Войти в почту

о джазовом музыканте Коулмене Хокинсе

«Музыка. Важнейшее из целительных средств против сплина душевного и осенней хандры. Джаз. Неуловимая, навсегда поселяющаяся и в голове, и в памяти мелодия чистоты и обманчивой монохромности звука. Виниловые альбомы давно ушедшего в небытие века энергии и излишеств. Приторная благость и янтарное, замкнутое в стекле свечение ламповой техники. Время наедине с собой. Если полночь и нет нужды и желания рухнуть немедленно спать. Был один человек на свете, гений тенор-саксофона. Полагаю, он всегда готов составить компанию полуночникам вроде нас — мистер Коулмен Хокинс».

Ноябрь. Старший брат осени. Волшебный и, возможно, лучший месяц в году, как, впрочем, и все остальные. Слякотно-снежный, выстуженный первыми робкими морозами, серый и чёрный, окутанный раннею тьмой, оттого и мрачный, и до невозможности независимый. Ноябрь ни в ком не нуждается. Напротив. Все и каждый нуждаются в нём.

Он предвестник.

Проводник младшего брата зимы.

Командир предчувствий.

Когда ляжет на землю первый благословенный снег, когда укроет он прежние наши сомнения и страхи, когда подступит к окнам и дверям, пристроится на узеньких наличниках и карнизах белым прозрачным воротничком, а после повалит неудержимо, унося белый свет в белую даль, — тогда и будет всё ясно. И мы скажем: «Зима. К нам пришла зима». А с ней Новый год, и хлопоты, и суета, и оглядывания назад: успел, не успел? Ну и ладно!.. Ну и ничего, ничего, в новом году навалимся! Подвернём судьбе крылья. Будет ужо злодейка знать...

Так будет в декабре.

И так будет весь декабрь.

Но в ноябре...

В нём всё ещё возможно.

Предчувствие праздника неизмеримо значительнее его наступления. Предчувствие, но не ожидание. Ожидание полно томлением и грустью. Предчувствие — топливо для наших душ.

Совсем мало солнца и звёзд, и ветер норовит забраться в уши и свистеть там до одури. И всё же. Совсем скоро. Придёт первый месяц зимы. И мир задумает жить заново. Немного повзрослев. Немного изменившись...

Пора домой.

Всем нам пора домой.

А что там — дома?

В такую-то серость, тьму, смуту сердечную и непогодную хмарь?

А дома — дом. Тепло очага, свечи, уютные коврики-половички под ногами в шерстяных носках. А на них, на носках, — снегири, веточки рябины, шарики, звёздочки, развесёлые братцы-олени... Музыка, достойная богов, глинтвейн в ребристых и жарких, на просвет рубиновых бокалах, книги горками — и на столе, и на полу — где придётся. Тишина и созерцание неспешности, бесконечности и неизбежного течения времени — чем и как его остановишь? Разве что воспоминаниями?

Музыка. Важнейшее из целительных средств против сплина душевного и осенней хандры. Джаз.

Неуловимая, навсегда поселяющаяся и в голове, и в памяти мелодия чистоты и обманчивой монохромности звука. Виниловые альбомы давно ушедшего в небытие века энергии и излишеств. Приторная благость и янтарное, замкнутое в стекле свечение ламповой техники.

Время наедине с собой.

Если полночь и нет нужды и желания рухнуть немедленно спать.

Был один человек на свете, гений тенор-саксофона. Полагаю, он всегда готов составить компанию полуночникам вроде нас — мистер Коулмен Хокинс.

Родился он очень давно, 21 ноября 1904-го (к слову, вчера ему исполнилось бы 117), в Сент-Джозефе, городишке на территории штата Миссури, и чем там было ещё заняться, кроме музыки?

Коулмену Хокинсу как бы даже и повезло: он родился в негритянской семье с условным «средним» достатком, а потому музыке на довольно приличном уровне (окончив школу, два года изучал гармонию и композицию) учился с четырёх лет, в девять хорошо играл на фортепиано, виолончели и саксофоне (каждый день совершенствуясь в игре на последнем до полного изнеможения), в 12 блистал на школьных концертах, а в 14 — в барах Восточного Канзаса. Сейчас всё это выглядит немного... эээ... нереалистично, но в ту эпоху — было в самый раз.

Как-то я упоминал (в колонке о Биг Джо Тёрнере) про Мэми Смит, первую темнокожую диву в истории, записавшую персональную грампластинку — сладчайший Crazy Blues, жаркую вещицу, вполне себе актуальную (по накалу страстей) и сегодня. Так вот! Летом 1921-го мисс Мэми Смит пожаловала со своим бэндом в Канзас-Сити, где ей и подвернулся удачно приятный и обходительный молодой человек 17 лет от роду, отлично владеющий тенор-саксофоном, да ещё и обученный музыкальной грамоте, — наш Коулмен Хокинс.

Дива юное дарование оценила, взяла с собой на сцену — так и состоялся первый большой концерт Хокинса. К слову, с Мэми Смит он будет гастролировать весь 1922-й.

Далее будет оркестр Флетчера Хендерсона, где Хокинс выучится мастерски дублировать кларнет и бас-саксофон. Неожиданно сильное влияние окажет на Хокинса игра трубача Луи Армстронга (он со второго раза принял приглашение Флетчера Хендерсона и, войдя в состав его оркестра, фактически дал ему вторую, джазовую жизнь).

В 1934-м Хокинс принял неожиданное приглашение Джека Хилтона, британского короля джаза, и, подписав контракт, отправился на гастроли с его оркестром в Лондон, а после исколесил с ним же всю Европу, вернувшись в Америку лишь в 1939-м, где и грянул гром: Хокинс, может и сам того не понимая, записал одну из наиболее знаковых джазовых композиций — Body and Soul. Казалось бы, милая, но и не более того, вещица из 30-х. Но как он это сделал! Известнейшая мелодия в интерпретации Коулмена Хокинса почти не угадывалась, все словно бы ловили прекрасные интонации чего-то когда-то услышанного и невероятно знакомого, будто во сне следовали за тонкой, ускользающей нитью звучания, но...

Невероятная красота. Фантастически нежный монолог тенор-саксофона.

И такая старая, теперь уже ни с чем не сравнимая вещь, обретшая вторую, быть может, главную свою жизнь.

Так был рождён (может, и не совсем так, но любая из легенд требует хоть малой доли святой патетики) бибоп — модный и с претензией джазовый стиль сложных импровизаций и стремительных темпов, следующих более общей гармонии музыкального произведения, изначальную мелодию оставляя несколько в стороне. Во всяком случае, это совершенно точно был один из первых проблесков бибопа.

Коулмен Хокинс с детства обожал Баха. В особенности — в исполнении каталонского (где он только записи раздобыл) виолончелиста и дирижёра Пабло Казальса (в мире классической музыки считается одним из наиболее выдающихся виолончелистов всех времён). Может быть, в этом секрет успеха, секрет свободного движения от статики заданного к осмыслению любой, даже самой простой мелодии в её развитии?

Случайно или нет, но Хокинса не единожды называли «Пикассо джаза».

И его страсть к новому, всегда неожиданному прочтению классики стиля — тому подтверждение.

В начале 40-х Хокинс играет в группе Каунта Бейси, позже, в середине 40-х, работает с Тедди Уилсоном и Роем Элдриджем, Телониусом Монком и Диззи Гиллеспи, Майлзом Дэвисом и Максом Роучем. И наконец, в конце 40-х он попадает в орбиту величайшего джаз-импресарио Нормана Гранца, который и приглашает его в концертное турне по Америке — легендарное Jazz at the Philarmonic, открывшее путь к славе десяткам истинных звёзд.

Все 50-е Хокинс неустанно гастролирует по Европе и Штатам. Выступает, абсолютно блестяще, на джазовом фестивале в Ньюпорте в 1956-м (основатель фестиваля, пианист и продюсер Джордж Уэйн, к величайшему сожалению, ушёл от нас в сентябре этого года), а в 1957-м (за один день, 16 октября) записывает на Verve Records запредельный по уровню снобизма и очарования альбом Coleman Hawkins Encounters Ben Webster, словно бросая всему миру немного ленивый, в меру дерзкий вызов: «Что вы там слушаете, неразумные дети? Не пора ли и вам...»

Запись уникальная по насыщенности общения двух тенор-саксофонов — Коулмена Хокинса и Бена Уэбстера (к нему непременно вернёмся в одном из будущих текстов). Это беседа, долгий осенний разговор о жизни во всех её видимых и не очень гранях. Разговор, мастерски и исключительно ненавязчиво поддержанный Оскаром Питерсоном за фортепиано и Реем Брауном за контрабасом. Ударные — легендарный Элвин Столлер.

Это важный альбом для месяца ноября. Согревающий. Дающий надежду в непроглядной осенней тьме.

Есть и другие.

Запасайтесь временем и пушистыми пледами: вечеров ноябрьских ещё достаточно впереди.

The Hawk Swings, альбом 1960-го, — квинтэссенция свинга, одна капля оживляет даже... Вы поняли.

На трубе — поистине гениальный, сросшийся с инструментом, кажется, и физически, и ментально Тед Джонс, один из главных оркестрантов Каунта Бейси. Талантливейший Эдди Коста — клавиши и вибрафон.

The Hawk Relaxes, альбом 1961-го, формирует состояние глубочайшего, медитативного расслабления, когда с первых нот, с первой вещи вы и сами словно бы в студии и всё происходит здесь и сейчас, с вами и без вас, где-то в воспоминаниях, в Лете и Солнце, а может, и в Детстве Всемогущем... Гитара Кенни Баррелла — тонкая, лишь подчёркивающая мелодию, движение звука...

Duke Ellington Meets Coleman Hawkins — альбом записан за один день, 18 августа 1962-го, и вот что пишет о нём (в 1995-м) The New York Times: «...one of the great Ellington albums, one of the great Hawkins albums and one of the great albums of the 1960s...»

Тут и добавить нечего, разве что очевидное: Дюк Эллингтон и Коулмен Хокинс — оба на пике формы и творческого могущества. Помимо Эллингтона (фортепиано) и Хокинса (тенор-саксофон), в студии всего шесть человек — Джонни Ходжес (альт-саксофон), Гарри Карни (баритон-саксофон, бас-кларнет), Лоуренс Браун (тромбон), Рэй Нанс (корнет, скрипка), Аарон Белл (контрабас), Сэм Вудьярд (ударные).

Плотность и одновременная лёгкость звука, прозрачность и чистота клавишных, постоянная перекличка саксофонов, кларнет, скрипка... Опыт долгих исканий, опыт пребывания в джазе — как образ жизни, как её философия.

Ваш глинтвейн готов?

Пластинка на проигрывателе, а вы на диване?

Ноябрь.

Лучший из месяцев жизни нашей.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.