Александр Каневский: "Обиды стараюсь забыть… Радость и благодарность за счастливую жизнь перевешивают"

Александр Семенович, многие люди, когда их спрашивают о детстве, о нем не помнят и не могут рассказать. А вы помните свое детство? Как это не странно звучит, я многое помню. Когда нянечка Киевского родильного дома первый раз вынесла меня в приемный покой, чтобы показать родственникам, моя экзальтированная тетя издала такой крик, что младенцы, которые только – только появились на свет, с перепугу нырнули обратно. Мою тетю можно было понять: у меня были огромные круглые глаза, которые занимали половину лица и никогда не закрывались, даже во сне, потому что на такие глаза никаких век не хватало. Фото из семейного архива А. Каневского Это воспоминание моих родителей. Мои же воспоминания начинаются с улицы Горовица (ныне Большая Житомирская). В нашем доме была коридорная система: на каждом этаже – длинный коридор, вдоль которого, справа и слева, открывались и закрывались двери, ведущие в маленькие или большие комнаты. В каждой комнате жила одна, а то и две семьи. В конце коридора был туалет и общая кухня, в которой шипели друг на друга десятки примусов. На них жарились, варились, парились котлеты, борщи и компоты. Кухня была местом встреч, бесед, скандалов и объятий – этакое новгородское вече. Мама до замужества училась в Киевской консерватории по классу рояля, подавала большие надежды. Оканчивая второй курс, познакомилась с папой, который был старше ее на десять лет, элегантный, преуспевающий, умеющий красиво ухаживать. Каждый вечер концерты, спектакли, рестораны... Девятнадцатилетняя мама была покорена, состоялась свадьба. Мама бросила консерваторию и уехала с папой на Кавказ, где он тогда работал. Медовый месяц превратился в медовый квартал, среди гулянок зародился я. Беременная мама вернулась в Киев, где и произвела меня на свет. Мама А.Каневского. Фото из семейного архива А.Каневского Характеры моих родителей были полярно противоположны. Папа любил стабильность, мама не могла жить без перемен. Она очень верила в меня и Леню и поддерживала нас во всех начинаниях, даже самых авантюрных, преодолевая папин скептицизм. Но в одном они были похожи: оба обожали застолья. Папа долго жил на Кавказе и имел там много друзей. Я помню постоянно раздвинутый стол, за которым сидят усатые черноволосые мужчины, пьют вино, поют красивые песни и с криками "Асса!" танцуют лезгинку. Папа работал в трех местах и зарабатывал довольно много, но это – для нормальной семьи. А при нашем образе жизни, конечно, денег не хватало. Тогда мама брала свою, по тем временам супермодную, котиковую шубу, несла ее в ломбард, получала деньги, и гулянки продолжались. Когда папа приносил очередную зарплату, мама шла в ломбард и выкупала шубу. Шуба-кормилица циркулировала из ломбарда домой и обратно в ломбард – там ее уже знали, ждали и встречали как дорогую гостью. Когда меня, уже взрослого, спрашивали: "Как ты не устаешь каждый вечер принимать гостей?". Я отвечал: "У меня очень загульные гены…" Отец А.Каневского. Фото из семейного архива А.Каневского Ваш брат Леонид родился перед войной? Да, за два года до начала бомбёжек. Спасаясь от них, мама с нами двинулась в Сибирь, через всю страну, с бесконечным количеством пересадок, ночевками на вокзалах, с многочасовыми стояниями в очередях за билетами. Конечно, ни о каких излишествах не могло быть и речи. Если случалась какая-нибудь похлёбка, мы вылизывали миски до блеска, надо было накушаться, завтра еды могло уже и не быть. По сей день, как бы я не был сыт, я не оставляю ничего на тарелке: эта привычка есть "под облиз" сохранилась у меня, с тех военных лет. И ещё – гнетущее воспоминание о вокзалах, на которых сотни усталых измученных женщин, стариков и детей спали на полу, дремали на чемоданах в ожидании проходящего поезда. Когда ночью вдруг раздавался пронзительный гудок паровоза, все вскакивали, хватали детей, тюки, чемоданы и неслись на перрон, расталкивая друг друга. С тех пор, когда привокзальную ночь пронзает гудок, у меня мурашки бегут по спине. Как-то на телевидении меня спросили, помню ли я войну – я ответил: она у меня в позвоночнике. Александр Семенович, у вас замечательная семья. Дети, внуки, жена Майя, которая прожила с вами долгие годы и во всем вас поддерживала. А как начинался роман, как вы поняли, что это ваша судьба? Мы познакомились на одной веселой вечеринке, за столом все шумели, перебивали друг друга. Майя вела себя сдержаннее других, поэтому я ее сразу и не заметил, хотя она была очень привлекательна: русые волосы, сероголубые глаза – два маленьких озерца доброты. И ещё: у неё была удивительная улыбка, которая, в буквальном смысле, освещала, согревала и снимала напряжение. Мы танцевали, потом уже сидели рядом, я ее веселил, она смеялась, проводил домой, записал телефон, и мы стали встречаться. Фото из семейного архива А.Каневского Она никогда ничего не требовала, не ставила никаких условий, подкупала своей чистотой и доверчивостью, терпеливо ждала долгие годы, когда я, наконец, остепенюсь. У нее было тяжелое детство, трудная жизнь, и я не переставал задавать себе вопрос, откуда в ней столько необъятной доброты, терпения? С детства она была запрограммирована на самоотдачу. В их доме жили одинокие старушки, сыновья которых не вернулись с войны – она знала их всех, будучи десятилетним ребёнком, навещала, ухаживала за ними, когда отключали воду (а это случалось довольно часто), таскала им полные ведра на любой этаж. Жена Майя с детьми Мишей и Машей. Фото из семейного архива А.Каневского По молодости лет я не понимал, какой мне достался подарок судьбы, мало ценил это, о чем впоследствии горько пожалел. Только лет в сорок я осознал, что уже - муж, в пятьдесят – почувствовал ответственность отцовства, и лет в шестьдесят радость от общения с внуками. Но получил я все это – намного позже, поэтому долгое время был плохим отцом, плохим мужем, плохим дедом… И до сих пор не могу себя простить за это! Фото из семейного архива А.Каневского У вас была успешная творческая карьера, в соавторстве с Робертом Виккерсом вы писали очень смешные миниатюры для Таррапуньки и Штепселя (Народные артисты Украины Юрий Тимошенко и Ефим Березин). Как все начиналось, были трудности? Это было начало нашей литературной деятельности. В те годы мы с Робертом Виккерсом много писали для эстрады, заказы шли от филармоний, коллективов, актеров. Это не нравилось украинским идеологам, и филармонии получали указания от Министерства Культуры и от партийных органов, приглашать "национальных" авторов. А иногда (такое было несколько раз), "спускались" негласные директивы: произведения Р. Виккерса и А. Каневского – изъять из репертуара. Но бороться с нами уже было трудно (Как высказался один из деятелей Министерства Культуры Украины: "Мы пропустили момент их прихлопнуть") – заказы шли из Москвы, Ленинграда, Риги, Таллина, Волгограда… Да и украинские артисты, правдами и неправдами, протаскивали наши монологи и миниатюры. Эстрада всегда нуждалась в успехе, потому что существовала на самоокупаемости, без дотаций, и руководству концертных организаций было безразлично, кто написал – важно, чтобы репертуар нравился зрителям, и они голосовали рублём. Но наша полуразрешенная деятельность в Украине только тогда стала официально признанной, когда началось сотрудничество с Тарапунькой и Штепселем. Они готовили для украинской декады в Москве театрализованное представление "Везли эстраду на декаду". Нам заказали "героический" монолог о войне для артиста Константина Яницкого, участвовавшего в этом представлении. И мы воодушевленно, за два дня, написали монолог, точнее короткую монопьесу "Они не придут!". Когда я прочитал её в кабинете директора "Укрконцерта", где проходил худсовет, настала тишина, на глазах у многих блестели слезы. Тишина продолжалась, наверное, с полминуты, первым прервал ее Юрий Тимошенко: "Хлопцы, это здорово!" И тогда все зааплодировали, что не принято на худсоветах. Сразу после декады Тимошенко и Березин предложили нам писать сценарий следующего спектакля. Совместная работа переросла в дружбу, продолжавшуюся более двадцати лет, до ухода артистов из жизни. В Прибалтике. Фото: из семейного архива А. Каневского Сегодня этих артистов уже мало кто помнит, расскажите о них чуть подробнее. Популярность Тимошенко и Березина была поистине всенародной. С ними здоровались на улицах, приглашали в гости, штурмовали концертные залы, в которых они выступали. В детских садиках малыши распевали: До-ре-ми-фа-соль-ляси Ехал Штепсель на такси, Тарапунька прицепился И бесплатно прокатился. Им присылали бракованные изделия ("Покритикуйте бракоделов!"), умоляли помочь вернуть мужа, который ушёл к соседке Дашке ("Вас он послушает!"), требовали "выдать" зарвавшемуся президенту Америки ("Как вы умеете!"). Приходили телеграммы с трогательно-наивным адресом: "Москва, Кремль, Тарапуньке и Штепселю". И самое забавное – эти телеграммы доходили до адресатов. Фото из семейного архива А. Каневского Их дружба была уникальной: пятьдесят лет вместе, и в жизни, и на эстраде. Оба окончили Киевский Театральный институт, оба прошли всю войну, от Киева до Берлина. Вернувшись, поехали в Москву на Всесоюзный Конкурс Артистов Эстрады, стали Лауреатами, победно зашагали от успеха к успеху и до конца творческого и жизненного пути уже не расставались. Причём, это при полярно противоположных характерах: Тимошенко – взрывной, увлекающийся, рискующий, неуправляемый и непредсказуемый, большой ребёнок, любимым блюдом которого были бублики с молоком. Березин – спокойный, сдержанный, мудрый и рассудительный, преданный муж и заботливый отец, напрочь избегающий авантюр. Тимошенко, если кем-то или чем-то увлекался, то бурно, стремительно, без удержу: американскими детективами (для этого запойно учил английский, днём и ночью, и выучил за три месяца), женщинами (не было ни одного злачного места в Киеве, где бы он в молодости не побывал), марками (мог бросить все дела и лететь в Иркутск за каким-нибудь раритетом)… Братья Каневские. После вручения Премии имени Юрия Нагибина А.Каневскому. Из семейного архива А.Каневского Что касается Ефима Березина, то всё свободное время он посвящал заботе о родственниках. Утёсов когда-то сказал: "Одесситы считают меня Одесским консулом в Москве". А родственники Березина считали его представительным и полномочным послом в Киеве. Родственники исчислялись легионами: половина Одессы и четверть Кишинёва. Кому-то не давали квартиру, кого-то уволили с работы, кого-то не приняли в институт, кому-то досталось не то место на кладбище… С утра до вечера Березин звонил, писал письма, ходил на приёмы к министрам – выполнял задания родичей. Но больше всего он, любящий еврейский сын, заботился о папе и маме. Избалованные его вниманием, они были очень требовательны, иногда до комического. Они оба биологически чувствовали смешное, их программы были насыщены юмором, но им все время казалось мало, они требовали еще и еще, выжимая из нас с Робертом максимум. Работа с ними – была для меня великой школой, она научила предельной краткости, точному диалогу, парадоксальному мышлению, что необходима для создания комедийных спектаклей. Все это я отобразил в своей новой книге "Жизнь и приключения Тарапуньки и Штепселя". Книга уже вышла и ее можно купить в Москве. Надеюсь читатель с удовольствием познакомиться с этими забавными историями. Вручение диплома и медали Франца Кафки. Фото из семейного архива А. Каневского Не могу не задать вопрос, о вашем брате Леониде, его огромная популярность, наверное, доставляет вам невероятное чувство гордости, за семью, за фамилию. Как вы оба сосуществуете в искусстве? Как-то отвечая на такой вопрос, я сказал, что нас надо внести в книгу рекордов Гиннеса: мы ни разу в жизни с ним не поссорились! Это притом, что наши пути всё время пересекались: мы часто выступаем вместе в концертах, он на своих вечерах читает мои рассказы, и впервые на киноэкране он появился в фильме, снятом по моему сценарию. После окончания Щукинского училища, он остался жить и работать в Москве. По распределению попал в Ленком. В те годы Ленком считался средним театром, но вскоре туда пришел главным режиссером Анатолий Эфрос, который сразу поднял рейтинг этого театра и сыграл огромную роль в формировании моего брата как актера. В первые годы его самостоятельной "взрослой" жизни, у нас в семье брата очень жалели, посылали разные вкусности, мол, бедненький, младшенький, живет один. И он, хитрец, часто это использовал. Например, звонит мне с требованием: "Напиши монолог ко Дню женщин. Меня пригласили выступить в праздничном концерте". Я всегда был занят, поэтому отмахивался: "Возьми из моего сборника". Он звонил маме и жаловался, что я ему отказал. Мама тут же приезжала ко мне: "Не обижай братика? Немедленно напиши!" Возмущенный, я звонил ему: "Ты почему маме жалуешься? Она же нервничает!" А он спокойно отвечает: "А ты напиши, не волнуй маму". Приходилось писать. Вручение Анатолию Алексину премии и титула "Человек-Легенда". Фото из семейного архива А. Каневского В начале семидесятых на телеэкранах стартовал телесериал "Следствие ведут Знатоки", в нем он сыграл одну из главных ролей – майора Томина, который очень полюбился нашим зрителям. Популярность этого сериала стремительно росла от фильма к фильму и еще более стремительно росла популярность моего брата и вскоре стала всенародной. С ним невозможно было идти по улице, заходить в рестораны, садиться в поезд – начиналась массовая манифестация. На Петровку 38 приходили письма, адресованные майору Томину, с просьбой приехать и покончить с безобразиями в их городе…Что может быть большим доказательством творческой удачи артиста! Конечно, я горжусь своим младшим братом, но поначалу у меня закрадывались опасения, что такая сумасшедшая популярность может изменить его характер. Но он с честью выдержал это тяжелейшее испытание медными трубами, которые некоторые мои коллеги, увы, не прошли – остался все тем, же приветливым, контактным и отзывчивым человеком. Это он вас перетянул из Киева в Москву? Не совсем. С каждым годом я все больше времени проводил в экспрессе "Киев-Москва", знал всех проводниц по имени. Все больше и больше дел притягивало меня в столицу: регулярно печатался - во многих газетах и журналах у меня были свои рубрики, в издательствах выходили книжки, по моим сценариям снимались мультфильмы и киносюжеты в журнале "Фитиль", ставились мои пьесы, проводились семинары писателей-юмористов, я был их постоянным участником. Входил в художественный совет министерства культуры СССР, что тоже требовало моего присутствия в Москве… Жить в Киеве становилось все тяжелее и тяжелее: чем больше я получал признания, тем сильнее меня там ненавидели чиновники и партайгеноссе. Каждая вышедшая книга, каждая нашумевшая публикация, каждая полученная международная премия – вызывала новую волну раздражения. Спектакли по моим пьесам изымали из репертуара, наборы моих книг рассыпали…Я понимал, что надо переезжать в столицу, но всё откладывал и откладывал… Я ведь по гороскопу Близнец: не терплю перемен, привыкаю к старой мебели, занашиваю любимые рубашки до дыр, стригусь у одного и того же парикмахера, даже если он отстригает мне вместе с волосами и уши… Но дальше откладывать уже было нельзя, Майя потихоньку, терпеливо подталкивала меня к принятию решения, и вскоре мы покинули родной город и перебрались в столицу. Я очень любил и люблю Киев, давно простил ему все обиды, забыл обо всех огорчениях и несправедливостях, которые там испытал. Моя память похожа на подзорную трубу. Я рассматриваю своё прошлое, и оно мне кажется радостно-огромным, я переворачиваю трубу и вижу все обиды и раны, нанесенные мне бюрократией и антисемитизмом, но вижу их маленькими и далёкими. Обиды стараюсь забыть… Радость и благодарность за счастливую жизнь перевешивают. Благодарность за верных и надёжных друзей, за эталонно-красивых подруг, за умение ненавидеть подлость и немедленно давать сдачу, как в драках на Крещатике; за способность смеяться сквозь слёзы, за оптимизм вперемежку с авантюризмом – всё это подарил мне Киев, широко и щедро, от всей души!.. В Москве меня тепло встретили и поддержали мои друзья: Гриша Горин, Аркадий Хайт, Эдуард Успенский, Аркадий Арканов, Леонид Якубович… Ну, и конечно, мой младший братик Лёня. Они помогали мне внедриться в московскую жизнь, делились своими деловыми связями в издательствах, на радио и телевидении. Я закрутился в московском водовороте, продолжал сотрудничать с "Фитилем", киностудией "Союзмультфильм", писал миниатюры для передачи "Кабачок "Тринадцать Стульев", выступал на радио и телевиденье… И тут началась перестройка. Замаячила новая жизнь. Возникли частные предприятия, кооперативные рестораны, магазины… Конечно, мой авантюризм не мог остаться в стороне от этого парада инициатив, и я решил открыть свой собственный театр. Фото: из семейного архива А. Каневского Как вот так просто взяли и открыли свой театр в Москве? Помните девиз: "Смелость города берёт"? Вместе с Эдиком Успенским мы пошли на прием к Юрию Лужкову (он был тогда заместителем мэра) и стали просить помещения для театра, он поверил в нас и помог получить прекрасное здание на Таганке. Театр назвали "Гротеск". Меня выбрали художественным руководителем. В состав учредителей вошли брат Леонид, Эдуард Успенский, Леонид Якубович, композитор Григорий Гладков и певец Павел Дементьев. Для открытия театра надо было придумать что-то необычное – и возникла идея: "Ночь Смеха", с восьми вечера до восьми утра. Я обзвонил всех самых популярных и весёлых артистов, певцов, писателей, сказал: "Ребята, денег на гонорары нет, но всё, что заработаем, отдадим вам – помогите создать театр". И самое приятное, что все откликнулись, от Юрского до Горина, от Догилевой до Альтова – тогда ещё были другие приоритеты! Вести это шоу мы предложили Лене Якубовичу, хотя он по - началу отказывался, но мы убедили его попробовать. Билеты раскупили за считанные часы, в день премьеры у входа в театр собралась такая толпа желающих проникнуть внутрь, что пришлось вызывать милицию. Зал был набит до отказа, сидели в проходах, стояли у стен. Реакция прессы была стремительной и однозначной: во всех газетах вышли хвалебные отзывы, потом идею стали копировать, появились разные ночные шоу под другими названиями, но нас это уже не беспокоило: о рождении театра "Гротеск" заговорила вся Москва. Кстати, для Лени Якубовича наш театр послужил трамплином в шоу-бизнес: он стал вести гала-концерты, конкурсы, фестивали, после чего был признан талантливым профессиональным шоуменом, и началась его карьера на телевидении. А наш театр стремительно набирал обороты, приобретая все больше и больше поклонников, потому что мы там много напридумывали: стены фойе были увешаны смешными рисунками самых известных художников-карикатуристов, вместо звонков, зазывающих зрителей в зал, звучали "смехи": первый смех, второй смех, третий… В туалетах висели объявления: "Пожалуйста, не бросайте окурки в наши писсуары, - мы же не писаем в ваши пепельницы" и многое, многое другое... Первый спектакль по моей пьесе "Семь робинзонов", в декорациях Александра Боровского, шёл с нарастающим успехом. И вы решили все бросить - успех, популярность, достигнутое таким колоссальным трудом, и уехать из страны? Прежде чем уехать в Израиль, я побывал в Америке, меня пригласили выступить в Нью-Йорке на радиостанции "Свобода", и рассказать о своей повести "Теза с нашего двора". Там же я познакомился с Сергеем Довлатовым, который очень тепло отозвался об этой книге. Потом он и несколько сотрудников радиостанции предложили мне остаться в Нью-Йорке, работать у них в редакции, вести отдел юмора. Я был тронут, благодарил, но остаться отказался. Почему? Не понравилась Америка? Я в восторге от этой страны, от ее мощи, от ее богатства, от ее не ограниченных возможностей, но там надо родиться или приехать молодым – она огромна, нужно время для разгона!.. Я мысленно сказал про себя: "Гудбай, Америка", и вернулся в Москву. Но, тем не менее, бросив все, уехали покорять Израиль и добились там благодаря своему таланту невероятного успеха. Когда меня в каждом интервью спрашивают, почему я уехал из России, будучи популярным, имея свой театр – мне сложно дать четкий ответ на этот вопрос, ибо он не однозначный. Первое и самое главное – я перестал видеть будущее, а для меня это катастрофа, я не могу жить без завтра. Плюс – беспросветный парад непрофессионализма, который стал особо виден, когда предприятия стали выходить на самоокупаемость. Второе – это разгул общества "Память", которое выталкивало из страны учёных, писателей, инженеров – талант и интеллект покидал страну, а она их даже не пыталась удержать. Никто из правительства не выступил с призывом, мол, ребята, не обращайте внимание на антисемитов, не уезжайте. И тогда я решил: раз мы не нужны – едем! Я еще не знал куда – я уезжал отсюда. Оформить документы удалось довольно быстро. Но чтобы отправить багаж, нужно было потратить месяцы жизни и миллионы нервных клеток. Поэтому мы решили избавить себя от этого и ехать без багажа. В течение двух последних недель до вылета, к нам каждый вечер приходили друзья, родственники, соседи. Стол был постоянно накрыт. Выпивали, прощались, шутили, плакали, говорили тосты, и каждый что-нибудь увозил с собой: люстру, ковер, посуду, книги, одежду. За сутки до отъезда оставалась только тахта. Мы с Майей лежали в опустевшей квартире, и я грустно подвел итоги: - Смотри: нам за пятьдесят, и мы опять начинаем заново: без имущества, без квартиры, денег не накопили, брильянтов не купили – жизнь с нуля!... Но когда в семь утра, войдя в зал Шереметьевского аэропорта, мы увидели толпу наших друзей, соседей, сослуживцев, школьных и институтских однокашников, приехавших проводить нас, Майя наклонилась ко мне и шепнула: "Вот кого мы накопили!" Фото из семейного архива А.Каневского И Александр Каневский с его неуемной энергией и в Израиле продолжал заниматься творчеством, и очень успешно. Чем сейчас наполнена ваша жизнь? Не буду вдаваться во все подробности но, наверное, в Израиле не прошло и дня, чтобы я что-нибудь не "натворил". Сначала я провёл международный фестиваль Смеха "Балаган", в котором участвовали представители России, Украины, Болгарии – страны, в которых проводятся свои фестивали Смеха. ("Золотой Остап", "Юморина", "Габрово"). Прибыли более ста участников, концерты прокатились по трём городам, в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе, в самых больших залах… Потом при поддержке мэра Тель-Авива я открыл центр Смеха, в котором организовал детский музыкальный театр, устраивал выставки работ художников-карикатуристов и начал издавать юмористические журналы для взрослых и для детей, "Балаган", "Балагаша", и сатирическую газету "Неправда", хотел, чтобы русский юмор жил и процветал в Израиле. Все три издания семь лет пользовались популярностью, на них была подписка и в Израиле, и в Америке, и "Роспечать" три года распространяла их в странах бывшего СССР. Потом, я организовал театр комедии "КАКАДУ", который четыре года успешно гастролировал по стране. И, наконец, устав от всего этого, я вернулся к письменному столу и написал целую серию книг, которые с успехом продаются по всему миру, в том числе в России. За последние годы вышло очень много книг. Недавно опубликовался мой новый сборник "КРУГЛОСУТОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО". В этой книге я поместил рассказы, миниатюры, сценки, которые когда-то были запрещены цензурой. Тогда они вызывали смех и негодование, сегодня надеюсь вызовут добрую улыбку. Фото из семейного архива А. Каневского Еще вышла одна книга под названием: "СМЕХ + ГРЕХ = УСПЕХ". В этой книге три пьесы разных жанров. Персонажи в этих пьесах и забавные, и решительные, и весёлые, и трагикомические. Также у меня "случился" новый сборник стихов: "СТИХИ К ЧАЮ, ЧАЙНЫЕ НЕЧАЙНЫЕ, СЛУЧАЙНЫЕ, ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ". Стихи были адресованы только моим друзьям, сидящим за столом на моём дне рождения, но потом я опубликовал эти строки и читал их на своих творческих вечерах: ведь люди, пришедшие на встречу со мной, это тоже друзья, как и мои дорогие читатели!