Как общество разделяет культы и религии

Культы — это странные эксплуататорские группы с не менее странными верованиями и обычаями. Обычно вокруг них собрано огромное количество негативных историй, и в целом культы как явление — это что-то абсолютно порицаемое. Но как быть с тем фактом, что когда-то практически все группы, которые впоследствии сформировали традиционные, официальные религии, порицались не в меньшей степени? Что делает культ культом, а религию — религией? Подготовили перевод статьи, автора бестселлеров и доктора богословия, о том, что такое культ и можно ли считать религию культом только лишь на основе наличия ряда схожих признаков.

.marker { background: #FFE3E0; background: linear-gradient(180deg,rgba(255,255,255,0) 45%, #FFE3E0 55%); } #note1 {display: none;} .block { background: #f5f5f5; border: 0px ; text-align: left; width: 300px; z-index: 1; padding: 10px; font-family: sans-serif; font-size: small; } .spoiler > .block {display: none; position: absolute;} .spoiler > input:checked + .block {display: block;} label {font-size: small; vertical-align: super;} label:hover {cursor: pointer; text-shadow: 1px 1px 2px #f5f5f5, 0 0 1em #f5f5f5; }

Культы, вообще говоря, в чем-то схожи с фильмами для взрослых: когда вы с ними столкнетесь, вы их узнаете. Мне было довольно трудно избежать этого ярлыка, когда я встретила 20 человек, бесплатно трудящихся на христианском фермерском хозяйстве в сельской местности Висконсина, — это были люди, которые почитали своего лидера как кого-то наиболее близкого к представителю Бога на Земле. Конечно, они яростно утверждали, что их группа — не культ. То же самое делали и представители церкви на 2000 человек, которую я посетила за пределами Нэшвилла. Ее прихожан якобы христианской диетической программой (!) убедили продать свои дома и переехать жить на «одну квадратную милю» Нового Иерусалима, обещанную их харизматичным церковным лидером. Здесь они могли есть и жить в соответствии с Богом и заповедями своего вождя. Будучи человеком со стороны, достаточно легко инстинктивно сказать: да, все это и есть культ.

Однако гораздо труднее определить почему. Рефлекторные реакции — плохая основа для социологии, и определение того, что именно делает группу культом, часто сводится к суждениям, основанным на предполагаемой легитимности. Однако воспользуйтесь им, и вы тут же обнаружите массу оценочных суждений, которые зависят от возраста, традиций или «респектабельности» человека. В то же время, основные признаки культизма в их более теоретическом виде — один харизматический лидер, замкнутая структура, кажущийся религиозным экстаз, финансовое бремя членов культа — также могут быть применены к любому количеству новых или растущих религиозных движений, которые мы не относим к культам.

Зачастую то, что мы выбираем маркировать как культ, больше говорит нам о самих себе, чем о том, что находится перед нашими глазами

Исторически сложилось так, что одержимость культами, кажется, процветает в периоды более широкой религиозной неопределенности. В США пик «антикультовой» активности пришелся на 1960-е и 1970-е годы — период, названный экономическим историком Робертом Фогелем «четвертым великим пробуждением», когда наряду с упадком основного протестантизма, породившим множество новых движений, наблюдался всплеск интереса к личной духовной и религиозной практике. Некоторые из этих новых движений были по своей природе христианскими, другие формировались под сильным влиянием вездесущих поп-культурных псевдовосточных и нью-эйдж идей — Международное общество сознания Кришны (также известное как «Харе Кришна»), современная Викка, сайентология. Многие из этих движений ассоциировались с молодыми людьми (особенно с представителями контркультуры с их подозрительной политикой), что добавляло особый политический тон к окружающему их дискурсу. Против этих новых организацией возникла целая сеть «антикультовых» движений, объединяющая бывших членов сект, их семьи и других противников. Антикультовые движения считали, что секты «промывают мозги» своим членам. […]

Каждый сектантский подъем — Мэнсоны, Храм народов, Церковь Объединения Сон Мен Муна («муны») — сталкивался с равной и противоположной волной истерии. В 1979 году американские социологи Энсон Д. Шупе, Дж. К. Вентимилья и Дэвид Дж. Бромли ввели термин «рассказ о зверствах» для описания мрачных рассказов СМИ о мунах. […] Ужас достиг своего пика, когда число рассказов о зверствах стало больше, чем число настоящих кошмаров. «Сатанинская паника» 1980-х годов принесла с собой волну массовой истерии по поводу культов сатанистов, использующих для ритуалов детей в детских садах, что, похоже, целиком и полностью является продуктом ложных воспоминаний. […] Истерия СМИ превратила сатанинскую панику в национальный кризис и развлечение.

И все же нельзя отмахиваться от антикультовой работы как от чистой истерии. Возможно, и нет сатанистов, прячущихся за каждым углом, чтобы похитить детей или принести кроликов в жертву, но опасность духовного, эмоционального и сексуального насилия в небольших неконтролируемых религиозных общинах, особенно изолированных от основной или доминирующей в обществе культуры, достаточно реальна. […]

Историк Дж. Гордон Мелтон из Бейлорского университета в Техасе говорит, что слово «культ» бессмысленно: оно просто предполагает нормативную основу, которая узаконивает некоторые проявления религиозной власти — те, которые связаны с основными организациями, — и осуждает другие. Группы, которые одобрили «ортодоксальные» верования, считаются законными, в то время как группы, чья интерпретация священного текста отличается от установленных норм, делегитимизируются только на этом основании. Определение также зависит от того, кто именно определяет. Множество «культов», идентифицированных антикультовыми и контркультовыми группами в одних странах, признаны в других странах как «законные» религии. Свидетели Иеговы, Церковь Иисуса Христа Святых последних дней, даже католическая церковь — все они подверглись атакам наряду с мунами или Храмом народов.

Для Мелтона отрицать легитимность так называемого культа на основании его размера, убеждений или одних только историй о злодеяниях значит играть на поле нормативных определений власти. В докладе, представленном в Центре изучения новых религий в Пенсильвании в 1999 году, Мелтон сказал: «Мы достигли общего консенсуса в отношении того, что новые религии являются подлинными и действительными религиями. Некоторые могут быть плохими, а некоторые могут быть ведомы злыми людьми, но они являются религиями». […]

Какова бы ни была наша реакция на сайентологию и сколько бы мы ни знали случаев, когда члены групп добровольно отдают все свои сбережения харизматичным лидерам, мы не можем забывать, что для истории христианства (и других конфессий) характерно не меньшее количество обвинений в сектантстве. Каждая волна так называемой ереси в хаотической и противоречивой истории христианских церквей сопровождалась множеством историй о зверствах, которые служили узакониванием той или иной формы религиозной практики. И вряд ли этот процесс был односторонним. Обвинения предъявлялись группам, которые мы теперь можем рассматривать как «ортодоксальные», а также группам, которые история отправила на свалку ереси. […]

Конечно, неприятная правда здесь заключается в том, что даже настоящая церковь (многочисленная, устоявшаяся, исповедующая традиции) и культ не так уж далеки друг от друга — по крайней мере, когда дело доходит до сравнения признаков. Наличие харизматичного лидера? А кем был Жан Кальвин❓Французский теолог, пастор и женевский реформатор времен протестантской Реформации.? И кем, в конце концов, был Иисус Христос? Традиция секретности специальных текстов или практик, разглашаемых только избранным посвященным? Достаточно взглянуть на приверженцев элевсинских мистерий в Древней Греции или современных мистиков в самых разных духовных традициях, от еврейской каббалы до буддийской традиции Ваджраяны. Изолированное проживание на определенной территории? Рассмотрим современные монастыри. Финансовые обязательства? Христианство, иудаизм и ислам поощряют регулярное возвращение десятины в религиозную общину.

И если мы откажемся от четкого разделения культа и религии, разве мы не станем обязаны осуждать и то и другое? Только онтологическая метафизическая истина может оправдать требования, которые любая религия предъявляет своим приверженцам. Если мы примем за истину, что Бог нереален (или что мы никогда не узнаем, чего он от нас хочет), различия между ними легко разрушить одним движением руки: все религии — культы, и все они, вероятно, одинаково плохи для нас. Проблема с этим аргументом в том, что он тоже терпит неудачу, когда дело доходит до навешивания ярлыков. Ведь споры о том, что делает культ культом, можно так же легко переформулировать: что делает религию религией?

Кроме того, обвинения в сектантстве часто предъявляются светским или полусекулярным, а также метафизически настроенным организациям. Целью может стать любая организация, предлагающая ритуалы формирования идентичности и связное повествование о мире и том, как в нем жить: от Общества анонимных алкоголиков и практики йоги до популярной и связанной с палео спортивной программой CrossFit, которую исследование Гарвардской школы богословия использовало в качестве примера современной «религиозной» идентичности.

Но если границы между культом и религией столь прозрачны, то границы между религией и культурой еще более проницаемы

В своей основополагающей книге о религии «Интерпретация культур» (1973) антрополог Клиффорд Гирц отрицает, что люди могут жить вне культуры. Все, что касается того, как мы видим мир и приписываем значения символам как на лингвистическом, так и на духовном уровне, опосредовано семиотической сетью, в которой мы работаем. Религия также функционирует в рамках культуры как серия приписывания значений, определяющих то, как мы видим себя, других и мир. Гирц пишет:

Итак, без лишних слов, религия — это (1) система символов, которая действует для (2) установления сильных, всепроникающих и устойчивых настроений у людей посредством (3) формулирования концепций общего порядка существования и (4) облачения этих концепций в такую ​​ауру фактичности, что (5) настроения и мотивации кажутся уникально реалистичными.

Такое определение религии не ограничивается группами с формальными доктринами о «Боге», но охватывает любое более широкое культурное повествование о себе в мире.

Определение Гирца, которое сейчас несколько устарело, было обновлено — известный антрополог Талал Асад утверждает, что Гирц упускает из виду один из наиболее важных механизмов создания смыслов, а именно власть. То, как мы воспринимаем Бога, наш мир, наши духовные ценности (жажда «очищения» в йоге или доказательство силы, как в кроссфите), неотделимо как от нашей собственной личности, так и от нашего положения в группе, где никогда нельзя упускать из виду вопросы власти.

Даже нарративы, распространяемые многими религиями, культами и религиозными группами — что они в некотором смысле отделены от «других», — сами по себе трагически ошибочны: они одновременно отделены от проблем более широкой культуры и в то же время прочно находятся внутри них. Скажем, именно так не менее широко распространенное в культуре представление о том, что основные институты (от системы здравоохранения до основных церквей) не способны удовлетворить потребности своих членов, порождает людей, восприимчивых к теориям заговора или культовому поведению — ко всему, что может придать жизни осмысленность.

Крах более широких религиозных нарративов, кажется, неизбежно оставляет место для более мелких, более интенсивных и часто более токсичных групп, которые могут изменить признаки, названные Гирцем, по своему усмотрению. Культы не возникают из ниоткуда — они заполняют вакуум вокруг как для отдельных людей, так и для общества в целом. Даже христианство распространилось наиболее широко в результате аналогичного вакуума — относительного упадка государственно религиозных обрядов и политической гегемонии в Римской империи.

В конце концов, аргумент, обратный аргументу «если Бог не реален, то все религии, вероятно, являются культами», заключается в следующем: «Если данная религия или культ верны с метафизической точки зрения, то эта правильность — самая важная вещь во Вселенной». Если божество действительно хочет, чтобы вы, скажем, бичевали себя кнутом (как когда-то делали кающиеся католики) или сожгли себя на погребальном костре вашего мужа, то никакие здравые рассуждения не могут служить законным сдерживающим фактором: абсолютная космическая осмысленность действий превосходит любую другую потенциальную потребность.

И если вы находитесь в сообществе людей, которые могут помочь укрепить эту истину, чьи ритуалы, дискурс и символы помогают не только укрепить чувство значимости, но и обосновать его в контексте коллективной цели, тогда эта значимость становится еще более важной: она лежит в основе вашего понимания того, что значит быть человеком.

Говорить о религии как о фактическом векторе злоупотребления иерархической властью (другими словами, о культе в широком смысле) — это бессмысленное упрощение. Мы определяем себя, участвуя в чем-то, точно так же, как мы противопоставляем себя тем, кто в чем-то не участвует. Наше понимание самих себя как людей, чьи действия имеют космическое, если не метафизическое значение, дает нам символическую основу для жизни, даже если оно предписывает нам наши возможности. Каждый раз, когда мы повторяем ритуал, от служения католической мессы до тренировки по кроссфиту, он определяет нас — а мы определяем людей вокруг себя.