Александр Журбин: Научить писать песни невозможно!

В профессиональном цехе его знают как мастера классических форм, поклонники музыкального театра обожают мюзиклы мастера, и даже далекие от искусства люди слышали его музыку к кинофильмам.

Не так давно, к своему 75-летнему юбилею, композитор сделал большой подарок своим друзьями и поклонникам: в Москве прошел 5-й юбилейный фестиваль композитора «Серьезно и легко!»

- Вы проводите эти фестивали раз в пять лет. Как прошел юбилейный?

- Я придумал свой фестиваль «Серьезно и легко!» - он объединяет события разных форматов и жанров: симфонические и вокальные концерты, премьеры музыкальных спектаклей и опер, кинопоказы, выставки. В 2020-2021 годах прошел тот самый, пятый фестиваль. И на каждом из этих фестивалей исполняются мои произведения крупных форм. Меня поддерживает государство, Министерство культуры, департамент культуры города Москвы. Выделяются деньги, и я очень благодарен за это.

Из-за пандемии многие люди не пришли. А другие наоборот, скучали дома и решили прийти. Я думаю, кто от пандемии не умер, тому она пошла на пользу. Она в чем-то мешала, а в чем-то помогала. Ведь композиторы, по большому счету, всегда работали в самоизоляции.

С другой стороны, конечно, надо жить в надежде на лучшее, ведь у меня уходили друзья. Боря Грачевский, оптимист неисправимый, который всегда говорил: надо улыбаться, чего ты грустный такой? И вот он умер. В Америке умерли друзья наши с супругой, сына. Не старые еще люди. В США прививку сделали. Стопроцентной гарантии, конечно, не дает. Но все-таки, я очень надеюсь, что со мной все будет в порядке.

- Но пенсию вы в России получаете, да и звание у вас есть - наверное, за него доплачивают?

- Пенсию, очень небольшую, получаю, а вот больше ничего нет. Я член пяти творческих союзов, - композиторов, кинематографистов, двух союзов писателей, Союза театральных деятелей. Но там ничего не платят, а только просят взносы.

У меня прекрасные контакты с Свердловским и Саратовским театром, где идет мой новый мюзикл, а также с Санкт-Петербургом - моя «Куртизанка» идет в театре отперетты. С театром «Школа современной пьесы» у меня был долгий роман - «Чайка, современная оперетка».

Но некоторые артисты уже ушли из жизни - Альберт Филозов, Анжелика Волчкова, недавно Володя Качан. Но со многими театрами у меня намечено сотрудничество. Например, с театром Фоменко, которым руководит Женя Каменкович, театром Олега Табакова под руководством Володи Машкова. И другими. Всех секретов раскрывать не буду, но скоро мои произведения будут идти на многих московских сценах.

- Вы именитый, титулованный композитор. Но званий народного, заслуженного артиста у вас нет…

- Действительно, кроме звания заслуженного работника культуры, каковым я стал в весьма взрослом возрасте, в середине нулевых, у меня ничего нет. Потому что для того, чтобы их получить, надо кому-то писать или звонить. Я этим не занимаюсь, терпеть не могу. И когда мои товарищи и друзья говорят: ах, какая приятная неожиданность, мне дали звание или орден, я безмерно рад… Не верю в их искренность. Знали они все прекрасно, и либо сами звонили, либо это кто-то за них это делал…

Есть у меня образцы для подражания. К примеру, Владимир Высоцкий, для которого вся эта мишура вообще не существовала, Вениамин Смехов, до последнего времени бывший просто актером, Леня Ярмольник - он отказывается от званий всю жизнь. Закончу байкой или легендой, которую мне рассказывал Лев Валерьянович Лещенко. Поехали наши лучшие артисты в Японию. И вот концерт, в котором участвуют самые знаменитые. Сам Лещенко, Иосиф Кобзон, Валентина Толкунова, Ольга Воронец. Но собрать удалось только четверть зала. А на соседней улице, через дорогу, выступал Фрэнк Синатра, никакой не народный и не заслуженный, но аншлаг - полный, зал - битком. Главное - не звание, а чтобы тебя знали, любили. Звания и награды в гроб не положишь…

- Александр Борисович, как становятся композиторами?

- Я родился в Ташкенте, в обычной советской семье. Папа и мама были инженерами, никакого отношения к искусству не имели, хотя мама была очень музыкальным человеком, пела и даже собиралась поступать в институт имени Гнесиных. Как и все мальчишки, я играл во дворе в футбол, а родители отдали меня в музыкальную школу.

- Когда начали сочинять музыку?

- Композиторский дар, если можно так сказать, обнаружился случайно. Мне было лет 9-10, у меня была нотная бумага, и я писал на ней свои каракули. Довольно быстро исписывал целые листы, а в 15 лет написал свою первую симфонию.

И еще одно важное обстоятельство - я ходил в хорошую музыкальную школу имени Успенского в Ташкенте, с очень хорошими педагогами, аналог московской Центральной музыкальной школы. Погружаясь в эту среду, я начал читать книжки о музыке, о Моцарте, Рахманинове, Шостаковиче. Если первое мое занятие - музыка, то второе - это, пожалуй, литература.

- В советское время процветала художественная самодеятельность, а вам удалось создать свой коллектив в школе?

- Мои детство и юность - это 50-60-е годы, никаких ВИА не существовало, но была эпоха джаза. Лет в 12-14 у меня была группа, я играл на клавишных, а моим контрабасистом был небезызвестный сегодня мальчик Фаррух Закиров, который потом основал знаменитый ансамбль «Ялла».

Мы ходили на «халтуру» и играли популярную музыку того времени - песню «Ландыши» и американские мелодии. За это нам даже платили! А после окончания школы меня забрали в армию. Я прослушался в военный ансамбль «ТУРКВО» Туркестанского военного округа. Меня приняли, и я играл там на виолончели. Тогда же на базе военного ансамбля был организован эстрадный коллектив «Звездочка», с которым мы объехали всю Среднюю Азию.

- А когда вы поняли, что музыка - ваша профессия?

- Композиторами сегодня часто себя называют люди, которые музыке не учились, не интересовались ее историей и никогда не слышали Брамса или Малера. Современные компьютерные программы дают возможность человеку, даже не знающему нот, сочинять музыку - и довольно приличную.

В мое время, чтобы стать композитором, нужно было потратить много времени. Я учился в Ташкентской консерватории, потом в институте имени Гнесиных в Москве, в аспирантуре Государственной консерватории им. H. A. Римского-Корсакова в Ленинграде. Обучение заняло почти 20 лет!

- Как композиторы реализуют себя в жизни?

- Я никогда не ходил на службу. Свободный художник - понятие, которое было при советской власти, и таким людям разрешалось не работать, но для этого нужно было быть членом творческого союза. Я в сравнительно раннем возрасте вступил в Союз композиторов.

Есть одна чисто финансовая и жизненно важная вещь - «авторское право». Композитор получает деньги за исполнение его произведений. Если, допустим, моя песня исполняется 50 раз в день, то это не так уж плохо, к концу месяца накапливается сумма, на которую как-то можно прожить.

У композиторов выживание в социальной среде складывается по-разному, а у меня - очень удачно. В 28-29-летнем возрасте я написал оперу «Орфей и Эвридика» - и все узнали про Александра Журбина. Платили большие авторские, а кроме того, меня стали приглашать в кино и театры, на телевидение. И жизнь радостно покатилась по тем рельсам, о которых я всегда мечтал. Вот так до сих пор и живу.

- Как вам удалось избежать соблазна стать композитором-песенником?

- Очевидно, что все-таки у меня была страсть, привязанность к большим формам. К примеру, огромный труд - написать симфонию, над этим произведением нужно много думать.

Кроме того, меня еще очень тянуло в музыкальный театр. Мюзиклов у меня - около 50, и все они были поставлены, некоторые с большим успехом, и в этом жанре я один из признанных лидеров в России.

Кроме того, я написал много музыки для кино - более 60 фильмов. Песни писал, но, честно сказать, никогда себя песенником не называл - это не мое. Я вижу огромное количество пошлых, блатных, примитивных песен, на которых печать вопиющего композиторского неумения, и мне это совершенно не нравится. Если я сочиняю песню, то она, как правило, все-таки на хорошие стихи.

- А что такое хорошая музыка? Кто устанавливает критерии?

- У нас есть группа композиторов - Геннадий Гладков, Владимир Дашкевич, Алексей Рыбников, Максим Дунаевский. Наверное, еще был Марк Минков, но он, к сожалению, довольно рано умер. Все мы - люди с академическим образованием, закончили консерватории, умеем создавать крупные формы, но при этом можем писать и песни. Продолжаем классические традиции. В принципе, можно научить студента писать симфонии, а вот научить писать песни невозможно - это дар, который в композиторе заложен природой. И поэтому мы, композиторы, умеем и то, и другое.

Хорошая или плохая музыка - объяснять это можно бесконечным множеством слов. Я сразу слышу - хорошая музыка или примитивная. Кстати, неправда, что музыка не нуждается в переводе, мол, это искусство, понятное всем. Американская музыка очень отличается от русской, а индонезийская от африканской. Поэтому никто из современных российских композиторов, по большому счету, не имел успеха на Западе.

- Что вы думаете о своем американском периоде жизни?

- Одна из главных причин заключалась в том, что у нас рос сын, ему было тогда 11 лет, и он был явно талантливый музыкант. Мы решили, что ему хорошо бы поучиться где-нибудь в США или в Англии. Причем я никогда не эмигрировал в буквальном смысле этого слова. Мне предложили трехлетний контракт в одной американской музыкальной организации, дали пост штатного композитора. Потом появились другие контракты: я преподавал, играл, сочинял - в общем, много было интересного.

И, конечно, американский опыт мне дал очень многое. В Америке я узнал, как делается западный шоу-бизнес, участвовал в создании нескольких мюзиклов, сам играл в оркестре и был руководителем нескольких постановок. В музыкальном мире у меня практически не было связей - я сам их налаживал.

- Вы хотели завоевать широкую американскую аудиторию или было достаточно общения с русскоязычной диаспорой в Америке?

- На момент нашего приезда, по некоторым сведениям, только в Нью-Йорке проживал миллион русскоговорящих людей: евреи, армяне, эстонцы и латыши. Конечно, мне пришлось иметь дело с русской эмиграцией, с русским комьюнити. Я создал русский театр, который назывался «Блуждающие звезды» - все актеры жили, так или иначе, либо в Нью-Йорке, либо в Бруклине, либо на Манхэттене. В театре должны быть красивые декорации, красивые костюмы, свет, звук, зал. И мы играли в клубах, церквях, синагогах - там, где давали такую возможность.

- Почему все-таки вернулись на родину?

- Проведя в Америке 12 лет, с 1990 по 2002 годы, я вдруг понял, что буквально бьюсь головой об стенку. Убедился, что все усилия по развитию моей карьеры тщетны. Да, у нас получился успешный театр, у меня был фестиваль русского кино… Но композиторская карьера стояла на месте, американские оркестры мои произведения не играли, американские театры мои мюзиклы не ставили. Мне стало ясно, что я борюсь с каким-то призраком, и нет ни одного шанса этот призрак победить.

Это совпало с неожиданным звонком из Москвы. «Александр, мы хотим вас пригласить, предлагаем написать музыку к фильму «Московская сага». Это были старые знакомые, режиссеры, и я решил не отказываться от предложения. Нельзя было отказаться! Кроме того, Московский театр Луны захотел поставить мой мюзикл по Набокову «Камера обскура», и я понял, что Россия зовет меня назад.

- Решение было правильным?

- Я поехал в Москву, снял какую-то квартиру, и стал писать музыку для кино, театра. Меня снова стали приглашать на телевидение, на радио. Я почувствовал себя в своей родной среде, понял, что нужно отказаться от пустых фантазий и заниматься своим делом, тем самым делом, которому я посвятил всю свою жизнь.

- А дети остались там?

- Сын живет в Нью-Йорке, наши внуки родились в Нью-Йорке, они уже чистые американцы. А мы с женой частично живем в России, частично - в Америке, частично - в Европе.

Из-за пандемии, конечно, путешествуем гораздо меньше.

- А есть ли конкуренция внутри музыкального цеха?

- Конкуренция, безусловно, есть. Действует много разных тайных рычагов, о которых мы не знаем. Моргенштерн или Бузова - они же не сами по себе, за ними стоит большая команда тех, кто создает этот имидж. На самом деле, это все временно. Я не хочу сказать, что они бездарны, нет. И Сергей Шнуров - очень талантливый продюсер.

Но, опять же, через пять лет кто вспомнит эти песни? А вот песни Фрадкина, Богословского и Соловьева-Седого еще сто лет будут петь. Вот знаете ли вы, что на протяжении всей жизни Чехова самым популярным писателем в России был человек по фамилии Потапенко? Вы читали Потапенко? Он издавался гигантскими тиражами, а Чехова знали сто человек. Так что я спокойно живу и стараюсь сохранить свою, если хотите, чистоту, и заниматься тем, что люблю. Не пытаюсь стать Моргенштерном - и никогда им не стану.

Андрей Князев

Фото: Агентство «Москва»/К. Зыков,

PR