…Шел в поле с «винтарем германским»

<p>Здесь, на могиле Неизвестного солдата, останки которого были найдены при сооружении памятника в честь 45-летия освобождения Волоколамска от немецко-фашистских захватчиков, вспоминали защитников столицы. Как известно, 5 декабря 1941 года наши войска, сосредоточив на московском направлении значительные резервы, начали громить врага, обращая его в бегство. Были отброшены все три вражеские танковые группы, до этого рвавшиеся к Москве. Почти полмиллиона солдат и офицеров, целые армады танков, артиллерии, самолетов, огромное количество лошадей и автомобилей – таков урон противника в той памятной битве. Свыше миллиона советских солдат и офицеров, защищавших Москву и участвовавших в контрнаступлении, были награждены медалями «За оборону Москвы».</p><p> Известно, что немецкое командование рассчитывало захватить Москву в первые месяцы войны, но сибирские дивизии, прибывшие на подмогу центру, остановили операцию вермахта «Тайфун». После окончания войны маршал Рокоссовский вспоминал: «Трудно даже сказать, насколько своевременно влились сибиряки в ряды наших войск! Если под Волоколамском великую роль сыграла дивизия Ивана Васильевича Панфилова, то в ноябре не менее значительный вклад в решающие бои за Москву внесла дивизия Афанасия Павлантьевича Белобородова… Противник был смят, опрокинут, отброшен». В память о подвиге сибиряков - защитников Москвы на плитах Мемориала увековечены наименования двух армий, 26 дивизий, шести стрелковых бригад и соединений, преобразованных в гвардейские, а также высечен поименный список 19 воинов-сибиряков, удостоенных в ходе Московской битвы звания Героев Советского Союза.</p><p> Так вышло, что одним из живых свидетелей начала этой победоносной битвы стал человек, родившийся в селе Новое на волоколамской земле, а совсем недавно встретивший свое 90-летие. Евгений Петрович Широков, активный участник становления отечественного телевидения, руководитель радиостанции «Юность» и главной редакции молодежных программ Гостелерадио СССР, где готовились знаменитые программы «КВН», «Веселые ребята», «Что? Где? Когда?», дважды лауреат Госпремии, ныне - советник генерального директора ВГТРК. Тем памятным событиям он посвятил немало пронзительных поэтических строк. Вот его воспоминания.</p><p> …В песне «На безымянной высоте» есть строчка: «Стою на огненной черте». В ней точное, спрессованное ощущение того, что происходило со мной, подростком, в страшные декабрьские дни сорок первого года. До сих пор не могу осознать, как это можно было выдержать – в 30-градусный мороз стоять и видеть, как горит факелом, с жутким треском наш построенный дедом в деревне под Волоколамском дом. Помню, на пепелище остались следы от трех сгоревших коньков моей таратайки (с ледяных горок на таких катались), а больше - ничего…</p><p><i>Был немец рыжий, конопатый,</p><p>В зубах три спички сквозь оскал…</p><p>Над нашей третьей с краю хатой</p><p>Огонь зловеще полыхал.</p><p>А дед все умолял: «Служивый,</p><p>Помилуй! Не губи! Не жги!</p><p>Его - в слезах я помню живо</p><p>И помню, как ушли враги.</p><p>Еще недавно те солдаты</p><p>Галеткой потчевали нас.</p><p>И вот - спалили наши хаты.</p><p>Двоих убили – был приказ.</p><p>Куда в такую стужу деться -</p><p>Не каждый был тепло одет.</p><p>Вдруг понял я: сгорело детство</p><p>В мои неполных десять лет.</p><p>В деревне под Волоколамском</p><p>Я мстителем суровым стал,</p><p>Шел в поле с «винтарем» германским</p><p>И вслед врагам стрелял, стрелял…</i></p><p>Холод, нечего есть, негде притулиться, кроме как в траншее, вырытой нашими отступавшими пехотинцами. Отца я потерял в три года, мама застряла в Москве, детская душонка рвется на части от отчаяния и безысходности. Позже это отзовется в стихах, которые начал писать в детстве, не зная, что они станут путевкой в будущую профессию – на радио и телевидение. А ОГНЕННАЯ черта, сколько бы десятилетий ни прошло, так во мне и осталась. </p><p>Волоколамское направление было одним из главных в общей стратегии гитлеровцев, рвавшихся к советской столице. У меня чудом сохранилось почти рассыпавшееся от ветхости письмо маме в Москву с датой 14 октября 1941 года. Там едва различимы слова: «Бомбил крепко...» Это про то, как наше село Новое, а особенно – соседнее Теряево, утюжили бомбардировщики с черными крестами. А ночами не давал спать сплошной гул: армады вражеских самолетов шли на Москву, потом, отбомбившись, возвращались назад. Небо с московской стороны пылало заревом… </p><p>Всех нас потряс эпизод, когда прямо над нашими головами три «мессера» взяли в клещи краснозвездный ястребок и легко расправились с ним. В документах погибшего летчика – ему было меньше 21 года – хранились фотографии двух малюток–дочурок… Нам, не очень смышленым пацанам, было ясно: наших бьют, мы явно уступаем фашистам в технической вооруженности. И не только в самолетах. По шоссе от Покровского к Волоколамску двигалась колонна военных в плохо подогнанной форме. Ополченцы – многие были без оружия. «Одна винтовка на троих», - это звучало тогда горькой издевкой. Как же так?! Мы же привыкли слышать: «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход…» А тут – несметная вражья сила прет напролом, и кажется, нет ей преграды. </p><p>До того, как сжечь дотла нашу деревню, захватчики вели себя вольготно, даже вальяжно, заранее празднуя взятие Москвы. В нашем просторном доме, в его летней половине стоял немецкий штаб. Один из офицеров, чуть-чуть говоривший по-русски, нет-нет, да и заводил со мной и моими приятелями беседы о «новом порядке, о победе арийского духа». Еще и шоколадом угощал… </p><p>И вдруг в начале декабря все в одночасье перевернулось: беготня, паника и, во что трудно было поверить, страх в глазах. Они превратились в зверей. Когда жгли деревню, двух сельчан, пытавшихся спасти хотя бы какой-то скарб, расстреляли. Можно сказать, что фашисты были деморализованы. </p><p>Перелом! Это начали свои освободительные операции под Волоколамском Рокоссовский и Катуков – будущие маршалы, ковавшие Победу. На том самом Покровском шоссе, по которому уныло откатывались наши ополченцы, недвижно застыли в два-три ряда, тесно сомкнувшись, десятки тысяч немецких танков, бронетранспортеров и орудий, прицепленных к грузовикам. Черная река смертоносной техники… Наша армия сумела остановить этот железный поток. </p><p> Что совершенно невероятно, но когда я в сентябре 1960 года готовил свой первый репортаж для Всесоюзного радио, то вдруг увидел в монтажной эти самые кадры: застывшая лавина немецкой техники. Это было на центральной студии документальных фильмов. Единственный наш кинодокументалист Илья Копалин, удостоенный за фильм «Разгром немецких войск под Москвой» высшей награды американского кинематографа – статуэтки Оскара, делал фильм о Москве. Маститый режиссер и начинающий репортер вернулись в страшный и судьбоносный декабрь 1941 года. Представляю, как смотрели эти кадры американские зрители, пораженные крахом германского могущества. Много лет спустя меня позвали выступить на кинофестивале «Волоколамский рубеж». Тогда и родились стихи с одноименным названием. <i>Там есть такие строки:</p><p>Ветер военный развеял</p><p>Прах деревеньки моей.</p><p>Так почему же тот пепел </p><p>В сердце стучит все сильней?</i></p><p>Испытанный огнем войны в прямом смысле этого слова, я всю свою жизнь в журналистике оставался верен военной теме. Диплом за радиокомпозицию «Московский привет, Волгоград!» стал началом многих наград, полученных за работы, посвященные Великой Отечественной войне. Репортаж об открытии мемориала Неизвестному солдату у Кремлевской стены перешел на пластинку одного из первых номеров журнала «Кругозор» - тогдашней новинки. Мои очерки о семейном танковом экипаже братьев Цукановых печатались в газетах. На телевидении еще на Шаболовке мы вместе с недавно ушедшим Игорем Кирилловым вели 22 июня 1966 года передачу, собравшую всех москвичей, родившихся в этот день. Незабываемый прямой эфир! С Константином Симоновым, согласившимся быть ведущим фильма «Год 1942» в телевизионной эпопее «Наша биография», мы вместе детально прорабатывали всю ткань повествования об этом тяжелейшем периоде войны. А сколько интереснейших, захватывающих историй вместил радиоцикл «Подвиг народа», в котором мне посчастливилось участвовать вместе со старшим товарищем и наставником Юрием Борисовичем Левитаном! </p><p>Оно осталось в моем сердце навсегда – то трагическое, полное надежд, переживаний и героических свершений время. Приходит час, и оно отзывается в стихах «эхом минувшей войны».</p><p><i>…Вновь и вновь четыре года эти</p><p>Душу рвут, с ума бы не сойти.</p><p>Началась война – мы были дети.</p><p>Кончилась – мы взрослые почти.</p><p>Вздыбленное, взорванное время -</p><p>Медленного действия фугас.</p><p>Длится, длится умиротворенье,</p><p>Но война торчит осколком в нас.</p><p>Не убитый бомбой или миной,</p><p>С голодухи рвавший лебеду,</p><p>Грезил я: вот станет жизнь малиной,</p><p>Если я до мирных дней дойду.</p><p>Все крупнее огненные даты,</p><p>Все тускнее свет великих битв.</p><p>Умирают старые солдаты,</p><p>Не успев улучшить скромный быт.</p><p>Далека война. Забыта рана.</p><p>Жизнь для многих - пир и благодать.</p><p>И теперь не надо Левитана,</p><p>Чтоб народ на подвиг поднимать.</i></p>