"Пораженцам не должно быть места": Каледин пробовал остановить Ленина, но лишился жизни
"Сумрачный атаман", "человек, который никогда не улыбается", генерал добросовестный, но без харизмы — так современники отзывались об Алексее Максимовиче Каледине, казачьем военачальнике, оказавшемся на исходе 1917 года среди тех, кто первым пробовал противиться Октябрьской революции силой. Возглавлявшееся им автономное правительство Дона предоставило укрытие будущим лидерам Белого движения — генералам Корнилову и Алексееву, вместе с которыми Каледин создал антикоммунистический триумвират. Отказ признать Ленина обошелся Дону дорого. Не справлявшиеся с немецким фронтом красные добились зато быстрых успехов на юге России, где Каледину, выступавшему за продолжение Первой мировой, не удалось сплотить вокруг себя казаков. Последние дни атамана окутаны мраком: современникам было объявлено, что он свел счеты с жизнью, но насильственная смерть современными историками не исключается - споры продолжаются до сих пор.
Первая война генерала
Сын и внук казачьих офицеров Алексей Каледин — один из тех, чью судьбу перевернула Первая мировая война. Банальные слова хорошо подходят для того, чтобы описать поворот жизненного сценария, настолько же резкий, насколько и драматический. В 1913 году 52-летний Каледин — генерал-лейтенант, известный добросовестной штабной работой, но не участвовавший в боевых действиях. В 1914 году — вместо рутинной службы в преддверии пенсии отправка на фронт во главе дивизии, затем корпуса и попадание в самый эпицентр разгоравшегося мирового кровопролития.
Современники видели в Каледине одного из героев Первой мировой. Уже осенью 1914 года за боевые успехи в Галиции он получил Георгиевский орден четвертой степени и георгиевское оружие, в 1915-м — тот же орден третьей степени и закрепил за собой место в ближайшем окружении генерала Брусилова, в будущем верховного главнокомандующего. В кругу высших офицеров Каледин выделяется самообладанием и трудолюбием, но есть и пугающая черта. Донской казак — хмурый генерал, которому недостает харизмы. Это буквально опасно: в 1915 году, во власти подавлявших его мрачных мыслей, Каледин рискнул жизнью на фронте, вопреки требованиям боевой обстановки. Командование предпочло не заметить неувязку и похвалило генерала за мужество, но суицидальные позывы у него еще дадут о себе знать позже — во время противостояния с большевиками.
1916 год стал звездным в карьере Каледина. Возглавлявшаяся им 8-я армия проявила себя как ударная сила Брусиловского прорыва, позволившего отбросить австро-венгерские войска на расстояние 80–120 км. Первая большая победа русского оружия за многие месяцы, это наступление вполне могло бы получить название "калединского": именно его войска вошли в Луцк — главный из захваченных городов. Имя генерала Каледина приобретает всероссийскую известность, а перед ним самим открываются перспективы карьерного роста, правда, с самого начала отравленные завистью. Боевой начальник Каледина Брусилов оставит мемуары. В них заслуги подчиненного окажутся преуменьшены, а отзывы о нем недоброжелательны. Ревность командующих друг к другу (Брусилов в дальнейшем будет за красных, Каледин поможет белым) становится фактом.
Донские зори
Февральская революция в Петрограде означала превращение Каледина из военного в политическую фигуру. Это был переход, состоявшийся помимо воли генерала. По воспоминаниям современников, известие о перевороте в столице произвело гнетущее впечатление на руководство Юго-Западного фронта. Дело было не в том, что Каледин или Брусилов поддерживали монархию. Их, как и всех в России, изматывала затяжная война. Но взгляды на то, как завершить ее, разнились. Генералы верили в напряжение сил и победу над немцами благодаря исчерпанию теми своих ресурсов. В социалистических партиях, укрепившихся после переворота, искали другой выход — допускали срочные мирные переговоры или напрямую настаивали на них.
Каледин смотрел на это глазами практика. Революция в его глазах была шагом назад от победы. Из-за неподготовленного расширения солдатских прав дисциплина в армии падала. А новые власти, критиковавшие прежние, невольно способствовали тому, что любая власть теряла свой авторитет. Сформировавшиеся на волне перемен Советы сосредотачивали в своих руках все больше полномочий. Направленный "демократизировать" армию комиссар Константин Оберучев (ранее такую фигуру нельзя было представить) оставил воспоминания о встрече с Калединым. Разговор прошел мирно. Чиновник посчитал, что генерал согласен благонамеренно принять новые порядки, но при этом чрезвычайно непопулярен в набиравшем силу революционном движении. Последовало тихое расставание: недавнего героя просто уволили, а нового назначения он не получил.
Завершением карьеры это не было. В жизнь Каледина стремительно входила политика. На Дону тоже поднималась волна перемен, но местное общественное мнение было гораздо консервативнее. Каледина приняли на родине как героя, а в июне 1917-го избрали атаманом Всевеликого войска Донского. Не имевший еще недавно политических амбиций генерал возглавил местные власти в критический момент, когда многое стало зависеть от региональных центров силы. Избрание Каледина совпало по времени с объявлением широкой автономии Украиной, и тогда же к поискам независимости обратилась Финляндия. Территориальная целостность России зависела от реакции Петрограда на сепаратизм. Каледин прибыл с Дона, чтобы высказаться по этому поводу на государственном совещании в Москве. "Пораженцев в правительстве не должно быть, Россия должна быть единой, всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел в самом зародыше", — провозгласил он.
Единая и неделимая
В фигуру общероссийского значения Алексей Каледин мог превратиться уже в августе 1917 года. Верховный главнокомандующий генерал Корнилов, арестованный по обвинению в подготовке переворота, назвал имя Каледина среди тех, кого считал подходящими кандидатами в военные диктаторы. Едва ли амбициозный военачальник мог бы поступиться собственными притязаниями на эту роль, но если бы корниловское выступление не захлебнулось, Каледин был бы среди первых, к кому новые власти должны были бы обратиться за поддержкой.
Неподготовленное выдвижение корниловцев (оно закончилось трагически: самоубийством возглавлявшего его генерала Крымова) качнуло общественное мнение влево. В столице стали укрепляться большевики. Сторонник Ленина, но отошедший от политики Леонид Красин сетовал в своих дневниках тех дней насчет "поднимающейся новой погромной волны". Остановить ее было некому: разгром корниловцев дезориентировал правых. Позже выяснилось, что проблема глубже. В революцию 1905 года восстановление порядка брали на себя казаки. Но дискредитация центральной власти подействовала на них расхолаживающе. Бывшее привилегированное сословие Российской империи сделалось нерешительным, боясь закрепить за собой репутацию худших врагов революции. Политические расчеты усугублялись моральным давлением. Казаков подозревали в стремлении восстановить все худшие стороны прежнего строя, и, вынужденные отбиваться от обвинений, эти вооруженные люди все чаще выбирали бездействие. Когда требовалось поступать смело и решительно, ни воли, ни убежденности в своей правоте у казаков не находилось.
Последний наказ атамана
Для Алексея Каледина это стало болезненным ударом. Ему было известно, что в феврале 1917 года небезупречные действия казаков (они перестали координировать свои передвижения с полицией и даже в стычке убили пристава) в критический момент способствовали победе революционеров. В ноябре того же года, как оказалось, на казаков снова нельзя положиться. 25 октября большевики захватили Петроград, спустя несколько дней премьер Керенский и генерал Краснов попробовали вернуть столицу, опираясь на казачьи части, но потерпели поражение. Законный глава правительства спасся бегством и ушел в подполье, а Краснова казаки выдали большевикам. Перемены затронули и юг России. Воспользовавшись неразберихой, из тюрьмы бежал генерал Корнилов и вместе с бывшим верховным главнокомандующим Алексеевым отправился на Дон.
Каледин объявил о непризнании Октябрьского переворота и принял у себя беглецов, но, даже соединив силы вместе, генералы столкнулись с трудностями в комплектовании войск, в том числе казачьих. Это позже продразверстка — отбор продовольствия у крестьян силой — и унизительный Брестский мир оттолкнули от большевиков часть общественного мнения России. В декабре 1917-го и в январе 1918-го на новые власти смотрели иначе — от них ожидали выхода из Первой мировой. Каледин (его фразу про пораженцев все помнили), Корнилов и Алексеев считались партией войны и несли на себе всю тяжесть ее непопулярности.
Склонность генерала Каледина к уходу в себя ярче всего проявилась в эти последние для него недели. Надолго оставаться в кабинете военачальника в атаманском дворце в Новочеркасске (сегодня там располагается музей) не рисковали даже верные адъютанты. Будущий военачальник Гражданской Антон Деникин описал свою встречу с Калединым так: "[он] сидел в своем кабинете один, как будто придавленный неизбежным горем, осунувшийся, с бесконечно усталыми глазами". Генерал Богаевский увидел атамана Всевеликого войска Донского в ничуть не лучшем настроении: "Алексей Максимович принял меня приветливо, со своим обычным сумрачным, без улыбки, видом. Он произвел на меня впечатление бесконечно уставшего, угнетенного духом человека. Грустные глаза редко поглядывали на собеседника".
29 января (11 февраля) 1918 года в кабинете Каледина раздался выстрел. Перед смертью атаман успел привести в порядок свои дела. Властные полномочия он передал городскому самоуправлению, дав согласие на его переговоры с наступавшими большевиками. Противников советской власти (самый храбрый из них Чернецов погиб незадолго до этого, что подействовало на Каледина крайне угнетающе) призвал поступать в согласии со своей совестью. Последние записанные слова Каледина звучали обреченно: "Объявляю, что каждый партизан, каждый отдельный партизанский отряд может считать себя свободным и может поступать с собой по своему усмотрению… Я открываю фронт с единственной целью — не подвергать город всем ужасам гражданской войны".
Не для всех это было приемлемо — и не все верили, что гражданской войны удастся избежать капитуляцией. Корнилов и его люди приняли решение отступить на Кубань. Каледин же, запершись в своем кабинете, предпочел свести счеты с жизнью. Или в воцарившейся суматохе все-таки был убит — на этом настаивает современный историк Вячеслав Родионов в книге "Тихий Дон атамана Каледина". Впрочем, неопровержимых доказательств эта версия не содержит.
Игорь Гашков
