Плоть мысли и крест небес

Большинство рассказов и новелл, которые входят в новую книгу писателя, одухотворены вечной темой единства: внутреннего и внешнего, предельного и запредельного, слова и звука, мысли и ее выражения, видимого и невидимого, животного мира и человека. Почему именно тема единства так волнует автора? На этот вопрос он как-то ответил в своем интервью: "Стремление к всеединству очень сильно не только в прозе, но и в природе. Мы всё равно вернемся к некоему аналогу Эдемского сада, где люди, звери, ветра и горы будут равновелики и взаимосвязаны, где всеединство будет главным законом". Но так ли просто дается человеку обретение цельности и единства личности, со всеми её внутренними конфликтами и противоборствами? Конечно же, нет, поэтому и происходят метания героев, случаются ошибки и прозрения, мимолетные откровения и видения, которые переворачивают "с ног на голову" всю их жизнь. В названных произведениях получила продолжение символическая сторона романа Б. Евсеева "Очевидец грядущего" , например, тема информационного ига. Но также появляются и абсолютно новые темы и символы. В этих рассказах встречаем попытку разрыва с тёмными сторонами цифрового мира и социальных сетей, разрыва, символизирующего уход от мрака жизни и от смерти. Здесь же – удаление тягостных явлений из пространства как способ освобождения от чувства мести. Здесь – безумный полет птиц как символ беды и сигнал к перерождению человека. Здесь – дерево с крестообразными ветвями как символ древа познания. И, наконец, миражный чёрный поезд как символ гражданской войны с его крушением, знаменующим конец одной из исторических эпох. Обратимся непосредственно к прозе. В удивительном рассказе "Сокрушитель призраков" есть всё: и захватывающий сюжет, и мистические субстанции, и поезд-призрак. "Черный поезд-призрак" появляется на железнодорожных путях из ниоткуда, "будто с неба" и, сбивая людей, летит навстречу другим составам. В тексте встречаем такие его наименования: "поезд-призрак", "поезд-ветер", "поезд-анчутка", "чёрный поезд", "чёртов поезд", "ад на колесах". В рассказе этот поезд несет войну и разрушения, чёрное его нутро порождает чёрную немочь, его движение ассоциируется с движением самой истории: "Вагоны истории, её громадные составы, с локомотивами в голове и хвосте, то грохоча, то бесшумно проносились перед Нифонтом, нежно и скоро уплывая за лесопосадки и даже поверх них". История разворачивается как зримо, так и незримо, сменяя одно событие другим, меняя вождей-машинистов: порой оборачиваясь трагедией, порой избегая столкновений. Движется как поезд и жизнь изумлённых таким движением героев: "Жизнь несётся поездами скоростными: мимо, мимо! Куда ж это жизнь моя прибудет? И когда?". Задаёт себе вопрос героиня рассказа… Однако черный поезд в тексте обладает даром предвидения ("поезд знал всё"), таким же, как ещё одно мистическое существо, "неведомая тварь Портяна", которая иронизирует над неминуемой аварией. Еще один символ предупреждений в рассказе – Лихое болото и его высасывающий душу звук: "Болото наше Лихое, оно ведь завсегда предупреждает". Но все эти звуки и знаки, так же, как и предчувствия героев, не могут повлиять на ход истории, на движение поезда или смену эпохи. Возможны только вариации того или иного исхода "живой истории" какого-либо конкретного человека. В "Сокрушителе призраков" это сигнальщица Настёна. В рассказе "Раб небесный" мы снова встречаемся со звуком, но уже не "предупреждением", а звуком – "вне границ". Здесь хочется сказать стихами: Рабам небес воздать бывает сложно, Тем истовым, кто лил из плоти звук, Стремясь вперед, с волнением подкожным, С крестом на лбу от высеченных мук… Пусть их судьба тебя опять коснется, Пусть каждый смысл воскреснет и живет, Ты тот тростник, что мыслящим зовется, Тот самый звук, что в сердце не умрет. Alter ego автора, его фигура и его жизненный путь в целом – это поиски, стремление выразить, запечатлеть такой звук в пространстве. Не стали помехой на этом пути даже безнадёга, бедность, скудость и безвыходность. Они остались на заднем плане, а первичной всегда была музыка: "Ты хотел выступить перед лекцией по русской религиозной философии со своим трёхминутным, - как ты сам его называл – "звуком вне границ и пределов". Этот звук, возникающий из ничего, не связанный с музыкальной формой и являвший себя, по твоим словам, только при игре на валторне, – не давал тебе покоя ещё в студенческие годы". Описание судьбы героя связано с повстречавшимся человеком, который именует себя "Раб небесный" и призван быть помощником Бога: "по переподготовке жителей земли к долгим странствиям в "высоком воздухе" и уже без самой земли под ногами". Словосочетание "Раб небесный" в тексте объединяет в себе судьбы разных временных периодов: протопопа Аввакума, пострадавшего за свои слова и трагически погибшего священника Александра Меня. И, наконец, судьбу еще одного персонажа, именующего себя то "Свето-странник", то "Помогай-небо", то "Свето-слов", с которым знакомится герой рассказа. В процессе общения возникает некое противоборство между призванием произносить слова, философствовать и творить звуки: "Тебе нужна философия. А мне смысло-звук. От которого здесь и сейчас всё оживёт! Ты софист, я музыкант. Ты болтаешь, я творю". Но Раб небесный объясняет герою суть благомыслия, благовестия, "вдутого философами в природу", принципы создания мысленного физического образа, ощущение "плескания мысли", оживление звуком и удержание в нем жизни, беспредельное стремление к небесам через мысль, растворенную в звуке. Как видим, здесь объединяются в единое целое слово и звук, осуществляется воплощение "плотной" мысли в звуковой образ. В конце рассказа герою удается передать в своей игре на инструменте самое важное: "Звук беспредельный, всеоживляющий, звук, исполненный неведомой нам духовной плоти, поплыл над старинной Рогожкой! Сладко задрожала земля, зазеленели и распрямились осенние листья, проснулись под землёй, облегчённо вздохнув, давно усопшие люди, и сам архистратиг Михаил, мелькнувший в непроглядном небе пурпурным плащом, отложил в сторону трубу, уже приготовленную для извлечения звука, и приблизил к себе сферу-зерцало в виде прозрачно-голубого малого двойника Земли, отразившего в сердцевине своей наше будущее". Борис Евсеев очень тонко и смело находит взаимосвязи различных явлений. Там, где слово и звук существуют раздельно, по мнению писателя, невозможно ощутить и познать всю полноту цельного восприятия мира, его "мысленного озвучивания", смыслового посыла мелодий, обладающих "плотью мысли". Не менее интересны и другие рассказы автора, в основе которых лежат уже иные – "орнитологические" - сюжеты. Это "Кукушняк" и "Осеннее безумие птиц". В рассказе "Кукушняк" возникают такие смысловые линии как человек-птица, а также дети – изменившиеся не к лучшему "птенцы", имеющие, однако, право на жизнь. Также заявлена тема информационной и тема реальной войны, связанная с историей мученицы Кириакии, прототипа главной героини рассказа "Кумы". Здесь же видим целостность и противоборство мира войны и мира гармонии, который несет в себе бывшая снайперша "Кума". Она обладает силой биоэнергетики и внутренней чистотой, которую хорошо чувствуют "звери в людском обличье". В целом "Кукушняк" – это символ вечно зарождающейся и умирающей детско-взрослой жизни. Но, чтобы продлевать эту жизнь, нужно "ускользать" от постоянно расставляющей силки мировой информационной сети: "Всё начиналось, чтобы закончиться и возникнуть вновь. Нужно было успеть!". В "Осеннем безумии птиц" главный мотив – перерождение человека, вырывающегося из водоворота безумия, а также появление легкого, бестелесного или почти бестелесного человека и возвращение к естественной жизни. "Сульфазиновый крест" повествует о древе жизни, (где жёлуди – это отдельно взятые, созданные воображением события), о крестных муках, о серном анти-кресте, о страшной медицинской "сульфе" и судьбах людей со всем перечисленным связанных… По-новому раскрывается автор и в таких необычных, накрепко врезающихся в память новеллах и рассказах, как "Издёвочный слуга", "Путь пчелы", "Остров Карантин"… Очень хочется верить, что наша жизнь, сделав однажды очередной виток, вернется к духовному началу, всеединству, телесной легкости и "вещности" мысли во всех их проявлениях. Ну, а до того нам остается наслаждаться поисками и обретением истинной гармонии в звучании и мыслях прозы, необыкновенного художника слова – Бориса Тимофеевича Евсеева.