Призрачно все. В прокат вышел самый дикий боевик в карьере Николаса Кейджа. Почему от него невозможно оторваться?
В прокат выходят «Узники страны призраков» — англоязычный фильм эксцентричного японского многостаночника Сиона Соно. «Лента.ру» рассказывает, почему фильм, который сыгравший главную роль Николас Кейдж называет самым диким в своей карьере, может оказаться близок и понятен российскому зрителю.
Дуэт сорвиголов, состоящий из Героя (Николас Кейдж) и Психа (Ник Кассаветис), грабит банки виртуозно, дерзко, с огоньком. Но однажды, как часто бывает в этой профессии, фортуна им изменяет, и во время налета в Самурай-тауне их накрывает полиция. Герой оказывается в заточении, где, едва прикрытый набедренной повязкой, тренирует у себя реакцию и буддистское смирение — ловя мух одной ладонью. Псих куда-то подевался, но тосковать по товарищу Герою вскоре становится некогда. Из заточения его прямо в грязном неглиже вытаскивает Губернатор (Билл Моусли). Этот импозантный мужчина в белом костюме и ковбойском стетсоне — царь и бог Самурай-тауна, слетевший с катушек тиран, разъяренный бегством из его гарема девушки по имени Бернис (София Бутелла). Ее, к слову, Губернатор чудовищной шутки ради зовет... внучкой.
Освобожденного Героя первым делом наряжают в кожаный костюм, оснащенный взрывчаткой на шее, руках и гениталиях — последние два заряда нужны на случай, если он вдруг решит вступить с беглянкой в неуставные отношения. На выполнение задания у мужчины есть пять дней — по истечении которых костюм взорвется. За ворота города Герой под восторженное улюлюканье выезжает, оседлав детский велосипед — чтобы тут же оказаться в ядерной пустыне, по которой скитаются как новообразованные племена, так и зловещие призраки. Бернис он встречает почти сразу, вот только превращенная в живой манекен девушка явно не в себе. Чтобы довести миссию до конца, Герою придется разобраться в происходящем, расстаться с парой органов и вновь встретиться с Психом.
Как-то раз племянник Фрэнсиса Форда Копполы и сын Джона Кассаветиса решили ограбить банк — первая сцена «Узников страны призраков» в пересказе напоминает анекдот, и тем неожиданнее, что снята она в подчеркнуто гиперреалистической манере. Грабители орут и брызжут слюной, жертвы в панике, кончается все чудовищной трагедией. Такое решение открывающего эпизода моментально и с лихвой компенсируется все стремительнее погружающимся в веселый абсурд развитием. Японец Сион Соно известен внушительной фильмографией, состоящей из фильмов разной степени дикости (есть, в частности, токийская хип-хопера и социально обеспокоенный хоррор), и свой американский дебют обставляет с подобающим случаю шиком.
Задним числом кажется, что другого главного героя здесь, конечно, и быть не могло. Николас Кейдж уже очевидно знаковый актер этого странного года — в 2021-м это его пятая работа. Одна из них («Джиу-джитсу») получилась традиционно из рук вон, зато остальные («История бранных слов», «Страна чудес Вилли» и «Свинья», а теперь и «Узники») разными способами дарят зрителю искомое ощущение кинематографического чуда. Кейдж берет не умением трансформироваться до неузнаваемости, а напротив — способностью оставаться подчеркнуто одинаковым, виртуозно меняя лишь внешние обстоятельства.
В «Узниках» он одновременно и Безумный Макс, и Безумный Шляпник, и Терминатор. У Героя не горит под ногами земля (Земля уже утонула в огне), скорее он сам увешан взрывчаткой и прет вперед просто потому, что у него такое вот — одно на все случаи жизни — выражение лица. Этого самого лица он не теряет ни при каких обстоятельствах — ни в печали, ни в радости, ни в радиоактивном аду. Не смущает его, кажется, и то, что в «Призраках» персонажи отвечают по-японски на англоязычные реплики — и наоборот. Эта невозмутимость явно оправдана режиссерским замыслом: Сион Соно добивается пьянящего эффекта вавилонского столпотворения, апокалиптического смешения языков, сплавленных воедино энергией атомного взрыва.
Сам по себе этот взрыв, конечно, неслучаен. Один из центральных образов — часы, остановившиеся на времени падения бомбы на Хиросиму. Соно, впрочем, не конкретизирует метафору. Напротив — он максимально размывает любую прямоту контекста. Губернатора можно было бы счесть карикатурой на Дональда Трампа — но это, пожалуй, слишком скучно, когда вокруг творится такой праздник самурайского непослушания. Куросава здесь братается с Серджио Леоне, а вошедший в моду боди-хоррор ложится на лопатки перед старым добрым ультрабезумием. «Призраки» с их драматургической разболтанностью очаровывают именно этим ощущением единого потока сознания, в котором вроде бы противоречащие друг другу образы гармонизируются в нарастающей скорости свободного падения. Аналогии здесь напрашиваются сами собой — вспомним, среди прочего, не только снятого за копейки первого «Безумного Макса», но и «Дикий Восток» Рашида Нугманова, скрывшийся от зрителей в разломе между старой и новой Россиями.
Да и вообще, гипотетически такой фильм легко представить и вполне можно было бы снять в самой России — разве что чуть-чуть изменив для порядка название. Ну, допустим, на «Призраки страны узников». Действие здесь, в принципе, разворачивается в той же точке, где пересекаются мифологии постсоветского и дальневосточного пространств. Мифы эти сложены из боевых и военных травм и долгоиграющих, неистребимых последышей тоталитаризма. Вероятно, именно поэтому фильм, который Николас Кейдж назвал «самым диким в своей карьере» (дичи в которой, как не нужно напоминать никому, с избытком), ощущается таким понятным и родным даже здесь, где никогда не водилось ни самураев, ни режиссеров с таким, как у Соно, чувством экшен-эксцентрики.
Фильм «Узники страны призраков» (Prisoners of the Ghostland) уже вышел в российский прокат