По следам героев Достоевского: из Петербурга в Скотопригоньевск

11 ноября 2021 года — дата даже не всероссийского, а планетарного масштаба: 200 лет назад родился Федор Михайлович Достоевский, произведения которого вошли в золотой фонд мировой литературы. По ним за рубежом формируется представление о России, Русском мире, русском национальном характере. Накануне юбилея корреспондент нашего издания прошел по следам главных героев произведений писателя — Раскольникова и братьев Карамазовых.

На месте преступления

Есть мемориальные дома писателей и поэтов — их много, а есть мемориальные дома литературных героев — их гораздо меньше. Дом на углу Столярного переулка (современный адрес: Гражданская улица, 19) — из необыкновенных зданий Санкт-Петербурга. Здесь жил, возможно, один из самых знаменитых персонажей в истории русской литературы — Родион Романович Раскольников.

«Трагические судьбы людей этой местности Петербурга послужили Достоевскому основой его страстной проповеди добра для всего человечества», — читаю я на мемориальной доске, установленной на доме. Рядом экскурсовод рассказывает группе иностранных туристов о создании «Преступления и наказания». Crime and Punishment, Crime et Châtiment, Verbrechen und Strafe — роман переведен едва ли не на все существующие языки и давно стал «транснациональной историей» так же, как произведения Гомера, Данте или Шекспира.

Топографически Раскольников направился на убийство старухи-процентщицы именно отсюда, из Столярного переулка, метафизически он проделывал этот же путь вместе со своими читателями в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Берлине. Идти ему было недалеко, и он точно знал, сколько шагов от его дома до дома старухи-процентщицы: семьсот тридцать. Он шел тихо и степенно, не торопясь, чтобы не подать подозрений. Мало глядел на прохожих, даже старался совсем не глядеть на лица и быть как можно неприметнее. Я двигался за ним с томиком Достоевского в руках.

Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Набережная канала Грибоедова, 104. Здесь было совершено главное преступление в истории мировой литературы: «Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом».

В огромном квадратном дворе, у парадного - или, как принято говорить в Петербурге, у парадной, — школьники с учительницей литературы изучали роман «на местности». Эх, был бы богачом, обязательно купил бы квартиру в этом доме и открыл в ней Музей ломбарда. Какие сюжеты подарили и еще подарят эти учреждения писателям!

Тут же, неподалеку, на набережной, другой примечательный дом, где жила еще одна героиня «Преступления и наказания» — Соня Мармеладова. Современный адрес: Набережная канала Грибоедова, 73.

С адреса на адрес

Петербург — главный город Достоевского. В 1838 году он приехал сюда учиться в Инженерном училище, расположенном в Михайловском замке, «забвенью брошенном дворце», где когда-то заговорщики убили императора Павла. Военного инженера из Достоевского, правда, не получилось, однако сделанные во время учебы знакомства как минимум однажды здорово выручили писателя.

В 1856 году, служа после каторги в солдатах в далеком Семипалатинске, Достоевский написал герою Крымской войны генералу Эдуарду Тотлебену, с которым был знаком по училищу, письмо с просьбой ходатайствовать, чтобы ему разрешили публиковаться. Тотлебен согласился. Так, с помощью прославленного однокашника, Достоевский вернулся в литературу… А мы возвращаемся в Петербург.

За время своей жизни в городе на Неве Достоевский переменил десятки квартир. Это обстоятельство подчеркивает не только материальную нужду, в которой много лет прожил писатель, но и его (а вместе с ним и его литературных героев) склонность к… бродяжничеству.

Достоевский любил бесцельно бродить по тогдашней российской столице. «Блуждал по самым темным и отдаленным улицам Петербурга. Во время ходьбы он разговаривал сам с собою, жестикулировал, так что прохожие оборачивались на него. Друзья, встречавшиеся с ним, считали его сумасшедшим», — вспоминала дочь писателя Любовь Достоевская.

Точно так же мы постоянно встречаем бродящими без видимой цели по улицам и площадям героев классика. Именно на таких прогулках складывалась у Раскольникова его идея о праве на насилие. Помните сакраментальный вопрос из школьной программы: «Тварь ли я дрожащая или право имею?».

«Вы выходите из дому — еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. Вы смотрите и очевидно ни перед собой, ни по бокам уже ничего не видите. Наконец, начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, причем иногда вы освобождаете руку и декламируете, наконец, останавливаетесь среди дороги надолго», — характеризует Раскольникова Свидригайлов.

Правда, похоже на воспоминания дочери писателя? А впрочем, может, она свое описание из романа и взяла. Большие писатели все свои книги пишут о самих себе. Никак иначе не бывает.

Петербург — один из главных источников и одновременно главных героев произведений Достоевского. Как подсчитали литературоведы, город выступает как фон для развития сюжета в двадцати произведениях классика: «Бедные люди», «Двойник», «Господин Прохарчин», «Роман в девяти письмах», «Хозяйка», «Слабое сердце», «Чужая жена и муж под кроватью», «Елка и свадьба», «Неточка Незванова», «Скверный анекдот», «Записки из подполья», «Крокодил», «Униженные и оскорбленные», «Вечный муж», «Идиот», «Преступление и наказание», «Подросток», «Бобок», «Кроткая», «Бесы».

Подросток в одноименном романе говорит: «Есть у меня в Петербурге несколько мест счастливых, то есть таких, где я почему-нибудь бывал когда-нибудь счастлив, и что же — я берегу эти места и не захожу в них как можно дольше нарочно, чтобы потом, когда буду уж совсем один и несчастлив, зайти, погрустить и припомнить…».

Думается, Достоевский «подарил» в этом случае своему герою собственную идею. Хотя у писателя было в Петербурге немало и других мест, где он, наоборот, был несчастлив. Например, Петропавловская крепость, в камерах которой Достоевский несколько месяцев ждал наказания за участие в кружке петрашевцев. Семеновский плац (ныне Пионерская площадь), где 22 декабря 1849 года Достоевский поднялся на эшафот, мысленно прощаясь с жизнью, однако в последний момент смертную казнь писателю заменили каторгой.

Но главный петербургский адрес Достоевского — Кузнечный переулок, дом 5. Там он прожил последние три года жизни, там располагается замечательный мемориальный музей писателя.

Вечное успокоение классик нашел в Александро-Невской лавре. Его могилу украшает монумент из серого гранита. На скале — крест с терновым венцом, у подножия — бюст писателя. Надпись на камне гласит: «Аминь, аминь глаголю вамъ: аще зерно пшенично падъ на земли не оумретъ, то едино пребываетъ: аще же оумретъ, многъ плодъ сотворитъ». Цитата из Евангелия от Иоанна, выбранная Достоевским в качестве эпиграфа к его последнему роману «Братья Карамазовы».

В поисках трактира

Туда, где разворачивались его события, в заштатный русский городок Скотопригоньевск, я и направляюсь из имперского Петербурга. Однако не ищите его на карте — название выдумано писателем. В реальной жизни это городок Старая Русса в Новгородской области.

Поезд привез меня туда рано утром, и я первым делом решил согреться в трактире «Столичный город» — уверен был, что таковой должен в Старой Руссе существовать. Увы, ошибался.

А ведь именно там, в скотопригоньевском трактире «Столичный город», состоялся едва ли не главный философский диспут в истории человечества. Там Иван Карамазов возвращал свой билет Господу Богу и излагал Алеше поэму о Великом инквизиторе. И вот если в Санкт-Петербурге я бы создал музей ломбарда в доме старухи-процентщицы, то в Старой Руссе всенепременно открыл бы трактир «Столичный город», который стал бы местом паломничества не хуже, чем какая-нибудь гаванская «Бодегита». Ну а заодно там можно будет… защищать диссертации по русской литературе, философии и теологии.

За этими размышлениями я зашел в первое попавшееся кафе. Заказал, как Иван Карамазов, чаю. Открыл роман.

«- Отвечай: мы для чего здесь сошлись? Чтобы говорить о любви к Катерине Ивановне, о старике и Дмитрии? О загранице? О роковом положении России? Об императоре Наполеоне? Так ли, для этого ли?

— Нет, не для этого.

— Сам понимаешь, значит, для чего. Другим одно, а нам, желторотым, другое, нам прежде всего надо предвечные вопросы разрешить, вот наша забота. Вся молодая Россия только лишь о вековечных вопросах теперь и толкует… О мировых вопросах, не иначе: есть ли бог, есть ли бессмертие? А которые в бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, всё те же вопросы, только с другого конца…».

В оправдание жителям Старой Руссы можно сказать, что интерьер русского трактира эпохи Достоевского они воспроизвели в одной из комнат музея романа «Братья Карамазовы». Перед нами — трактирная стойка и предметы быта XIX века: самовар, утварь, посуда, вешалка для одежды.

В Старой Руссе Достоевский провел восемь летних сезонов — с 1872 по 1880 год. На карте города обозначены места, которые посещал классик. Так что можно легко воспроизвести маршруты его героев — Мити и Алеши Карамазовых. Из газеты «Новгородские ведомости» за 1875 год мы знаем о деле Петра Назарова, старорусского мещанина, убившего своего отца. Этот случай, сообщенный Достоевскому, повлиял на развитие замысла сюжетной линии романа.

Любовь Достоевская вспоминала: «Действие «Братьев Карамазовых» он перенес в этот город; читая их впоследствии, я легко узнавала топографию Старой Руссы. Дом старика Карамазова — это наш загородный дом с небольшими изменениями».

В доме Достоевского-Карамазова на набережной реки Перерытицы сейчас работает еще один музей классика. Жена писателя, Анна Григорьевна, открыла его всего через два года после смерти Достоевского — в 1883 году.

«Русские европейцы»

Старая Русса — единственный город, который Достоевский выбрал по собственному желанию. Все прочие, где приходилось жить писателю, за него выбирали или обстоятельства, или другие люди.

Полагаю, это был еще и цивилизационный выбор. Старая Русса. Старая Россия. У нас в стране литература — это не просто беллетристика, а способ философствования, способ постижения мира, способ решения самых главных вопросов как человеческого, так и государственного бытия. А Достоевский — не только один из самых известных за рубежом отечественных писателей и мыслителей, но и одновременно последовательный критик западной цивилизации, а вместе с ним и прозападного пути развития России.

Представления классика об отличиях между Россией и Западом прошли самое главное испытание — временем. «Да, вновь сшибка с Европой, вновь на русских смотрят в Европе недоверчиво… Но, однако, чего нам гоняться за доверчивостью Европы? Мы вовсе не Европа и всё у нас до того особливо, что мы, в сравнении с Европой, почти как на Луне сидим», — писал классик в одном из своих дневников.

Сравните с нынешней ситуацией, когда Россия — едва ли не единственная остается защитницей традиционных ценностей, выступая против пропаганды ЛГБТ и прочих вывихов современной западной цивилизации.

Европа боится Россию. «Россия усилится, овладеет Востоком, Константинополем, Средиземным морем, портами, торговлей. Россия низринется варварской ордой на Европу и «уничтожит цивилизацию»… Вот что кричат теперь в Англии, в Германии, и опять-таки лгут поголовно, сами не верят ни в одно слово из этих обвинений и опасений. Всё это лишь слова для возбуждения масс народа к ненависти, — писал Достоевский. — В Европе кричат о «русских захватах, о русском коварстве», но единственно лишь, чтобы напугать свою толпу, когда надо, а сами крикуны отнюдь тому не верят, да и никогда не верили».

Похоже ведь на то, что кричат в Европе (и в Америке) и сейчас, вот уже семь с половиной лет после возвращения Крыма. А пожалуй, что и дольше — с «войны 08.08.08».

Ну и, конечно, здорово достается от Достоевского «русским европейцам». Например, в его дневниках 1877 года: «Вы начали с бесцельного скитальчества по Европе при алчном желании переродиться в европейцев, хотя бы по виду только… Мы только и делали, что пока лишь вид перенимали. Мы нагоняли на себя европейские вкусы, мы даже ели всякую пакость, стараясь не морщиться: «Вот, дескать, какой я англичанин, ничего без кайенского перцу есть не могу»…

Да, действительно есть и всегда были такие русские, которые не только не отрицали европейской цивилизации, но, напротив, до того преклонялись перед нею, что уже теряли последнее русское чутье свое, теряли русскую личность свою, теряли язык свой, меняли Родину… Зачем-де у нас все это не так, как в Европе? В Европе-де везде хорош талер, а у нас рубль дурен. Так как же это мы не Европа, так зачем же это мы не Европа? Нужна-де только европейская формула, и все как раз спасено; приложить, взять из готового сундука, и тотчас же Россия станет Европой, а рубль талером.

Главное, что приятно в этих механических успокоениях, — это то, что думать совсем не надо, а страдать и смущаться и подавно… Чего думать, чего голову ломать, еще заболит; взять готовое у чужих — и тотчас начнется музыка, согласный концерт -

Мы верно уж поладим,

Коль рядом сядем.

Ну, а что коль вы в музыканты-то еще не годитесь, и это в огромнейшем, в колоссальнейшем большинстве, господа?»

Больше полутора веков прошло с тех пор, как были написаны эти слова, а кажется, что они о сегодняшнем дне.