Дело тонкое: почему мы разучились шутить по-человечески и что с этим делать

Очередным юмористам пришлось публично извиняться. Стендап-комики Александр Ни и Ариана Лолаева неудачно пошутили над осетинами и осетинским пирогом. И теперь каются со слезами на глазах перед оскорбленным народом. Почему в последнее время именно шутникам чаще всего приходится привлекать к себе потоки общественного негодования и нести репутационные потери? Давайте разберемся.

Шутить сегодня — вредное занятие. Блогер Юрий Хованский за сатирическую песню о терроризме сидит в СИЗО без перспективы освободиться. Комика Идрака Мирзализаде за оскорбление россиян — опять же в комическом ключе — выгнали из страны. Что такое юмор сегодня, в эпоху, когда очень легко кого-нибудь задеть, оскорбить чувства разнообразно верующих? Этих чувств сейчас, кажется, как-то слишком много стало. Может, и вовсе пора уже перестать шутить? Россия — страна без чувства юмора… Не совсем так.

Простая сложность

Социальный антрополог Александра Архипова в статье «Почему люди любят шутить?», опубликованной на одном из просветительских сайтов, описывает две самые авторитетные теории происхождения юмора. Основой для первой стала работа Зигмунда Фрейда «Шутки и их отношение к бессознательному» (1905). Ученый полагал, что смешные истории помогают нам обойти моральные запреты и социальные табу, освободить своего «внутреннего ребенка» от гнета «внутреннего родителя». Вторая теория зародилась в 1960-е годы в ходе исследований искусственного интеллекта. Ученые-когнитивисты (изучающие процессы восприятия и обработки информации в нашем сознании) пришли к выводу, что в нашем мозгу есть набор устойчивых представлений о каждой ситуации и явлении, а также о том, как они связаны между собой. Если привычная связь вещей нарушается, например, высказывание содержит двойной смысл, наш «когнитивный цензор» приходит в замешательство. И, чтобы снять напряжение, мы смеемся.

— Теория Фрейда хорошо объясняет популярность непристойных шуток, — пишет Архипова, — а когнитивная теория хорошо объясняет, почему нельзя человека заставить смеяться над анекдотом, который он уже слышал. Когнитивный цензор уже один раз услышал, распознал и запомнил ошибку и больше ее повторять не будет: его ведь на самом деле не так легко обмануть.

— Так или иначе, юмористический текст при всей своей легкости — очень сложное завоевание социальной эволюции, — отмечает антрополог.

Деградируем, товарищи!

— Социально значимый юмор, который запоминают и цитируют, который становится частью культуры, возникает, когда соединяются два условия, — считает доктор психологических наук Илья Слободчиков. — Первое — яркие события общественной жизни, которые вызывают потребность их обсуждать. Отсюда произрастает сатира — изображение отрицательных сторон жизни в нелепом, карикатурном виде.

И один из приемов сатиры, гротеск, — причудливое сочетание несоединимого: прекрасного и безобразного, реальности и фантастики и так далее. Но это довольно сложные формы комического. Чтобы ими пользоваться, нужен интеллект.

Поэтому второе условие появления качественных шуток — большое количество широко образованных людей. При этом неважно, какой стиль юмора мы практикуем — английский или условно баварский. Английский понятен не всем, но это все-таки отклик на определенные житейские обстоятельства. Сейчас у нас проблема с обеими формами остроумного высказывания.

— Могу привести два ярких примера, которые соответствуют обоим критериям адекватного юмора, — отмечает Слободчиков, — это Тимур Шаов и Семен Слепаков. Оба звезды, каждый в своем поколении. Но что будет после них, сказать трудно. У нас очень сильно упал уровень социального интеллекта — воспитания и образования. Юмор, как барометр, эту ситуацию отражает.

Если мы возьмем КВН да и любую другую «смеховую» передачу по телевизору, — мы в полный рост увидим это снижение. Сегодня высший пилотаж — подцепить, обидеть кого-нибудь из слушателей. Адрес шуток переместился на сугубо материально адаптивные, приспособительные вещи. А самые удачные остроты располагаются часто в области «материально-телесного низа» с применением соответствующей лексики. И можно с высокой степенью уверенности сказать: через пару десятилетий эти шутки никого не рассмешат.

Смешной, еще смешнее

После СССР комическое стало товаром, на который существуют спрос и предложение. И, само собой, идет конкурентная борьба за аудиторию. Чтобы одержать победу, приходится шутить быстро и эффективно, затрагивая самые простые и сильные человеческие чувства.

И один из доступнейших способов достижения этой цели — ирония. Одним словом, переворачивание смысла. Примитивный пример иронии: «Ну ты сегодня красавец!» — по отношению к человеку, который в понедельник пришел на работу «не в форме». «Красивый» в значении «уродливый», «умный» в значении «глупый», «добрый» в значении «злой»… Любой из нас может припомнить ситуации, в которых очень хотелось иронизировать, и мы не отказывали себе в этом удовольствии. И иногда получали по шапке, скатившись в сарказм — самый ядовитый вариант иронии.

Все обиделись

Сарказм опрокидывает ситуацию с ног на голову, доводя ее до крайности. И иногда выходя за пределы смешного. Возможно, именно сарказм использовал в своей «бородатой» шутке о трагедии на Дубровке Юрий Хованский, весело распевая о том, как убивать русских детей. Доводя ситуацию до абсурда, блогер — наоборот — вероятно, призывал охранять детей, заботиться о безопасности граждан, направляя сарказм в сторону властей, но большинство слушателей восприняли выступление как издевательство.

Когда шутка затрагивает ключевые ценности общества (в данном случае жизнь детей) и «базовые » струны человеческой природы (инстинкт самосохранения), она перестает смешить и воспринимается как цинизм — прямое пренебрежение нормами морали. Теперь задача бесстрастной машины правосудия — разобраться, что такое нам демонстрировал «автор » — сарказм или все-таки прямое подстрекательство к терроризму.

Немного другая ситуация с шоуменом Идраком Мирзализаде. Импровизируя на тему ксенофобии москвичей, он удачно иронизировал над собой и своими попытками снять квартиру в столице. У комика явно «наболело». Поэтому он и сорвался на откровенные оскорбления россиян — высказал свою реальную обиду (процитировать фразу, увы, не позволяют нормы русского литературного языка). По сути дела, как и Хованский, выскочил за пределы комического на территорию открытого конфликта.

Юмор — очень эффективный инструмент общения. Но требующий аккуратного и искусного обращения. Илья Слободчиков полагает, что число людей с «оскорбленными чувствами» множится не из-за какой-то повышенной невесть откуда взявшейся впечатлительности разных социальных групп и не из-за того, что увеличился круг запретных тем. А из-за недостатка мастерства у авторов шуток.

— Можно «пройтись по грани» без разрешения, пошутить понятно для всех, но в рамках приличий и действующего законодательства, применить эзопов язык, — считает эксперт. — Но это задача не для средних умов. А «несредние» умы сегодня в дефиците.

Добрый юмор, вернись

Невысокая квалификация работников шутейного цеха — не единственный недостаток современного камеди-жанра. Смех — явление социальное.

— Есть исследования: мы смеемся в 30 раз чаще в окружении людей, чем в одиночестве, — рассказывает психолог Анастасия Пономаренко. — Смех — неотъемлемая часть коммуникации.

Лучший способ наладить общение в незнакомой компании — удачно пошутить. Юмор создает у собеседников ощущение безопасности, защищенности — это его эволюционное назначение. Именно поэтому в комических шоу включают закадровый хохот — чтобы расположить нас к происходящему на экране. Есть также исследования, которые показывают: мы всегда более симпатизируем тем людям, у которых мы вызвали улыбку или смех, чем тем, кто заставил нас смеяться самих. И совершенно очевидно, что шутки, «сплачивающие» людей, не могут быть агрессивными.

— Настоящий живой юмор рождается из доброты — из простого желания улыбнуться, — говорит доктор психологических наук Слободчиков. — Но сегодня мы спешим друг друга перегнать не в остроумии, а в язвительности. При этом отвыкли шутить беззлобно, никого не задевая, поскольку добрый юмор редко вызывает хохот до упаду и рост аудитории. Вспомним брежневскую эпоху: анекдотов о генсеке ходили десятки и сотни. И довольно острых, при этом народ относился к Брежневу гораздо лучше, чем к его предшественникам.

По соцсетям гуляют подборки анекдотов позапрошлого века, взятые из книги «Мелочи прошлого быта» историка Платона Васенко. В частности, там есть истории про императора Александра III Миротворца. Народ его очень уважал и любил, однако и шуток про него ходила тьма. В частности, иронизировали над слабым владением русским языком. И сам государь говорил с акцентом, и особенно его супруга — датчанка. В упомянутой книге Васенко приводится такой анекдот: «На рейде в Кронштадте стояла эскадра.

Случайно рядом с крейсером «Рюрик» находился военный пароход «Ижора». Жена Александра III, Мария Федоровна, лорнируя суда и смешав русское «р» с французским «п», на своем ломаном языке громогласно прочитала: «Пюпик». «Пожалуйста, не читай громко следующего заглавия», — поспешно сказал Александр III».

Современная публика недоумевает: как можно было смеяться над таким примитивом? Остроты XIX века кажутся наивными нынешнему избалованному потребителю. Крупные интернет-библиотеки отмечают падение читательского интереса к рассказам Зощенко, Тэффи, Аверченко. Это закономерное явление.

Давайте развивать национальные традиции

— Глядя на телепередачи вроде «Кривого зеркала», — рассказывает журналист-международник, делающий первые шаги в жанре стендап-комедии, Александр Братерский, — может показаться, что юмор за последние 20 лет совсем не изменился. Те же шутки про сантехника и тещу и тому подобные, давно набившие оскомину пошлости. Одновременно нарастает и другое движение. Жанр стендапа — выступление комика на сцене — пришел в Россию из США и стал невероятно популярен благодаря уже русскому Comedy Club. Сейчас этим за ни маются сотни людей. Среди моих товарищей — представители всех наций. Есть программисты, филологи, преподаватели, врачи и даже бывший боец Росгвардии. Тот стендап, который мы видим по ТНТ, — только верхушка айсберга. Приятно, что сегодня в стендап приходит много людей за 40, которые помнят и Советский Союз, и 90-е, расширяя поле для юмора.

Ведь в СССР были свои — очень достойные — традиции. Наши писатели-сатирики — это не американские стендаперы, которые «выезжают» на артистизме. Наш юмор более близок к литературе — Жванецкий, Коклюшкин, Арканов, Задорнов, многие другие. Их приятно не только слушать, но и читать. У них более глубокий, вдумчивый подход. И многие скетчи советского периода люди любят по сей день. Когда я начал заниматься комедией, наш преподаватель Виталий Коломиец говорил: главное — обозначить предмет. Что нам ближе всего из общественных проблем? Что задевает нас лично? Кому мы можем посочувствовать? Сегодня Петросян стал синонимом безвкусицы.

А в 1987 году он прочел потрясающий монолог об Афганистане. Это была сатира, но исполненная с болью о погибших. И зал встал. Современные приемы вполне можно соединить с традициями советской классики.