Виктор Мережко: Как мы дрались с Михалковым

Виктор Мережко, без сомнения, один из самых известных советских сценаристов. А созданный по его сценарию кинофильм «Полеты во сне и наяву» в этом году отмечает 40-летие.

Нет никаких сомнений в том, что без Виктора Мережко ландшафт нашего кинематографа выглядел бы совершенно иначе.

— Виктор Иванович, давно, еще лет десять назад, отвечая на вопрос «Какой из ваших фильмов самый-самый», вы назвали «Полеты во сне и наяву». Что-нибудь изменилось с тех пор?

— Еще один фильм очень хороший — «Собачий пир», в главных ролях — Сергей Шакуров и Наташа Гундарева, покойная. Очень люблю картину «Здравствуй и прощай!», это одна из первых моих работ. В этом же списке «Сонька Золотая Ручка» и «Родня», которую Никита Михалков снимал.

— Я так понимаю, что с Никитой Сергеевичем вы в свое время дружили?

— Не то слово! Очень дружили. Помню, я ему ко дню рождения когда-то подарил мешок картошки… Потому что плохо было с картошкой. Это год 82-й или 83-й, не скажу точно. И я решил принести ему в квартиру на Малой Грузинской целый мешок.

— А расстались вы с Никитой Сергеевичем, по-моему, потому, что лоббировали Юлия Гусмана.

— Гусмана и кинопремию «Ника», я был президентом киноакадемии «Ника». Никита умеет ставить стеночки между собой и тем, на кого он обижен или зол... Потом мы помирились. Он попросил меня стать председателем правления Дома кино, откуда я относительно недавно ушел. Но не из-за Никиты Сергеевича.

— Обида-то у Михалкова на вас давняя должна быть. Вы же именно под него писали сценарий «Во сне и наяву»?

— Под него, да. Он ведь меня и познакомил с режиссером Романом Балаяном. Я Балаяна не воспринимал — мне казалось, он высокомерно и немножко с презрением разговаривает. А Никита мне говорит: «Напиши для Ромы сценарий, он без денег совершенно, без работы». Мы встретились. «Рома, о чем бы ты хотел сценарий?» — спрашиваю. Он отвечает: «Обо мне!» Я: «Не понимаю!» «Мне снится, что я стою на горе. Прыгаю, крылья расправляю, как орел, лечу, а потом падаю, и опять в дерьме!» Я говорю: «Значит, во сне ты летаешь, а наяву ты…» «Хорошее название: «Полеты во сне и наяву», запомни!» Я записал.

Короче, я написал сценарий под Михалкова. А Рома говорит: «У Никиты очень сильный бычий глаз, мощный… Нужно найти человека с таким... больным глазом. Ты Олега Янковского знаешь?» — «Конечно. Мы товарищи с ним хорошие». — «Дай ему сценарий прочитать». Я Олегу позвонил, он спрашивает: «Студия?» — «Довженко». — «Да не дай бог! Лучше «Монголкино», чем студия эта… А кто режиссер?» Я отвечаю: «Балаян. Ну, есть такой армянин». — «Я армянина одного знаю, Параджанова. А этого не знаю». — «Ну прочитай сценарий. Ради меня». Я завез сценарий в «Ленком», оставил на служебном входе. И Олег прочитал за ночь.

А они вместе с Михалковым ехали сниматься в «Собаке Баскервилей», к Игорю Масленникову, куда-то в Эстонию… И Олег вошел в купе и давай кричать: «Мережко такой гениальный сценарий написал!» «Какой, какой?» — спросил Никита. Ну и… немножко на меня обиделся. Я ему сказал тогда: «Никита, ну ты же понимаешь, это же режиссер выбирает, не я!» На этом и помирились.

— А что за история, когда вы дрались с Михалковым на пару?

— Ну, это в Германии было. С немчурой мы дрались, в гостинице… Никита говорит: «Витюшка, спина к спине! Отступаем!» И мы пошли спина к спине, я одного ударил, он на переходе еще одного ударил, и мы поднялись к себе в номера. В гостиничном буфете нам отказались наливать.

Две бутылки водки мы с Никитой до этого выпили в ресторане берлинского ЦДРИ, и я говорю официанту: «Коммен зи битте! Гебен зи битте айн флаш водка!» Он: «Цум цвай?» («Для двоих?») «Яя, — говорю, — цум цвай!» «А, дас ист анмеглих!» («Это невозможно!»)

Ну, выпили с Никитой по полному стакану. Никита говорит: «Маловато. Закажи еще». Я заказал. А официант заорал: «Найн! Найн!», но принес вторую бутылку, как будто факел олимпийского огня, под аплодисменты всего заведения.

Мы ехали обратно в гостиницу на мусоровозе: не знали, как такси заказывать. А денег, дойч-марок этих гэдээрэшных, было много у нас. И подъезжает мусоровоз. Мы «проголосовали»… Я на ломаном немецком сказал, куда нам ехать, отель такой-то, не помню, какой. Мы забрались по ступенькам к водителю мусоровоза и поехали.

А в гостинице решили еще выпить. Нам не наливают. Ну и да, дошло до драки с персоналом. Было дело.

— Правильно я понимаю,что ваш сын Иван Мережко будет делать что-то типа ремейка «Полетов» по вашему сценарию?

— Не ремейк, нет. Мне один приятель говорит: «Слушай, сейчас одна из важных и больных тем — это одиночество женщин. Найти нормального мужика красивой, достойной женщине очень сложно. Поэтому напиши что-нибудь похожее на «Полеты», но про женщин». Я написал сценарий, который называется «Одиночество — сволочь!». Вот как певица Слава поет: «Одиночество — сволочь!» Героиня фильма — 45-летняя актриса, бывшая «звезда», муж есть, но в то же время его нет, дочка есть, но и ее по большому счету нет. То есть вроде бы семья есть, но семьи нет. И она ночью в канун дня рождения болтается по городу в абсолютном одиночестве. Даст бог, Иван будет снимать.

— Я вспомнил одну историю про то, как Нонна Мордюкова попросила вас найти для нее какого-нибудь мужчину, и вы познакомили ее с кем-то из друзей...

— Ага, а когда дошло до дела, он, увидев Нонну во всей красоте перед постелью, стал хохотать, как безумный. И она пинком его выгнала из квартиры… Утром Нонна мне говорит: «Витя, что за придурка ты мне дал такого?» Я говорю: «Ну какой попался!»

— Вы ведь дружили с Нонной Викторовной?

— Да. А еще я дружил с Папановым, с Юматовым, с Мордюковой, с Гундаревой, с Олегом Борисовым...

— Не знаю, как на самом деле, но в советском кинобомонде у вас была репутация знатного ловеласа. Ну, во всяком случае, молва ходила, ходила... Вот та же Нонна Викторовна Мордюкова в вашей системе координат привлекательна была как женщина?

— Очень. У нее такая энергетика! Но у нас ничего не было и не предвиделось…Нет, нет, она была хороша! Она умела подать себя, умела хорошо одеваться, умела рассказывать, умела обаять. Не зря у нее столько было мужчин… Но Нонна — очень сильная была женщина. Там слабый мужичок не мог «прохилять» никак.

— А как вы относитесь, кстати, к этой волне, которая к нам из Америки пришла? Сейчас актрисы массово вспоминают, как их когда-то кто-то домогался…

— Резко отрицательно отношусь.

— Боитесь? Вдруг кто-то начнет вспоминать, как Мережко…

— Нет, не боюсь. Есть одно правило, Женя: «Никогда не заводи флирт с актрисами». Никогда, понимаете? Потому что если она снимается у тебя как у режиссера или сценариста, то начинает предъявлять претензии и вымогать то, что тебе не хочется ей давать. Ты перестаешь этой актрисой управлять. Ни в коем случае, не дай бог!

— Но у вас ведь тем не менее был роман как минимум с одной очень известной актрисой…

— Ну, короткий очень, два месяца… Она недавно мне звонила: «Ой, а я буду в Питере. Встретимся?» «Конечно, встретимся».

— Что считаете неудачей в своей кинокарьере как сценариста или, может быть, как актера?

— Нет. У меня нет неудач. Одна из сложных по восприятию, проблемных картин была трагикомедия «Одиножды один», Геннадий Полока снимал, в главной роли — Анатолий Папанов. После этой картины я подружился с Анатолием Дмитриевичем, он считал меня самым близким другом… Папанов на съемках сильно конфликтовал с Полокой: «Зачем ты мне даешь один носок красный, другой желтый? Что я, клоун по-твоему? Что ты делаешь?» И кидался драться с ним.

Потом я приехал в Пярну, в Эстонию, он мне говорит: «Давай вместе морду набьем Полоке!» Ну, посмеялись, посмеялись и стали дружить. Я жил в Теплом Стане, у нас была однокомнатная квартирка. А звонили все из телефонных будок, возле котельной у нас они стояли. Ну странно это вспоминать при нынешнем «крепостном праве», которое называется «мобильный телефон»… Так вот, Папанов помог мне тогда поставить телефон. Мы поехали в телефонный узел, он наорал на начальника: «Вы что делаете, это великий писатель! Ему иностранцы не могут дозвониться!» «Какие иностранцы?!» Ну, Папанов был же великий актер.

— Вы говорите, Папанов вас считал своим другом, но при этом любите повторять, что у вас друзей нет.

— Были. Сейчас нет.

— Вы ведь еще и опытный телеведущий?

— Да, «Кинопанораму» я семь лет вел. И «Мое кино» на канале ТВ-6.

— Вы считаете, телевидение сильно изменилось за эти годы?

— Очень. В худшую сторону. Потому что потерялся моральный критерий. Ну нельзя показывать эти накачанные губы, рассказывать, кто с кем переспал, как переспал… Зачем вы выносите эту грязь на экран? Вы приучаете публику к стирке грязного белья.

— Вот так бывает, что людей из кино запоминают по каким-то их выступлениям в этих ток-шоу. Джигарханяна, например…

— Я Армена Борисовича знал. Мы однажды идем по старому Арбату... Он говорит: «Витя, на тебя все девочки смотрят. Вон видишь, красивая идет, скорее скажи, что с тобой рядом сам Джигарханян! Скажи, что я хочу с ней познакомиться!» Я уточняю: «Что, так прямо подойти?» «Ну подойди, я прошу тебя!» Он очень любил и понимал женщин. А потом влип… С этой, как ее — Ковролина, Мандолина, что ли?

— Когда вы по-немецки начали говорить, я вспомнил: вы же родились в поселке Ольгенфельд.

— Да. Ольгино Поле — немецкая колония была в Ростовской области.

— Когда вы в тех крах в последний раз были?

— Когда снимал фильм «Хуторянин» (2013 год. — «ВМ»). Я туда заехал посмотреть, расплакался: старые дома стоят, немецкие, знаете, их время не убивает. И мельница… Нет, нет, там дух того времени остался. Но запущено все, неухоженно. Жалко, потому что это история моего края, моих родных...

— У вас ведь отец воевал?

— Воевал. И, кстати, отец мой не любил Сталина. Почему? Объясню. Он бежал из плена и считал, что вернулся на родину, почему же его нужно было преследовать?Поэтому он прятался какое-то время, мама ему помогала. Потом достала военный билет ему каким-то образом. В общем, отец мой спасся, по сути.

— Но как она могла достать военный билет?

— Не знаю… Мы, все четверо детей, родителей на «вы» называли, и у меня никогда не поворачивался язык спросить: «Мама, а как вы это сделали?» И отец не любил рассказывать про войну. Я говорю: «Папа, ну расскажите, что было?» «Сыночек, не надо тебе это знать!»

— Я так понимаю, что основная черта, которую вы от родителя унаследовали, — это как раз любовь к женщинам…

— Отец мой знал толк! Мамочка моя любимая от этого страдала, конечно.

— А что от мамы взяли?

— Любовь к детям. Хотя отец иногда так шалил! Но маме в голову не приходило отказываться от детей, не дай бог. Вот эта черта во мне — мамина. Я уже 22 года как вдовец, я своих детей очень люблю, хоть они взрослые уже ребята, но я для них «мама-папа» по-прежнему. Они мое счастье, моя любовь, моя надежда, моя жизнь. У меня две страсти — мои дети и работа.