На пальцах о драматургии: завещание Кирилла Разлогова
Ушедший сегодня Кирилл Разлогов запомнится не только как учёный, один из авторитетнейших знатоков кино и телеведущий, который сильно диссонировал с выдаваемой «голубыми экранами» картиной мира. История его жизни — это своего рода лавина радикального времени, спрессованная в одной биографии. Из этого контекста, собственно, и выводится его специфический образ, а также вклад в коллективный разум.
Разлогов родился 6 мая 1946 года в довольно известной советской семье. Его дед по отцовской линии Никола Разлогов был болгарским революционером, участником борьбы за независимость от Османской империи, а в годы Второй мировой войны — антифашистского сопротивления. После установления на родине коммунистического правления под руководством Георгия Димитрова он стал дипломатом, служил послом в Вене.
Дед по материнской линии, Александр Бекзадян, также был дипломатом, а до этого — сокрушителем устоев. Старый большевик из ленинской гвардии, выпускник Цюрихского университета, доктор права, после победы октябрьской революции он успел поработать и в родном Закавказье, и полпредом СССР в странах Европы.
Отец будущего кинокритика, Эмиль Разлогов, тоже работал в советском дипкорпусе, и когда сыну исполнилось 14 лет взял его в Париж. Именно там, как вспоминал Кирилл Эмильевич, он всерьёз увлёкся кинематографом. А ведь тогда, в начале 1960-х во Франции, да и вообще в Европе, зарождалось что-то невероятное. Беременный психоделическими плясками западный мир рожал новую волну, неореализм и многое другое, повторяя советские 1920-е, из которых черпали своё вдохновение киногуру того времени — от Курцио Малапарте и Жан-Люка Годара до Райнера-Вернера Фассбиндера и Марко Белоккьо. И вот это всё своими глазами и ушами впитывал советский подросток из революционно-интеллигентской семьи.
Вернувшись на родину, Разлогов закончил истфак МГУ, а затем стал научным сотрудником Госфильмофонда СССР, преподавал историю мирового кинематографа на Высших курсах сценаристов и режиссёров. Зная языки и будучи уже вполне состоявшимся киногурманом, мэтр переводил картины на закрытых просмотрах. Будучи избранным, сам он работал не только для «избранных», став своеобразным транслятором французского кинематографа на всю советскую аудиторию.
Я устроился преподавателем французского языка, а мама моей ученицы оказалась директором сценарных курсов. С того момента я переводил все французские картины, которые появлялись в Союзе, — вспоминал Разлогов.
А ещё он был советником председателя Госкино СССР, директором Российского института культурологии, одним из учредителей и президентом Нового института культурологии, президентом Гильдии киноведов и кинокритиков РФ, программным директором Московского международного кинофестиваля, профессором ВГИК, заведовал отделом разработки и апробации методик кинопросвещения, возглавлял мастерскую сценарно-киноведческого факультета...
Россиянам, особенно тем, кто хорошо помнит 1990-е и начало 2000-х он, наверняка запомнился как ведущий посвящённых кино телепередач. Интеллигентно-ироничный прищур Кирилла Эмильевича сильно диссонировал с тем потоком трэша, заполнившего телевизионные экраны, а сегодня и вовсе ставшего обязательным их атрибутом. Казалось, что его программа «Культ кино», хоть она и выходила на относительно приличном нишевом телеканале, смотрелась уже совсем как какая-то несанкционированная партизанская инсталляция. Все эти спокойные рассказы, сильно диссонировали с истеричными воплями вечерних ток-шоу, а истории про Бергмана, Виго или братьев Вертовых и вовсе можно было воспринимать как инопланетное вторжение.
В одном из своих интервью Разлогов вспоминал, что как-то написал статью, оправдывающую хлеб и зрелища в фильмах, за что получил порцию оплеух и обвинений в том, что причастен к развороту советского кинематографа в сторону развлекательности.
Но пришла пора массовой культуры, кино стало развлечением, и я стал писать об интеллектуальном, поисковом, авангардистском кинематографе. То есть я всегда стараюсь заполнять пустующие лакуны, — говорил Разлогов.
Конечно, его статус культурного элитария, возможный в СССР благодаря социальному происхождению, вёл к новым и новым высотам, но Кирилл Эмильевич никогда не был ни высоколобым мизантропом, ни, тем более, не относился к селебрити, виляющими тазами на корпоративах и зарабатывающими на торговле упоминаниями. Его публичность редуцировалась академизмом, а «заумь» — умением просто, как с попутчиком в купе, поговорить о сложном.
Один знакомый по случаю трагической сегодняшней новости вспомнил, как по воскресеньям Разлогов спокойным голосом рассказывал телезрителям, почему Скорсезе рано слил карьеру или зачем Роб-Грийе писал сценарии именно Алену Рене. А приехав на ретроспективный показ Тарковского, проходивший в душном провинциальном кинозале, со свойственным ему юмором посетовал снявшему футболку зрителю: «Если бы показывали „Броненосец Потёмкин“, я бы ещё вас понял, но мы тут „Завещание“ смотрим вообще-то».