«Мы живем в эру упадка духа» Кто снял один из главных хитов авторского кино последних лет и при чем тут Россия
В российский прокат наконец выходит один из самых обласканных призами и признанием авторских фильмов последнего времени — «Мартин Иден» итальянца Пьетро Марчелло, два года назад удостоившийся награды лучшему актеру на Венецианском фестивале (ее получил сыгравший заглавную роль Лука Маринелли) и попавший во множество рейтингов лучшего кино 2019-го и 2020-го. Марчелло реанимирует несколько подзабытый роман Джека Лондона, чтобы с помощью преображенного формальными экспериментами сюжета об ударившемся в литературу матросе всмотреться, кажется, в весь ХХ век и идеи, определившие и его, и — во многом — современный мир. «Лента.ру» поговорила с Марчелло о влиянии на его фильм советского кино и о том, почему поучительную судьбу Мартина Идена по-своему разделяют все люди эпохи соцсетей и победившего индивидуализма.
«Лента.ру»: Прошло уже почти два года после премьеры «Мартина Идена» на Венецианском фестивале. По прошествии времени у вас появилось понимание, чего вам удалось в этой картине добиться?
Пьетро Марчелло
Пьетро Марчелло: Это странно. Как вы понимаете, мне очень сложно судить о таком. Все-таки я автор этого фильма, поэтому никогда не смогу посмотреть на него со стороны. И прошло не так уж много времени. Но мне очень интересно, пройдет ли «Мартин Иден» настоящую проверку временем. Хватает фильмов, которые шумели, получали призы, но впоследствии оказались забыты напрочь. Я надеюсь, что «Мартин Иден» все-таки останется в истории. Мне этот фильм дорог — и многие его сцены, многие его моменты навсегда останутся со мной, так же как и многие моменты тех фильмов других режиссеров, которые я люблю. И я горд, что мне удалось, несмотря ни на что, свой замысел осуществить, довести его до конца. Мартин Иден как персонаж мне представляется вечным и универсальным: мой обитает в Неаполе, но он мог быть помещен в Москву или Санкт-Петербург, куда угодно — и остаться интересным. Он подобен Гамлету. Или Фаусту. Это герой, который актуален во все времена и в любом контексте. И его история проста — судьба, путь человека, который хочет кем-то стать.
Как вы сказали, «Мартин Иден» актуален в любом контексте. И у вас получилась очень итальянская по духу и деталям его адаптация.
Что ж, я итальянец! И попросту не мог сделать фильм, который был бы по духу, например, американским. Вообще, на мой взгляд, итальянская литература не очень сильна. По крайней мере, не настолько, как русская. У нас не было и таких своих писателей, как Мелвилл или Джек Лондон. Но я обнаружил, что адаптировать «Мартина Идена» под итальянские реалии не то чтобы несложно, но довольно естественно — он как влитой оказывался в Неаполе, городе, где я вырос.
Вы очень интересным образом совмещаете в «Мартине Идене» приметы, элементы и архивные кадры из разных десятилетий ХХ века. Можно ли сказать, что для вас таким образом судьба героя содержит в себе зерно той борьбы идей, что определила весь век?
Да, определенно. Мне поэтому так дорог этот персонаж — в нем есть потенциал для того, чтобы каким-то образом отразить в себе все прошлое столетие. Особенно в контексте истории моей страны. Ну, кстати, и России тоже. Вы же знаете, что Джек Лондон умер еще до Великой русской революции? Он ничего, что было дальше, не увидел, но ухитрился многое предсказать. Вообще, надо иметь в виду, что те левые идеи, тот социализм, который описывал Лондон, — это не вполне тот социализм, который обрел форму после 1917 года. В его же представлениях социализм был смешан с либертарианской идеей, с индивидуализмом. Так что это не тот же самый социализм. Мой фильм начинается со сцены выступления Эррико Малатесты, влиятельного итальянского социалиста-анархиста, предвосхитившего либертарианские идеи. А затем фильм — как, к слову, и книга, ставшая в этом плане пророческой, — по-своему изображает их развитие: революции, подъем разных форм тоталитаризма в Италии, Германии и России, Вторую мировую войну.
При этом ваш фильм, к счастью, высказывается далеко не только о политике.
Конечно. Я, во всяком случае, старался не делать заряженного определенной идеологической концепцией высказывания. Пусть и считаю себя либертарианцем — правда, совсем не в современной традиции либертарианства, а скорее ближе к тому, что под этим понималось сто с лишним лет назад. Но для меня при этом «Мартин Иден» — вполне современное кино. Особенно его финал. В нем я пытался выразить свои представления о доле современного художника, творца, о его положении в мире Instagram и культуры нарциссизма. Став знаменитым в наши дни, такой творец теряет связь с другими, отрывается от простых людей и уже не может высказываться от их имени, выражать их заботы и мысли. Он уже не может быть подобен Максиму Горькому, вашему великому писателю. Он, проще говоря, перестает быть народным автором. Поэтому я и поменял финал по сравнению с книгой — в нем мне важно было показать Мартина Идена человеком уже нашего времени. В этом финале он, по сути, похож на рок-звезду нашего времени.
Для меня «Мартин Иден» во многом еще и фильм о кинематографе как таковом, о его врожденной политической природе, например, которую вы обнажаете, жонглируя форматами пленки, соединяя архивные кадры разных лет с постановочными.
Безусловно. Вообще, признаюсь, для меня именно это — работа над формой, над тем, как фильм выглядит, — самая легкая часть работы. Просто потому, что мне это доставляет огромное удовольствие: быть режиссером, самому при этом брать в руки камеру и выступать оператором, потом монтировать фильм. Быть продюсером — а мне приходится выступать им на всех своих фильмах, к сожалению, — намного сложнее. Искать финансирование, вести сметы и прочее дается уже намного тяжелее. Но это стоит того. Я беззаветно люблю кино. И русское кино, к слову, тоже. Очень сильно.
В этом фильме влияние русского и советского кинематографа на вас как будто бы ощущается особенно сильно.
Вы же знаете, что им буквально бредил Владимир Маяковский? Более того, он даже сыграл его в экранизации, которая, к большому несчастью, не сохранилась до наших дней (речь идет о фильме Никандра Туркина «Не для денег родившийся» 1918 года, для которого Маяковский также написал и сценарий — прим. «Ленты.ру»). Это был один из нескольких его опытов в кино. Одна из великих тайн, на мой взгляд, — что у него с этим сюжетом, с фигурой Мартина Идена, получилось. Как жаль, что для нас это так и останется тайной.
Что еще вас вдохновляло?
Больше всего — итальянская мелодрама. Классическая, послевоенная — очень популярное кино. Во многом за счет своей универсальности: ведь итальянская кинотрадиция того времени шла в ногу с тенденциями и в советском, и во французском кино. Во всех этих странах в 1950-х больше всего были популярны мелодрамы, они нащупали некий универсальный на тот момент язык, который я хотел придать и «Мартину Идену». Что еще, кроме мелодрамы? Конечно, я не устану повторять, как сильно на меня повлиял Артавазд Пелешян. Работа с ним над документальным фильмом «Молчание Пелешяна» заменила для меня киношколу. Я научился у него прежде всего монтажу, умению пользоваться в монтаже контрапунктом. Немало повлияли на меня и Михаил Ромм, и Марлен Хуциев, и Элем Климов. О, как монтирует Климов в своих документальных фильмах! Так что да, своему методу монтажа я учился у советских режиссеров. Мне кажется это самым важным в становлении любого режиссера, к какой бы эпохе он ни принадлежал, — найти подходящий метод и научиться ему. Это намного ценнее, чем пытаться быть современным, чем пытаться поспеть за модой.
Это важные слова. Ведь Мартин Иден не был персонажем, возникшим из ниоткуда, — он, в сущности, вышел из столетий социальной истории, истории идей — и фильм о нем должен быть, получается, укоренен в истории кинематографа.
Кино вообще удивительный инструмент. Оно позволяет тебе высказываться — что бы конкретно ты ни говорил — уникальным образом, даже если ты вдохновляешься мастерами прошлого. В него заложена эта возможность — и она соседствует с силой говорить о Другом, говорить о человеческой природе. И в кинематограф заложено множество удивительных парадоксов. Кино всегда принадлежит будущему и всегда укоренено в прошлом, но при этом не вполне принадлежит настоящему. Возможно, поэтому в игровом кино мне почему-то ближе обращение к историческим сюжетам. Или и вовсе к сказочным. То есть во мне есть тяга анализировать настоящее время через преображение материала, через разнообразные преломления реализма.
Стилистический переход во второй половине «Мартина Идена» — когда фильм вдруг обращается к гротеску, и даже грим на Луке Маринелли подчеркнуто театрален — смотрится таким преломлением.
Да, как я говорил ранее, это потому, что мне нужно было сделать Мартина Идена современным. Поэтому в финале я пытался найти воплощение для определенного... декаданса. Мы живем в очень декадентскую эпоху, во время упадка духа. Индивидуализм, нарциссизм сейчас считаются абсолютной нормой. Но мне кажется, что нам, современным людям, они не очень подходят. Мы нуждаемся в Другом, нуждаемся в связи с окружающими, которая не была бы воображаемой. Ведь, например, соцсети способны дать лишь именно такой контакт — воображаемый. И Мартин Иден, оторвавшийся от своей условной семьи, от питавшей его среды, — воплощение той доли, которая выпала нам. Поэтому он становится гротескным. У него появляются все возможности для громкого высказывания — но ему решительно нечего сказать. Важно помнить, что он и по замыслу Лондона, и в моей адаптации — персонаж негативный. Он служит примером того, как не надо жить. И тем не менее мы все в современном мире как будто бы живем по его заветам.
Фильм «Мартин Иден» (Martin Eden) выходит в российский прокат 26 августа