о песне Александры Пахмутовой и Андрея Добронравова

«Старенькая совсем пластинка. 78-й год. Московский опытный завод грамзаписи. На оборотной стороне смешная и добрая (кто бы сейчас такую на диск-гигант поставил) чёрно-белая фотография Пахмутовой: сидит себе на берегу озера, а может, и реки, лес, собака любимая рядом. Видно — добрейшая псина, вот и она шагнула в историю... Там ещё список песен, как положено. Первая сторона: «Белоруссия», «Беловежская пуща», «Как молоды мы были»... Кто-нибудь знает, как Отец Небесный составляет планы свои? Как оно так всё получается, что словно предсказано? Предначертано. И сбудется».

Такое время — смотришь в глаза. Каждый день что-то происходит в моём окружении. Люди открываются, и ты никогда не знаешь, как это было так все годы, а вот теперь — совсем по-иному.

Мир прежний закончился, мир новый только вступает в свои права, и я ловлю себя на том, что каждый незнакомый прохожий теперь — по-настоящему вселенская загадка: чем живёт глубоко внутри, под ворохом суетных забот и тревог — их ведь в жизни нашей всегда хватало.

Сейчас — особенно.

Может, потому и пророческими стали слова песен, записанные на подкорку памяти с самого детства. Нестираемые, неуничтожимые ничем — код, индикатор распознавания «свой — чужой». Ошибаться не хочется, хочется веровать в «порыв единый», но...

Много вопросов к культуре.

К её деятелям.

Собственно, у меня один: а как это так бывает — называться деятелем культуры? В лёгкой форме сумасшествие в названии таковом кроется, никак не иначе.

Полтора года я веду колонку о роке и джазе на RT. Полтора года (чуть поменьше) почти каждую неделю пишу о тех, кто олицетворял собой «эру энергии и излишеств», — Пресли, Кэш, Миллер, Гудмен, Берри, Орбисон, Домино, Аткинс — нет им конца. Разные судьбы, разные истории падений и взлётов. Общее одно — настоящесть. Во всём. Берёте винил, ставите на вертушку, слушаете и — верите. Всё правда, всё прожито собственной болью, собственным счастьем, и как-то никого из когорты великих того времени «деятелем культуры» не назовёшь.

Последние месяцы о роке и джазе не пишется.

Будет ещё время — напишу и книгу, только не сейчас.

Так бывает в дни великих перемен — тебя отсекает от всего, что не главное самое в день сегодняшний. У меня спрашивают сердобольно: «Цензура, брат?..» И я не знаю, что отвечать — потому как какая, к чертям, у нас цензура? А было бы нелишним, если уж совсем начистоту...

Тексты последних недель — о фирме «Мелодия» и великом красном проекте антологии классики (кстати, 11 мая у «Мелодии» будет день рождения — фирме стукнет 58), о советских джазменах и советском джазе во времена мирные и в Великую Отечественную, о Высоцком и его «Алисе в Стране чудес». И здесь то же самое: нет «деятелей культуры», а есть, были и будут страстные люди, жизнь положившие «за гитарную струну». Понимаете, братья и сёстры? Нет никаких деятелей.

Текст сегодняшний — о песне которая не отпускает с самого конца февраля, — «Как молоды мы были». Ощущение сбывшегося, жёсткого и честного пророчества — что ни строчка — всё в цель...

Оглянись, незнакомый прохожий,

Мне твой взгляд неподкупный знаком.

Может, я это, только моложе, —

Не всегда мы себя узнаём.

Нет с нами Градского, что спел «Как молоды мы были», но разве это что-то меняет?

Властители дум не подчинены (и в этом мистическая сила вечной жизни) линейному течению времени. Они здесь. Они спрашивают о дне сегодняшнем и нашем выборе в каждый из дней, и нет никакой возможности им не ответить.

«Музыка Александры Пахмутовой, стихи Николая Добронравова...» — помните, в каждом доме было радио... Из него мы узнавали про героические посевные и ударные стройки, это да, а ещё — про жизнь, цена которой — и боль, и смерть, и радость со счастьем несбыточным пополам. А потом мы выросли. Все когда-нибудь вырастают. Мы ушли из дома в мир. Все когда-нибудь уходят. И оказалось... И оказалось, что всё, что мы слышали в детстве том, было правдой.

Первый тайм мы уже отыграли

И одно лишь сумели понять:

Чтоб тебя на Земле не теряли,

Постарайся себя не терять.

Каждый раз, переслушивая Градского, я поражаюсь, с какой яростью и внутренней мощью берёт он «первый тайм мы уже отыграли!..». Всё в той ярости: и горечь первых поражений и разлук, и осознание конечности и неизбывности вечного бытия, и слава и медные трубы до одури — кому? Самим же себе, сквозь тернии, оставляя клочья истерзанных душ, продирающихся к призрачным звёздам. К космосу, в который «из ресторанов не летают...».

Одна очень настоящая песня.

В одно очень непростое время.

Даёт опору, помогает удержаться на тонкой нити над бездной — выбор каждый день, даже если те, в ком был уверен как в самом себе, вдруг свернули совсем не туда, даже если глупости и пошлости дешёвые от вроде бы умных людей. Вроде бы даже достойных. Людей...

Мало читали книжек.

Правильных. В детстве.

Оставаться собой, при своих мечтах и — того страшнее — идеалах стало привилегией сильных духом. Но нас много. Если бы было нас мало, кто бы вспомнил Градского, Пахмутову и Добронравова...

Дело же в другом.

Вот в этом.

Нас тогда без усмешек встречали

Все цветы на дорогах земли,

Мы друзей за ошибки прощали,

Лишь измены простить не могли.

Старенькая совсем пластинка. 78-й год. Московский опытный завод грамзаписи. На оборотной стороне смешная и добрая (кто бы сейчас такую на диск-гигант поставил) чёрно-белая фотография Пахмутовой: сидит себе на берегу озера, а может, и реки, лес, собака любимая рядом. Видно — добрейшая псина, вот и она шагнула в историю...

Там ещё список песен, как положено.

Первая сторона: «Белоруссия», «Беловежская пуща», «Как молоды мы были»...

Кто-нибудь знает, как Отец Небесный составляет планы свои? Как оно так всё получается, что словно предсказано? Предначертано. И сбудется.

Всё однажды сбудется, и мы найдём и вспомним себя — в незнакомом прохожем, поймавшем наш взгляд и почти незаметно, одним лишь мимолётным движением, давшем знать, что думает как и мы и ровно о том же.

Ничто на земле не проходит бесследно,

И юность ушедшая всё же бессмертна.

Как молоды мы были,

Как молоды мы были,

Как искреннe любили,

Как верили в себя.

Пожалуй, искренность чувств нас и спасёт. И вера. Мы же цивилизация веры и победы. Нет и не дано нам другого. И всё прошлое наше, которое на самом деле является нашим же длящимся настоящим, — оно про это — искренность, дружба, вера, любовь.

Музыка неуловима, ноту в руках не удержишь, звук не положишь в карман. Только в сердце. И там, в сердце, которое ничем и никогда не обмануть, она и звучит — музыка великих свершений, музыка самых обычных дней, дождливых, солнечных, — из них и состоит жизнь.

Нам мир перестраивать по новой.

Выбросьте никчёмные обёртки.

От них нет прока.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.