Покаяние на краю пропасти
Процесс запустил Никита Хрущев в 1956 году, прочтя на XX съезде доклад о культе личности Сталина. Тогда впервые перед широкой аудиторией была озвучена правда о злоупотреблениях и жертвах, допущенных по воле людей, находящихся на вершине пирамиды власти.
За докладом последовала первая по-настоящему массовая волна реабилитаций. В Москву и Ленинград возвращались те, кто еще до войны был отправлен в лагеря и ссылки. Сначала это были партийные, номенклатурные работники, попавшие под молох репрессий. Потом дошла очередь и до простых людей — раскулаченных, административно высланных, пораженных в правах. По их делам, случалось, не выносилось никаких судебных решений, как не было их по высылаемым народам — калмыкам, чеченцам и многим другим.
О вине перед целыми народами говорить было не принято. Просто по запросу выдавали справки, как бы между делом. Но главное — началось восстановление исторической справедливости. Во многих семьях перестали бояться вслух говорить о родственниках, имена которых долгие годы произносились лишь шепотом. Людям, сгинувшим в Сибири, в Казахских степях и за Полярным кругом пытались возвратить доброе имя. Клеймо, которое носили семьи арестованных по политическим статьям, тоже начало как бы бледнеть и исчезать. Они переставали быть членами семей врагов народа...
Волна реабилитаций то нарастала, то стихала. Очередной ее подъем был в годы перестройки, в середине 1980-х. Фильм режиссера Тенгиза Абуладзе «Покаяние», вышедший в открытый прокат, дал понять, что возврата к прошлому больше быть не должно, как не должно быть и безымянных братских могил. Людям продолжали возвращать имена, растворенные, казалось бы, в вечности.
Сколько все это стоило семьям, родственникам, которые десятилетиями ходили по инстанциям, доказывая, что их отцы, братья не виноваты? Сколько нервов, здоровья, страданий... Подписанный Горбачевым Указ о восстановлении был признанием и покаянием, сделанным на краю пропасти: туда летела великая страна, еще сама того не осознавая. После волны любви к Горбачеву наступит другая эпоха — его начнут клясть за содеянное, и споры о его роли в истории не прекращаются и поныне. Но я верю, что этот шаг ему точно зачтется на высшем суде.