об италоамериканском певце и композиторе Луи Приме
«Италии и итальянцев в жизни нашей всегда как-то много — умеют они заполнить собой пространство бытия и кухни. Кипят страсти. Рвётся из бокалов игристое через край. Играет на трубе и вопит при том неистово — кто? Мистер Луи Прима. Самый что ни на есть итальянский итальянец. Родившийся 7 декабря 1910-го в Новом Орлеане. Это даже не то чтобы человек — явление. Исторический артефакт, громогласно объявляющий сам себя в каждое из мгновений».
Декабрь. Месяц исключительно благостный, если ничего не знать о приближении Нового года, никак к нему не готовиться и уж тем более ни единой минуты драгоценнейшего личного времени не тратить на всякую ерунду вроде стишков для Деда Мороза, подарков для домочадцев и друзей и украшательства (для себя любимых и для спасения души от ада уж слишком большого города) роскошных жилищ и скромных прибежищ.
А вы обитаете на даче?
Ну так вам ещё и снег предновогодний разгребать.
От лёгкого, немного сумбурного озверения лучше прочего в декабре помогает бокал лучистого на просвет свечей просекко. И где же растёт у нас то, из чего и делают напиток богов (и людей, измученных благами цивилизации)?
В Италии.
Куда мы в самый радостный месяц в году — без итальянцев?
Разве что...
Нет. Цирк — он для другого.
Италии и итальянцев в жизни нашей всегда как-то много — умеют они заполнить собой пространство бытия и кухни. Кипят страсти. Рвётся из бокалов игристое через край. Играет на трубе и вопит при том неистово — кто?
Мистер Луи Прима. Самый что ни на есть итальянский итальянец.
Родившийся 7 декабря 1910-го в Новом Орлеане.
Это даже не то чтобы человек — явление. Исторический артефакт, громогласно объявляющий сам себя в каждое из мгновений. Вы можете в это не верить, но постоянно, в любую из секунд где-то в подлунном мире нашем, щедро смешав буги-вуги, рок-н-ролл, блюз и тарантеллу, поёт, выскакивая от смеха и дуракаваляния сам из себя, неугомонный, почти безумный (для публики уж во всяком случае), ни разу не стареющий и никогда не унывающий — Луи Прима.
Мальчик из семьи итальянских эмигрантов с сицилийскими корнями.
Как прекрасно, что, покорив мир и компанию Capitol, он обосновался со своими умопомрачительными, экзорцистскими шоу именно что в Лас-Вегасе. Какое красивое и мрачное пророчество, какая ирония судьбы — сицилиец-трубач, потрошащий пять раз за ночь карманы наипочтеннейшей публики.
Да, да.
Этот безумец, этот мачо с гримасой сладострастного страдания на лице был самым обычным трудоголиком. Несколько раз за ночь менял репертуар. Пел и играл на трубе вживую, под утро хрипя как раненый медведь, скакал по сцене и залу, норовя снести к чёртовой матери и гостей, и столы с закусками.
И нежнейшим, словно ангельским (разве что уж очень хорошо поставленным) голосом подпевала ему со сцены двадцатилетняя девочка с непроницаемым лицом, хрупкая, с дерзкой и прямой мальчишеской стрижкой, черноволосая, красивая до одури.
Что он там пел? Что играл на трубе? Почему они, «великие ценители» джаза, называли его тенью Армстронга?
Зависть.
Простое человеческое чувство. Незамутнённое ничем.
Приму нашёл Гай Ломбардо. Тот самый, под оркестр которого Америка четверть века (и почти столько же ранее того — у радиоприёмников) встречала у телевизоров Новый год. С боем часов в полночь. С проникновенной Auld Lang Syne в магическом исполнении Кармена Ломбардо. Ах уж эти итальянцы — братья всему миру навек.
Гаю Ломбардо достаточно было в течение одного вечера хорошенько расспросить совсем не застенчивого юного Луи про его детство, чтобы всё и сразу встало на свои места.
Мама Луи Примы, заядлая меломанка и ценитель прекрасного в целом, всех своих детей обучала музыке сообразно собственным представлениям и вкусу. Луи досталась скрипка. И он вполне ответственно упражнялся в овладении ей, но медный, побитый жизнью и временем корнет старшего брата сбил мальчишку с пути истинного — он стал трубачом.
Помешанным на Луи Армстронге и Кинге Оливере. Так всё было перемешано в Новом Орлеане и клубах его, что и сам Господь Бог бы не разобрался, а вот ангелы среднего звена смогли, и миру был явлен доселе невиданный и никем не слыханный стиль — чёрные корни блюза, госпелов и спиричуэлс слились в одно целое с итальянскими народными песнями, с танцами до упаду и с джазом, а вернее, с диксилендом.
Вы не могли не слышать этих песен.
Они — как электричество (говорят, его тоже никто не видел, а лампочки в домах и на ёлках зажигаются от света давно погасших где-то и когда-то звёзд).
Just A Gigolo — I Ain't Got Nobody, Oh Marie, Buona Sera, Banana Split For My Baby, Jump, Jive, An* Wail, When You're Smiling — The Sheik Of Araby, Angelina — Zooma Zooma, Beep! Beep!, That Old BlackMagic и — внимание! — Sing, Sing, Sing, ведь именно Луи Прима его написал в далёком и туманном 1936-м.
«Зачем столько перечислений?» — спросите вы, если дочитаете до этого места. А затем, что нужна же человеку чистая радость, берущаяся из ничего! Из пластинки виниловой или просто — из интернета! Две-три песни — и можете смело заказывать ёлку срочной доставкой (как бы в запале во двор не побежали рубить — вот тут будьте осторожней), лезть на антресоли за игрушками, упрятанными в бумаге и вате.
Извлекайте на свет божий гирлянды, убирайте (в морозилку) шампанское, ставьте фужеры и зажигайте свечи — Италия и Новый Орлеан в эту ночь будут вам в помощь, и только попробуйте дерзко соврать, что, мол, «не зацепило» — не поверю ни на секунду единую!
В холодильник хорошо бы не одну, а хотя бы две-три бутылочки прелестного просекко упрятать.
Sing, Sing, Sing — гимн эпохи свинга, первоначально — посвящение блистательному и обворожительному Бингу Кросби, крутейшему из всех крунеров Америки.
Луи Прима хотел назвать песню Sing Bing Sing, но из скромности (ха-ха) передумал — славный итальянский парнишка.
Бенни Гудмен, лощёный король свинга и ревущих биг-бендов, дирижёр и кларнетист от бога, почуял в «вещице» Примы алмаз раджи величиной с голову быка и 6 июля 1937-го записал в Голливуде огненную (а может, это напалм?), длиной в восемь минут и сорок три секунды версию, навечно отлитую в шеллаке 12-дюймовой пластинки — пополам на каждой из сторон!
Кстати! Именно благодаря этому джазовому стандарту барабанщикам (они же ударники по большому счёту) удалось выйти из тени и получить своё персональное соло — на первой записи Sing Bing Sing это особенно видно.
Так вот — мистер Луи Прима.
Настойчивый и упорный, словно буйвол. Горы свернул. Заслужил прозвище Wildest! — а как иначе было назвать его вопли и пассажи на трубе? Покорил сердце первой леди Америки Элеоноры Рузвельт, и она, побывав на одном из его выступлений в Вашингтоне, пригласила Приму выступить на концерте в честь дня рождения президента Франклина Рузвельта.
В армию Луи Приму не призвали, помогла (вполне реальная) тяжёлая травма колена, и Прима продолжил выступать для простого народа и армии, неожиданно для себя столкнувшись с серьёзной неприязнью публики к итальянцам — шла война, и чью сторону занимала Италия, всякому в Америке было известно.
Тогда-то и произошло то главное, за что я люблю, почитаю и уважаю Приму — с маниакальной настойчивостью он продолжил петь итальянские песни, круто замешанные на диксиленде и свинге, продолжил к месту и не очень (хотя это фигура речи, всё у него было «очень») вставлять на выступлениях итальянские фразы и словечки, рождая из ничего, из чистой импровизации ещё один новый стиль — скэт — импровизированный джазовый вокализ, казалось бы, бессмысленную мешанину звуков, вскриков, обрывков словесных и музыкальных фраз.
Истоки такого чуда известны — сценические буйства Луи Армстронга, Диззи Гиллеспи, Эллы Фицджеральд. Но каких невероятных высот, какого отточенного совершенства достиг во всём этом Луи Прима!
Вы допиваете вторую бутылку просекко?
Успели послушать несколько его хитов?
Публика ему покорилась.
Он был своим, своим и остался.
Зарабатывал поистине безумные деньги, однако музыка всегда была для него на месте номер один.
В 1948-м он познакомился с Кили Смит. Это ей мы обязаны блистательным дуэтам, в которых два голоса, ангела и демона, поют нам — каждый на отдельно взятое ухо. Новейшее, никем не виданное стерео внутри STEREO.
А-а-а! Наконец-то вы добрались до That Old Black Magic!
Чувствуете вскипающую под кожей тысячами тысяч пузырьков шампанского — Любовь?
Думали, такого не бывает? Думали, это всё «старьё и рухлядь» ламповой эпохи?!
За эту версию они, Прима и Смит, получили трижды заслуженную «Грэмми» (Grammy)!
Где там ваша срубленная во дворе ёлка?
Сверкает и блестит огнями нездешними?
В 1954-м Прима достигнет пика могущества. Его концерты в отеле «Сахара» в Лас-Вегасе, вместе с теперь уже женой (четвёртой по счёту) Кили Смит и другом-саксофонистом Сэмом Бутерой (конечно, итальянец — дьявол звука и неистовый профессионал), проложат дорогу в «пустыню счастья и грёз» буквально всем — и Элвису тоже.
Именно Прима своим безумным успехом ночных нескончаемых шоу создаст Лас-Вегасу флёр дорогого музыкального пафоса на грани истерии — высшая проба, чистое золото.
Слушайте.
Наслаждайтесь.
Любая из пластинок тех лет.
Любая из вещей того периода.
Ибо всё, что приносит нам радость, пронизано духом Грядущих Праздников.
Что ещё?
Разве что — немного просекко?
Кили Смит — звезда первой величины. Она заслуживает отдельного разговора. Её творческий и любовный союз (тринадцать лет вместе) с Примой — лишь часть невероятно насыщенной и долгой жизни.
И вот внутри союза этого были рождены те хиты, что неизменно веселят кровь усталого путника большого города, человека «истомлённого голодом и жаждой» духовной, существа с искрой божьей в груди, так яростно задуваемой ветрами житейскими.
Прочь тревоги и сомнения!
Да изгнана будет тьма из сердец и душ наших!
Соединим же бокалы, полные радости, — посреди Декабря, первого сына не то старухи, не то красавицы Зимы!
Возвеселимся...
Что ещё остаётся повзрослевшим детям, обременённым ответственностью, обстоятельствами, семейными узами...
Не будем говорить о том, что было потом.
Чем и как закончилась земная жизнь Луи Примы.
Какое это имеет значение сегодня, в день его рождения?
Он дарил нам счастье.
Дарит и сейчас. И потому — вот вам полный текст любимейшей моей песни Луи Примы и Кили Смит That Old Black Magic!
Вы знаете это чувство.
Все мы его знаем.
Любовь подобна Новому году и Рождеству — точно такое же безумное расточительство, тот же, казалось бы, никогда не смогущий угаснуть бриллиантовый блеск бытия!..
А на самом деле...
Магия...
Просто магия звука.
That old black magic has me in its spell
That old black magic that you weave so well
Those icy fingers up and down my spine
The same old witchcraft
When your eyes meet mine
The same old tingle that I feel inside
And then that elevator starts its ride
And down and down I go, round and round I go
Like a leaf that's caught in the tide
I should stay away but what can I do?
I hear your name and I'm aflame
Aflame with such a burning desire
That only your kiss can put out the fire
'Cause you are the lover I have waited for
The mate that fate had me created for
And every time your lips meet mine
Darling, down and down I go,
Round and round I go
In a spin, loving the spin that I'm in
Under that old black magic called love!!!
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.