«Настоящий отдых – это работа»
– Василий, у вас плотный график, перелеты, расписание чуть ли не на пять лет вперед. Откуда летите?
– Со всех стран. Меня носит по всему миру. Я за одни сутки бываю в разных городах! И покой мне только снится. Через час я уже должен быть в Большом зале Филармонии. Репетиция, завтра выступление. Собираем средства для больных детей.
– Вам никогда не становится от такой предопределенности как-то не по себе? Хочется что-то взять и поменять или прожить сегодняшний день не так, как запланировано?
– Нет. Я каждый день благодарю Господа Бога за то, что у меня такая жизнь. Настоящая жизнь. Другой артист, другой певец может только мечтать об этом. Но за этим стоит очень большой труд, бессонные ночи, жизнь без отдыха.
– Совсем без отдыха? Но это невозможно.
– Когда пою – а это моя работа, – я отдыхаю. Потому что это приносит мне удовольствие. Для меня работа совмещается с отдыхом. Отдаешься и заодно получаешь удовольствие: от того, что тебя публика принимает. Пою, совмещаю работу и отдых, получаю удовольствие, да еще за это и деньги платят!
– А бывает, выходишь на сцену – а петь не хочется?
– Никогда. В жизни такого не было.
– И когда плохое самочувствие?
– Не бывает, я себя воспитал с детства. И странное слово «депрессия» – не для меня! Это для ленивых и бестолковых, или для тех, у кого есть много свободного времени. У меня такой роскоши нет. Некогда болеть, некогда депрессировать. Надо радоваться каждому дню.
– Получается, что вы всегда в форме! А если 15-часовой перелет – и сразу на сцену выходить?
– И такое бывает. Недавно у меня был такой безумный марафон по России. Перелеты: Питер – Москва, Москва – Ставрополь, и в ту же ночь обратно, а затем Москва – Иркутск. В Иркутск прилетел, и сразу на концерт, причем с такой серьезной классической программой. Я пел Верди на итальянском. А Верди петь очень трудно. И, тем не менее, в удовольствие спел! – Голос страдает от перелетов?
– Когда голос страдает и начинает уставать – меняй профессию сразу.
– А кем бы вы могли работать, если не певцом?
– Две профессии у меня точно были бы: шеф-повар и батюшка. Хотя я не думаю, что батюшка – это профессия, а вот поваром я бы точно был! Люблю готовить и угощать, люблю друзей, люблю гостей. Но времени мало!
– Когда выдается минутка свободная, вы поете или голос бережете?
– А чего его беречь-то? Нельзя! Голос – тот же самый спортсмен, те же самые мышцы, которые должны быть в тонусе. Каждый день надо заниматься. И я не как народный артист, а как студент простой – «к станку», и каждый день занимаюсь. Это правда. Вот сегодня утром продрал глаза и «ту-руу-рру»… еще не успел кофе выпить, уже начал «мурлыкать».
– Часто ли вы анализируете свою работу, ищете недостатки?
– Ну конечно. Я такой самоед! Самый страшный критик для меня – это я! Ни один журнал или публика не сможет меня так раскритиковать, как я сам себя. Конечно, в хорошем смысле. Я четко понимаю, что где-то «лажанулся», знаю, что это надо исправить, и нахожу для этого время. Это нормальный процесс.
– Из того, что вы рассказываете журналистам, складывается впечатление, будто вы родились с музыкальными инструментами в руках и сразу начали петь.
– Ну да, так и было.
– Потом, естественно, музыкальное училище, консерватория… А помните ли вы момент, когда проявился ваш голос? Когда вы поняли, что можете и хотите петь?
– Конечно, помню. Мне кажется, что я еще не умел говорить, а уже напевал на детском птичьем языке какие-то песенки. Говорить еще не умел – это точно (родители рассказывали мне), так что с музыкой я с пеленок. Лет с семи играл на свадьбах на аккордеоне. Да так много, что у меня руки опухали от этого.
– А вот кстати, подтвердите или опровергните: в Интернете вычитала такую историю, что пришел как-то батя, дал аккордеон в руки какой-то старенький трофейный и говорит: «Чтоб завтра, Вася, ты мне сыграл «Несе Галя воду»?
– Не так это было. Утром дал, а вечером пришел с работы и сказал, чтоб я играл. Не завтра, а в тот же день. Я плакал. Разрисовал карандашом клавиши, на какие нажимать, сел перед зеркалом и… ти-ти-ти-ти-ти. И я сыграл!
– А что папу толкнуло такую задачу перед ребенком поставить?
– Да ничего. Родители у меня самые золотые, самые святые люди на свете, никогда меня даже пальцем не тронули. Я не помню, чтоб кто-то со мной ругался, мама или папа. До сих пор родителям я говорю «Вы», я не имею права сказать им «ты». Уважение к старшим для меня очень важно. Вот, так что… Но зато у меня в доме всегда была и есть одна доброта.
– Как родители восприняли то, что вы решили оперному искусству свою жизнь посвятить?
– Очень хорошо, никто меня не отговаривал. И жену сам выбирал, никто мне не перечил. Наоборот, говорили: «Тебе жить, это твоя судьба, занимайся ей сам». Тем более что в то время я был человек уже самостоятельный, материально ни от кого не зависимый.
– А не было такого ощущения, что будет прерываться какая-то связь, когда вы уезжали в Ленинград, например?
– Нет, у меня до сих пор, сколько я здесь живу, ничего не прервалось, ни с родителями, ни с малой родиной. Я и сейчас говорю по-украински нормально, и никогда не забываю, откуда я и зачем здесь. Я столько исколесил мест на земном шаре и вижу, что все такое маленькое, просто малюсенькое. Человек сам создает себе эту проблему в голове. А не надо! Не надо думать, что ты самый главный на этой земле. Главных очень много. Исааку Штерну (такой был великолепнейший скрипач) на пресс-конференции сказали: «Маэстро, дайте интервью, вы же первый скрипач в мире!» На что он ответил: «Нет, первых очень много, я второй». Жизнь прекрасна, лучше жизни всегда только жизнь. А думать, что ты великий такой, с гонором, я не люблю. Это ужасно!
– Верно. Скажите, а у вас не возникает ощущения некоего внутреннего диссонанса, противоречия от такого мультикультурализма? То есть, с одной стороны, вы такой парень с Украины, из Буковины, с другой стороны, вы очень органично смотритесь в Петербурге…
– И в Милане, говорят…
– И в Милане, и в Нью-Йорке, и где угодно…
– Надо жить в гармонии с самим собой. Когда ты знаешь, что тебе хорошо, тебе везде будет хорошо. Ты всегда будешь понимать и принимать любой язык, любую культуру как полагается – с уважением. Просто уважать. Если у тебя есть уважение к человеку, к культуре, к народу, тебе всегда будет легко, не будет никакой борьбы с самим собой, с людьми. Никогда-никогда. Вот когда мы попробуем жить вот так: понимать, не обидеть, а уважать – вот тогда будет все замечательно.
– А при этом и место, и люди тебя начинают так же принимать? Потому что ведь одно дело – чувствовать эту гармонию и слитность внутри себя, а другое дело - почувствовать на себе эффект «свой среди чужих, чужой среди своих».
– Меня никто в жизни из-за этого не обидел. Я знаю, я чувствую, какое ко мне отношение. Люди всегда с открытым сердцем и с добром, когда ты к ним так же. А если нет – только терпение, терпение и терпение. Люди меняются очень быстро, и отношение к твоей культуре, к твоему народу, твоей религии, твоей философии жизненной меняется… Кто поглупее – дольше, кто поумнее – сразу.
Миланский оперный театр La Scala
– Вы никогда не сталкивались с бытовым проявлением напряженных отношений между Россией и Украиной, к примеру?
– В жизни никогда этого не чувствовал. Это чувствуют политики, потому что там есть большие деньги. Ни то, ни другое мне не светит. Меня приглашали в политику, хотели, чтоб я вступил в какую-то партию, но я сказал, что даже когда была советская власть, и то я в партии не был. А что мне сейчас там делать? Мне хорошо, у меня одна партия – жизнь. Зачем мне партия? Я смотрю на своих коллег, спортсменов, артистов, такие интересные люди… Политикой должен заниматься профессиональный человек. Этому же учиться надо. Мне кажется, я мог бы быть дипломатом, ну, не профессиональным, а, например, заниматься хорошими делами, когда есть свободное время.
– Это уже третья запасная профессия получается!
– Да нет. Мне бы до конца освоить ту, которую я люблю. А что касается отношений между русскими и украинцами… Чтоб мне кто-то сказал, что я хохол или что я такой плохой с Украины «понаехал», не было такого никогда в жизни. Я даже иногда провоцирую, говорю на украинском языке. Например, еду в маршрутке или в автобусе, кто-то мне позвонил, и я на украинском языке разговариваю. А потом к народу по-украински обращаюсь, что простите, мол, я здесь подрабатываю гастарбайтером в Мариинском театре. Еще никто ничего плохого в ответ не сказал. Но я могу и на английском, на французском, на итальянском также поговорить… – Как вы языки учили? Времени не очень много…
– Ну, это с детства. По молодости все легко дается. Вообще, человек должен знать хотя бы два языка, иначе приезжаешь за границу – болван болваном. Если хочешь жить хорошо, даже чашку кофе выпить хорошего, ты должен это сказать, на «мигах» показывать – это уже даже неприлично, как-то так стыдно должно быть, да? Я думаю, что много молодых людей уже осваивают языки, но, к сожалению, культура у нас упала после 90-х. Мы потеряли огромный пласт людей из-за этой перестройки, потом из-за погони за жизнью, за рублем, за долларом. Мне очень жалко: мои коллеги, молодые ребята, полуфабрикаты, которые еще не научились петь – профессии нет, а у них в глазах по два доллара в каждом. Это ужасно, потому что год, два, три – человек теряет профессию, понимаешь? И доллары кончаются быстро. Профессия должна быть надежной, самой хорошей.
– Ценным в жизни должна быть профессия, а не деньги.
– Да, профессия. А за профессию должны платить. Когда платят за полупрофессию, тогда это плохо. Ну, я так думаю, а там… как кто хочет. Судьей я не могу быть. В жюри меня сколько раз приглашали на конкурсы разные, я говорю: «Нет! Я не могу. Ну что я буду судить? Как я могу судить? Я все равно необъективен, я поставлю всем пятерки сразу, если пятибалльная система». Я знаю, почем этот хлеб и как трудно это все, знаю, как можно человеческие судьбы искалечить одним баллом. Судить кого-то и учить очень трудно. Я боюсь брать ответственность на себя – решать судьбы человеческие. Это не для меня. – Про языки еще хотела уточнить. За счет чего выучили? За счет поездок или переводов?
– Да нет, не переводы. В вузе я учил, конечно, специально, потому что там хочешь – не хочешь, надо было сдавать экзамен. Я и учил, потому что все постановки на Западе на английском языке, хотя я пою и итальянскую, и русскую оперу. Режиссеры и все музыканты говорят на английском языке, потому что всегда собирается такой интернациональный состав. Например, я из России, другой из Италии, третий из Америки: конечно, нужен какой-то общий язык. В Советском Союзе был русский язык, там – английский. Так что я вынужден. Режиссер говорит: «Давай, Василий, два шага налево, один вперед!» А я не понимаю! И что я буду делать? А переводчика брать очень дорого. В советское время наши певцы были замечательные, но языки не знали, но они были в том не виноваты. Система обучения была специальная, чтоб не знать язык, не дай Бог, чтоб ты сбежал куда-то за кордон.
– У нас в школах до сих пор такая же система.
– Понятно. Ну, вот жизнь заставила. Жизнь заставляет человека. Кого-то просто заставляет, кого-то жестоко, кого-то по необходимости – уважать себя и других. Я за уважение к людям и к себе. Мне хочется общаться с людьми, хочется анекдот рассказать какой-то. Но как я могу донести этот анекдот, если я не знаю языка?
– А есть профессиональные шутки из оперной среды?
– Есть, конечно. Опера вообще штука специальная. Много-много у нас всяких штук. Прямо на спектаклях я хохмил часто. Один раз перед «Свадьбой Фигаро» Моцарта я такое нарисовал на сцене, что вышла наша знаменитая певица Анна Нетребко, и когда увидела это… расхохоталась. Музыка идет, а она петь не может, смеется на сцене.
Еще, когда пою в «Севильском цирюльнике» Фигаро, слова перековеркаю, и народ хохочет. А что делать? Жизнь – штука шикарная.
– Чтобы завершить окололингвистический разговор такой. Нас всей редакцией очень интересовал вопрос: когда вы только приехали из Буковины, у вас был этот украинский говорок?
– Ну, я от него и не отказываюсь. Потому что я, если от него откажусь, откажусь от родных мамы и папы.
– Буковина, наверно, и есть то место, которое вы могли бы назвать своим домом?
– Мой дом – моя Земля. Планета Земля. Меня уже спрашивали про это. Где бы ты хотел больше всего жить? Я хочу жить там, где хочу. Сегодня хочу здесь, завтра там.