Юлий Ким: Наша страна в тумане...

Кстати, в декабре у Юлия Кима юбилей. Ему - 85 лет!

-Юлий Черсанович, давайте начнем с того, что вам ближе всего - стихи, бардовская песня. Почему сегодня аудитория бардов так сильно уменьшилась?

- Сказать, что она так уж сильно сократилась, я не могу. Но безвозвратно уходит та интонация, которую задали Галич, Визбор, Высоцкий, барды первого и второго призыва.

Сейчас вновь оказалась востребована социальная сатира, даже больше, чем в прошлые годы.

Тем не менее, бардовская песня как была востребована, так и остается. Каждый год в России проходит около четырехсот фестивалей. Наши «нетленные» барды и сами не прочь пококетничать насчет того, что их жанр умер, - при том, сколько фестивалей русской песни проходит по всему миру: в Германии ежегодных два, в Америке - три, в Израиле один - Сахновка (раньше он назывался Дуговка). Даже в Швейцарии есть, где наших эмигрантов очень мало, но много специалистов, работающих по длительным контрактам. И те 150 человек, что собираются на свой слет на лугу в Альпах, для тамошних мест не менее значительная аудитория, чем 250 тысяч на Грушинском.

- Как вы относитесь к нынешней непростой ситуации в стране? Как бы вы ее определили?

- Мы все находимся в тумане. В августе 1991 года произошла великая августовская капиталистическая революция. Вместе с ней случилось событие чрезвычайной важности - был восстановлен институт частной собственности. У населения появилась возможность зарабатывать, а слово «доллар» перестало быть ругательными. И теперь разговоры о том, что «я потерял бизнес» или «я начал бизнес» можно услышать от представителей всех слоев населения. Однако нужно констатировать, что вместе с этим возникла прослойка людей, получивших паразитическую возможность делать бабки за счет чужого труда, это идет от криминала и бюрократии.

Вместе с реабилитацией частной собственности и предпринимательства случилась полное торжество гласности. Довольно долгое время цензура была минимальной. А сейчас мы видим и чувствуем, что на общественную жизнь все большее влияние оказывают представители, скажем так, одного направления нашей политической системы.

- Как вам российское телевидение, особенно центральные телеканалы?

- Вообще, я не очень хороший телезритель. Не очень люблю смотреть «ящик». А по сути - да, ничего не попишешь, ширпотреб существует не только в песне, но и в так называемой художественной прозе. Прилавки книжных магазинов на 90 процентов засеяны однодневными детективами и дамскими романами. Кстати, почему-то среди авторов детективов дам в полтора раза больше, чем мужчин...

С другой стороны, были полосы в жизни европейской музыкальной культуры, когда и ширпотреб отличался высокой художественностью. Что есть опера «Кармен», как не высокий образец «низкого» жанра?

- Вы сейчас пишете так мало песен социальной тематики. С чем это связано?

- Потребность в этом у меня исчезла в начале 90-х годов, именно тогда я сочинил свою последнюю песню такого рода. У меня было немало однодневок - когда сегодня просят исполнить какие-то из них, я не все и вспоминаю, а многие безнадежно устарели.

Например, песенка 66-го или 67-го года «Обыск» малопонятна сегодняшней публике, потому что сама ситуация, когда у человека на «шмоне» изымают Набокова, Солженицына, в наше время невозможна: все, что тогда было крамолой, теперь в свободной продаже. Но я ее пою - именно с той целью, чтобы молодой слушатель узнал, в какой обстановке мы жили.

А некоторые песни сегодня неожиданно наполняются свежим содержанием. Был у меня, например, «Адвокатский вальс» - о защитниках диссидентов в 1960-е. Там есть четверостишие: «Судье заодно с прокурором плевать на детальный разбор, им лишь бы прикрыть разговором готовый уже приговор». Она и сегодня актуальна, хотя меня это не только не радует, а сильно удручает, потому что правоприменение Уголовного кодекса во многом осталось на уровне брежневского времени.

- Человек, посвятивший себя бардовской песне и вошедший в нее позже Окуджавы, не мог не испытать его влияния.

- Под обаяние Булата Шалвовича и его искусства попало не одно поколение. Я не могу сказать, что он решительным образом повлиял на мое творчество. Хотя бы потому, что не очень силен в лирической теме, песен и стихов от первого лица у меня крайне мало. Как человеку театральному, мне нравится пробовать разные интонации, имитации, пародирование. Сочиняя песенную пьесу про московские кухни, я сознательно подражал Булату, Галичу, Высоцкому, в меньшей степени - Визбору. Именно четыре этих интонации господствовали на московских кухнях того времени...

Сам я узнал об Окуджаве в 60-м году. Попал по распределению учительствовать в камчатский поселок, за год насочинял, по меньшей мере, пятнадцать песен, был переполнен ими и впечатлениями о Камчатке. Когда услышал на чьей-то магнитофонной пленке песни Булата, посмотрел на них свысока. Тем более, что эти ранние вещи - «Из окон корочкой несет поджаристой», «За что вы Ваньку-то Морозова», «Отворите двери» - выдержаны в русле тогдашней дворовой городской песни.

- Много лет вы живете на две страны, два города. В Москве и Иерусалиме. Где себя ощущаете лучше?

- Я не сравниваю. Житье-то совершенно разное. Относительно быта - мне комфорта хватает всюду, тем более - человек я нетребовательный, и моя замечательная супруга обеспечивает достаточный для нас обоих уровень удобства жизни. Ивритом я не овладел, но та часть Иерусалима, где находится наша небольшая квартира, утыкана русскими магазинчиками, рядом с нами их целых два.

А по деньгам - у меня литературный заработок, также я получаю гонорар за выступления, вот скоро буду встречаться со зрителями в театре Фоменко. Договор подписан, гонорар прописан. Пенсия небольшая, меньше, чем у многих моих сверстников.

Мое семейство, жена и дочка с внуками, так устроили жизнь, что у меня есть возможность работать творчески. Не сижу с внуками, от плиты, стирки и готовки я отстранен. Хотя могу существовать автономно и все это делать сам. Другое дело - социальный комфорт. В России уличная толпа почему-то заряжена потенциальной агрессией. На всех лицах - озабоченность, чего я совершенно не видел ни в Израиле, ни в Америке. Люди все время к чему-то стремятся, но не к светлому будущему, а за какой-то ускользающей от них добычей. Мне в здешней толпе неуютно…

- Что вы вкладываете в понятие «Родина»?

- Есть несколько мест на земле, к которым я чувствую родственную привязанность. Главные из них - в России: Калужская область, Москва и Камчатка. Ну, с Москвой ясно, на Камчатке я служил три года, потом несколько раз наезжал. В городе Малоярославце Калужской области провел отрочество, со второго по седьмой класс.

Вне России это - туркменский город Ташауз, где я прожил с 8 по 10 класс, ужасно туда тянет, но никак не попаду: ушли в прошлое вольные времена Советского Союза, когда можно было спокойно купить билет и в приличных условиях доехать. Один мой знакомый, у которого там родня, рассказывает, что добирается в Ташауз с жуткими препятствиями, всюду взятки. В вагоне разбиты окна, не работает туалет...

И, конечно, Израиль тоже стал родной землей. Там я, понятно, провожу времени меньше, чем в России - основной круг моей деятельности и друзей остался здесь. Но в Израиле я похоронил свою первую жену, излечил собственную онкологию, обрел новых друзей.

- Кто-то из коллег мне по секрету рассказывал, что вы родственник клана Кимов, которые уже семьдесят лет руководят Северной Кореей. Но из-за скромности не хотите к ним обратиться…

- Вообще-то Ким - одна из самых распространенных фамилий в обеих Кореях. По частоте она уступает, кажется, только фамилии Ли. Среди Кимов, насколько знаю, существует восемь кланов или, по-корейски, - поев. Корейцы меня всегда спрашивают, какого я поя, но до сих пор не знаю четкого ответа. Может быть, из того же, к какому относится и правящая династия Кимов, но я это не выяснял, мне неинтересно. Хотя, некоторые родственники говорят, что это наша с ними общая родная земля, родина предков. Насчет второго согласен, с первым могу поспорить…

Да, какие-то связи даже начали восстанавливаться, когда реабилитировали папу, расстрелянного в 1938 году. Состоялось знакомство с родственниками, но длительные отношения, увы, не завязались. В Южной Корее я был. Мы с женой Лидой туда слетали, пробыли 10 дней в Сеуле. Очень понравилось. В КНДР не был ни разу.

- Несмотря на солидный возраст, вы часто и много ездите по России. Что больше всего запоминается, какие впечатления остаются?

- Капитализм шагает по стране семимильными шагами, хотя не всегда попадает на твердое место - то в лужу, то в болото, то в навоз...

Сильное впечатление произвел мой любимый Петропавловск. Друзья привезли нас на обзорную точку, и мы увидели сказочной красоты Авачинскую бухту, на берегах которой террасами расположены улицы города. Петропавловск состоит, в основном, из унылых, как казармы, пятиэтажек. Но, во-первых, разные районы раскрашены в разные цвета. А во-вторых, над этим однообразием парят яркие пятна властно вторгшегося капитализма: там торговый центр, тут развлекательный, где-то еще спортивный - построены из новейших материалов, по современным технологиям...

Я бывал на китайских рынках в Хабаровске, Благовещенске. Торговцев там действительно много. Но не больше, чем кавказцев в Москве. Приезжие по-восточному умны и понимают, что есть масса способов проникновения в страну, помимо военного отъема территории. В Благовещенске меня поразила простота связи русского и китайского берегов. Через Амур ходит речной трамвайчик, любой местный житель, заплатив 1200 рублей за визу, садится на него и переезжает в соседнее государство, а там стоят супермаркеты, на которых по-русски написано: «Добро пожаловать»...

- У вас сейчас много работы на ТВ, в кино, театре?

- В кино ее нет практически уже лет пятнадцать. Старые вещи по телевидению показывают. Последней была работа в фильме «Идеальная пара» Аллы Суриковой.

Сейчас, главным образом, показывают мюзиклы в Московским театре оперетты. К примеру, «Ноттердам де Пари» - я был переводчиком, «Монтекристо» и «Граф Орлов», где я выступаю как либретист с композитором Романом Игнатовым. Ваши коллеги упрекали меня, говорили, что мюзикл - чисто коммерческое предприятие. Так вот, я им отвечал, и вам скажу: проданная рукопись не исключает вдохновения. Все свои гениальные оперы и Моцарт, и Россини сочиняли по заказу за хорошие гонорары.

Мир гусаров и пиратов действительно очень увлекателен. Когда сочиняю пьесы, всегда смотрю в сторону Евгения Шварца. Это некоторые мои знакомые и друзья называют мальчишеством. Только слово «мальчишество» я бы заменил на «романтизм». Все серьезные художники - романтики, все ходят вокруг да около несбывшейся мечты. Разлад между желаемым и действительным - конфликт каждого художника, источник вдохновения.

-Кстати, каким спортом вы занимаетесь - до сих пор в прекрасной форме, поджарый, стремительно ходите…

- Сейчас - только зарядкой, плаванием. В молодости занимался фехтованием, но потом оказался отстранен от этого, и не вижу в этом особой трагедии. Как и от того, что уже не хожу в туристические походы. Хотя в молодости очень это дело любил.

На старости лет осталась одна забота - поддерживать свою физическую форму с помощью зарядок и ограничений в еде.

- Вы довольно долго были борцом с советской властью...

- Думаю, что это некий штамп. В какой-то части нашего общества сложилось представление обо мне как о диссиденте, который не только сочинял песни, стихи и пьесы, но и участвовал в правозащитном движении. И мои крамольные песни, которых всего десятка два с половиной, наверное, остались в памяти крепче, чем все, что я насочинял для кино и театра. А на самом деле я никогда не было активным борцом с советской властью.

- Вы общались с академиком Андреем Дмитриевичем Сахаровым, которого одни называют совестью нации, другие - могильщиком страны. Какое впечатление он на вас произвел?

- Это был человек особенный, штучный. Как и Александр Исаевич, с которым я тоже был знаком. Даже не могу поставить их в ряд с кем-либо. Андрей Дмитриевич был представителем нашей технической интеллигенции, высочайшей культуры, мыслящих людей, у него были свои привычки, но он выдерживал высокий градус нравственности, говорил всегда то, что думал, и делал это искренне...

- Несколько слов о вашей первой супруге…

- Она умерла, когда моей дочери Наталье, писательнице и журналистке, было 25 лет, внучка Ксюша - совсем крошечная, а мне еще и пятидесяти пяти не исполнилось.

- Расскажите о дочери.

- Дважды была замужем, от второго брака у нее дочь Мира, сейчас ей 18 лет, и сын Юра, ему 15. Старшая внучка Ксюша совсем взрослая, ей скоро тридцать. Нашла свое призвание в театре - РАМТ теперь ее дом родной, где она работает.

- А вторая супруга?

- Лидия Михайловна делает все возможное для нашего нормального существования.

Она кандидат химических наук, но в перестройку ей пришлось переквалифицироваться в бухгалтера. Когда мы встретились, мне уже было за шестьдесят, ей - за пятьдесят…

Беседу вел

Андрей Князев

Фото Г. Усоева,

Агентство «Москва»/К. Зыков