенных на берег мёртвых водорослей̆» (Марк Эскел, «Сказка о золотой рыбке»).
Станислав Раздорский — режиссёр, сценарист, член Союза Кинематографистов РФ