«Всему свое время»: Вениамин Смехов — о любимых писателях и вечных ценностях

Вениамин Смехов сыграл яркие, запоминающиеся роли в фильмах, которые стали классикой советского кино, написал с десяток книг и сценариев, снял несколько документальных фильмов и поставил множество телеспектаклей.

— Вениамин Борисович, как же получилось, что вы так и не получили звания народного артиста?

— Никто никаких званий не дает, всегда говорят: «Мы вам хотим дать звание. Напишите, пожалуйста, заявление, пришлите анкету» и так далее. Что было сразу же мною отвергнуто. Театр на Таганке при Юрие Петровиче Любимове несколько раз делал запрос о присвоении званий команде актеров, которые играли больше других, так скажем. И всегда приходил отрицательный ответ от властей. Видимо, уже по привычке...

А потом вдруг что-то изменилось. Когда вышел спектакль «А зори здесь тихие» (постановка Юрия Любимова, 1971 год. — «ВМ»), постаревшие руководители страны махнули рукой и говорят: «Давайте теперь от кнута на пряники перейдем!» И перешли, ненадолго, правда. Тогда уже вопрос решался персонально: Любимов считал, что нельзя нас баловать. И звания получили Демидова и Славина, Шаповалов и Золотухин. А дальше ситуация в стране изменилась, и звания эти были никому уже не нужны. Их можно было купить. Это факт известный. Ну, все покупается, у нас же...

— Рыночные отношения…

— Я бы сказал «базарные». Я к тому времени уже редко приезжал в театр, но когда бывал там, мой друг Леня Филатов говорил: «Нам неудобно — все уже «заслуженные» и «народные», и только ты один…» Я отвечал: «Леня, ты же грамотный человек!

Помнишь, у Екклезиаста сказано: «Доброе имя дороже звонкой масти!» Ну, это полушутя. А всерьез — мне очень нравилось, когда Кирилл Лавров и Михаил Ульянов объявили, что они «отменяют» все звания, и в своих афишах писали просто имена. Правда, до них это делал уже мой старший друг и любимый артист Олег Табаков.

Все эти звания назывались «советские цацки». Зачем они вообще нужны, если к тебе хорошо относятся люди, тот самый народ? Ну вот.

А потом как-то на радио меня назвали всенародным артистом России, а я называл себя инородным. В общем, как хочешь, так и играй словами, дело не в этом.

— Ну, кстати, ваш соратник, друг и коллега Владимир Высоцкий, который был подлинно народным любимцем, по-моему, вообще никаких званий не имел.

— В той стране, которая называлась аббревиатурно СССР, Высоцкий был запрещенным поэтом, у него не вышло ни одного сборника.

— Дважды, по-моему, публиковали где-то его стихи…

— Журнал «Химия и жизнь» опубликовал, действительно, его стихи о шахтерах. Ну, это был прорыв обожателей Высоцкого. И об этом много сказано.

Есть книга, которой я гордился, «Здравствуй, однако!» называется. Это к 80-летию Владимира Высоцкого (Воспоминания о Владимире Высоцком / редактор: Е. Толстопятова. — М.: Старое Кино, 2018. — «ВМ»). Там про первые годы «золотого века» Таганки: так получалось, что мы — Золотухин, Высоцкий и я — из спектакля в спектакль переходили. Что очень нас сдружило. И это правда было чудесное время — и на сцене, и в жизни. Но что касается званий и наград, то об этом даже не было речи.

Однако когда случилось чудо и обновленная власть, лично Михаил Сергеевич Горбачев объявил о том, что все они очень любят Высоцкого, его к тому моменту уже восемь лет как на свете не было. И только героизм и авторитет Роберта Рождественского позволили выйти книжке «Нерв» (посмертный сборник стихотворных текстов Владимира Высоцкого, первое официальное издание его произведений в книжном варианте. Впервые выпущен в Москве издательством «Современник» в 1981 году тира-жом 55 тысяч экземпляров.

Составителем сборника стал Роберт Рождественский. Впоследствии книга неоднократно переиздавалась. — «ВМ»).

Помню, к 50-летию Высоцкого — 24 января 1988 года — в «Лужниках» был объявлен вечер Владимира Высоцкого. Ну и люди, которые знали наизусть его стихи и песни еще с тех пор, когда он был «запрещенным», не могли прорваться туда (чудовищный мороз был в этот день), а все лучшие места взяли себе начальники страны.

Естественно. В первом ряду сидела семья Володи — мама, папа и тетя Женя, мачеха его и дети. Это был необыкновенный вечер. А вспомнил я его, потому что по решению моих коллег я его вел.

И начал со слов о том, что Володю, как и нас, его коллег и друзей, никогда не беспокоило, что мы называемся просто актерами, артистами Театра на Таганке. И вдруг посмертно Высоцкому присваивают звание лауреата Государственной премии.

Я немножко пошутил и вызвал большие аплодисменты у 11 тысяч зрителей, сказав, что одним из важных спасительных витаминов в жизни Высоцкого было чувство юмора. Он не смог бы пройти мимо фразы «50-летие лауреата Государственной премии Владимира Высоцкого» и наверняка заметил бы, что это звучит примерно как секретарь Союза композиторов Михаил Глинка и как секретарь Союза писателей Александр Пушкин или Михаил Булгаков...

— Кстати, про Булгакова. В одном из интервью вы говорили, что страна наша когда-то делилась на две части — на тех, кто предпочитал писателя Булгакова, и тех, кто предпочитал писателя Брежнева.

— Хорошо. Это я так сказал?

— Было дело. А сейчас-то в среде вашей, назовем ее условно богемной, есть единодушие?

— Это интересная штука. Вы знаете, преображение старых истин. Вот, например, что такое интеллигент? Что такое демократия? Что такое свобода? Что такое агент? Великий Эрдман (Николай Робертович Эрдман — советский драматург, поэт, киносценарист. — «ВМ») говорил: «Мы так себя любим, что всех наших шпионов называем агентами, а их агентов называем шпионами!» Булгакова настоящие читатели полюбили еще за те рассказы, которые публиковались отдельно. В 1960-е любили и за то, что взахлеб читали по ночам самиздатовское «Собачье сердце» в том числе… Нормой было перекидываться словами оттуда.

Мой друг и чудесный поэт и писатель Юрий Визбор, как очень многие, знал наизусть целые главы из «Мастера и Маргариты» и заодно — рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда».

А еще — «Моцарта и Сальери» пушкинского. Это были, скажем так, плоды просвещения того времени. Вся история лучшего, что есть в отечественной культуре, становилась предметом разговоров и обсуждения.

Наконец, я отвечаю на ваш вопрос. Сегодня неприлично быть нечитателем «Мастера и Маргариты». Люди, которые не держали в руках этой книги, но видели, скажем, один из двух фильмов (лента режиссера Юрия Кары «Мастер и Маргарита» была снята в 1994 году, но зритель увидел картину только в 2011-м. Фильм Владимира Бортко вышел в 2005 году. — «ВМ»), — дивизия истинных любителей Булгакова и обожателей романа разрослась до армейских размеров.

— А вы для себя переосмысливаете какие-то вещи? Допустим, нынешний Смехов — он ту же музыку слушает, что слушал лет 50 лет назад?

— Об этом вы в моей книжке «Жизнь в гостях» прочитаете.

— Но бывает, что произведения, которыми вы восхищались в 1960-е, сейчас у вас такого восторга не вызывают?

— Когда папа с войны пришел, он переселил в мою душу Пушкина, Маяковского, Брюсова, Козьму Пруткова… А дальше я сам подхватил: моими любимыми писателями стали Гоголь, Мольер… И то, что становилось безумно важным для духовной пищи тогда, неотменимо по сей день. Солженицын, Мандельштам, Ахматова, Пастернак, Цветаева — я и сегодня читаю то, что я назвал. У меня вышел большой спектакль «Веселое имя — Пушкин», и это было счастье (литературно-музыкальный полемический спектакль был создан к 220-летию А . С. Пушкина, его сценаристом и постановщиком стал Вениамин Смехов. — «ВМ»). Что касается перемен, то они тоже естественны.

Скажем, после Солженицына я читал Шаламова. И полюбил его всей душой. И сострадал ему всей душой. И недавно была передача о поэзии Шаламова, я в ней участвовал, и вышел фильм, который мы снимали в Вологде, с моей женой, с командой, о поэте Шаламове. И «Колымские рассказы» я читал в своей любимой студии «Союз», у Владимира Воробьева. Но при этом Шаламов не вытеснил Солженицына.

А драгоценная для всех людей авторская песня: Юрий Визбор, Булат Окуджава, Александр Галич, Владимир Высоцкий, Юлий Ким…Но главная радость моего сегодняшнего дня — поэтические программы. Я обвиваю стихи рассказами о тех, кого я люблю. И один из самых любимых авторов — Козьма Прутков. Вслушайтесь только: «Однажды нес пастух куда-то молоко. Но так ужасно далеко, что уж назад не возвращался. Читатель, он тебе не попадался?»

Или вот: «Я — старый монархист, на новых негодую, скомпрометируют они, весьма боюсь, и власть верховную, и вместе с ней святую Русь... Я — верноподданный, так думаю об этом. Развластию самой надежда подана, пускай же слово «дай!» венчается ответом — «на!»

— Вы остаетесь поклонником бардовской песни, но вот сейчас на место бардов пришли рэперы...

— Ну, всему свое время. Было время стиляг, было время безумно популярных песен, которые стоят две копейки, с точки зрения великой поэзии, но да, это было... Знаете, мне очень нравилось слушать записи концерта Владимира Высоцкого, во время которого он говорил: «Я пишу для своих друзей, и это для меня стимул. А потом оказывается, что это нравится большему кругу людей». А есть люди, которые сразу пишут для большого круга, и тогда получается хороший заработок.

ДОСЬЕ

Вениамин Борисович Смехов родился 10 августа 1940 года в Москве. Актер театра и кино, режиссер и литератор. В 1961 году, по окончании Театрального училища имени Щукина, по распределению направлен в Куйбышевский драмтеатр. Через год, в 1962 году, был принят в труппу Московского театра драмы и комедии.

В январе 1964 года его главным режиссером стал Юрий Любимов, реорганизовавший театр, который стал известен как Театр на Таганке. С 1985 по 1987 год работал в «Современнике», куда ушел во время изгнания Любимова из СССР.

С 1987 по 1998 год — вновь в труппе Театра на Таганке. В фильмографии актера около 40 работ, наибольший успех принесла роль Атоса в фильме «Д’Артаньян и три мушкетера» режиссера Г. Юнгвальд-Хилькевича.