о систематизации главных российско-советских хитов

«Сколько у нас таких авторов? Вот такого калибра? Главного корабельного? Да тоже — по пальцам двух рук. И, конечно, много тех, кто сделал на совесть одну-две песни. Видите, всё у нас есть. Всё в тех же мощных стандартах — с первоклассными оркестрами, с умопомрачительным вокалом, с поэтическими, и глубокими, и чувственными текстами. Одного только нет — Книги песен как культурного и историко-мистического явления. Как некоей основы, от которой, если только умеешь слышать и петь сердцем, и можно оттолкнуться».

Это вас снова обескураживает своими идеями ламповый человек 1969 года сборки. У вас есть личная Книга песен? Где собрано всё, что за душу цепляет и от чего она, душа, сначала разворачивается, а потом сворачивается (или наоборот)? А если вдруг нет — то как же вы без неё живёте?

Оно понятно, всё такое является следствием бесконечно неисчислимой широты души русского человека. Ещё к тому же учтите, сколько нас, русских, — всех национальностей и народностей.

Тут не до Книги песен. Тут страну бы поднять! Так? А может, не так?

Вот есть в мире страны, где такие книги имеются. Например, США. Тут можно (и нужно) вспомнить, что культура их неглубокая, что историзму — два раза по 100 лет детским совочком копнуть (и ещё полсовочка с горочкой сверху), что Америка — территория поп-массовой поп-культуры, и «вот поэтому, как можете вы догадаться, нет у них ни черта, кроме песен»...

Почему же так?

Кукуруза у них есть. И ещё всякого. Маск там, Илон. Две партии в смертельной схватке, дока-президент. Большие грузовики с загадочными надписями и зубодёрная жвачка. К чему клеветать? Всякого за океаном хватает.

Желчь и ирония помогают мне держаться на плаву, не утонув под грузом «современной эстрадной культурной традиции» (правда, вода холодная и по самый подбородок).

Great American Songbook — вот как у клятых янки книга ихняя называется. В ней — примерно, скажем, 350 песен. Написанных, примерно, скажем, в период с 1920-х по 1960-е годы прошлого века. В основном песенки из мюзиклов бродвейских, голливудских фильмов — всякая чепуха, скажет человек несведущий и не отравленный романтизмом любви, томительных переживаний, застолий при свечах, тайных признаний, пленительных нег и прочего, что в высоком стиле именуется чувственным миром, а в просторечии — любовью с интересом.

Когда вы влюблены, друзья мои, вы становитесь на удивление беспечны, трогательны и сентиментальны. Это значит, сердце ваше открыто для гармонии и сопереживаний тому, что является исключительно настоящим, без тени пошлости, без налёта скуки, посредственности и пустоты.

Great American Songbook — тщательно отобранное, проголосованное сердцами и купленное на кровно заработанные (в виде дисков из шеллака и винила, смотря по времени выпуска) Счастье. Пусть и местами наивное. Восторженное не по делу, а всё же Счастье.

Много и с ожесточением искренним можно рассуждать о тщете всего сущего. Однако...

Стоит вам услышать Baby, It's Cold Outside, Cheek to Cheek или Days of Wine and Roses... Стоит уловить ухом Fly Me to the Moon или How Deep Is the Ocean... Вы, пусть и невольно, даже и не будучи в теме, кожей, чем-то бессознательным ощущаете: в крови, словно кислород, растворяются эти мелодии — и вы начинаете чуть слышно напевать себе под нос, не зная, быть может, слов и наверняка смущая слишком серьёзных прохожих.

Мгновенное воздействие музыки — вернейший из признаков её настоящести. Американцы, практичные донельзя, поняли и взяли такое на вооружение очень и очень давно

Написаны тома книг. Проходят всенациональные конкурсы. Мегазвёзды периодически (а ведь на это надо ещё и решиться — перепеть очень старый материал, перепетый буквально всеми великими, и не быть осмеянным) выпускают сольные альбомы, сплошь состоящие из стандартов Great American Songbook!

И весь мир, насквозь прощупанный и профотокопированный айтелесторизинстафонами, пританцовывает под September in the Rain, зачарованно вальсирует под When I Fall in Love, Moonlight Serenade...

Притом, конечно, уши вам в трубки (и быстро и надёжно) скрутят десятком жёстких современных хитов, абсолютно не отличимых друг от друга, оставляющих после себя немного волшебное состояние белого кролика, на бегу поскользнувшегося на корочке арбузной: звенящая пустота, мир перевернулся, вы не совсем помните, где вы и кто вы. Лёгкость и чистота. И даже пахнет хлором, убившим последних микробов внутренней культурности.

Так есть у вас персональная Книга песен?

Вы что себе думаете — так без неё и прожить?

Чтобы вы понимали: авторов во Всеамериканском песеннике всех времён с 1920-х по 1960-е — по пальцам двух рук пересчитать. Это основные. Среди них, ясное дело, Джордж и Айра Гершвины, Хоги Кармайкл, Гарольд Арлен, Ирвинг Берлин, Дюк Эллингтон, Коул Портер, Джонни Мерсер... Несколько авторов из разряда одной песни. Очень мало персоналий. Критически мало. Отбор жесточайший — голосование долларом, рейтингами, сборами от прокатов и показов, а значит — истинной популярностью.

О чём я, дорогие мои? О том — не пора ли и нам замахнуться на нашего, так сказать... на нашу Книгу песен?

Почему американцы отсекли, выделили именно такой период — с 1920-х по 1960-е? А потому, что накал романтизма там был такой — звёзды с неба таскали и, в довесок к пончикам, — в каждый кулёк! Или пончики — только у нас? Только же мы можем пончики в кульках (сколько их съедено было в детстве)... А потом в Штаты пришёл рок-н-ролл, и диспозиция в шоу-бизнесе сильно поменялась. Однако... Элвис Пресли, король королей, из песенника американского шесть стандартов исполнил: Blue Moon, Fools Rush in, Love Letters, I'll Be Home for Christmas, White Christmas и Winter Wonderland — чистый, в лунном свете искрящийся нафталин, а весь мир слушает и будет слушать, преимущественно — затаив дыхание.

Теперь посмотрите на нашу, отечественную музыку к фильмам, опереттам, посмотрите на эстрадные стандарты примерно того же периода (с поправкой на советскую эстетику, и благодаря ей смело можно и нужно брать шире — с 1920-х, от первых стандартов нашего джаза, — до 1980-х, были и там значимые вещи).

Составьте навскидку диск-гигант с любимыми композициями (12 будет вполне достаточно) и мысленно пропойте его — голосом той звезды, что сердцу вашему ближе.

Что получится?

Вот и я о том: труд тот нелёгок. Вдумчивость нужна. Искренность. Чистота помыслов, сколь ни смешно это для многих звучит. Ненарочитость и умение вчитаться, вжиться в историю, в материал нужны. И вот только тогда...

Может случится достойное звучание. Такое, чтоб мурашки по коже. Как от Градского в «Как молоды мы были», как от Анны Герман в «Надежде», как от Магомаева в «Ноктюрне»...

И при всём том, чтобы записать диск-гигант из нашего великого наследия песенного с «вещицами повеселее», тоже надо суметь искренне и задорно выдать и новогодние «Пять минут», и всепогодную «Песню подруг».

То поднимаясь в гору, то опускаясь круто,

Лежит дорога наша, и не видно ей конца.

И вам всегда помогут в нелёгкую минуту

Наши верные руки и девичьи сердца!..

В пять минут решают люди иногда

Не жениться ни за что и никогда,

Но бывает, что минута

Всё меняет очень круто,

Всё меняет раз и навсегда!

Архаика, да?

С антресолей — в чистый дом, только прибрались!..

Но ведь подпеваете? И даже пританцовываете? Как только не стыдно...

Мой хороший друг, человек наших, красных убеждений, просто и понятно сказал на днях: «Безусловное мерило вкуса — Пахмутова и Добронравов». И ровно так оно всё и есть. И их песни в тексте упомянуты.

Сколько у нас таких авторов? Вот такого калибра? Главного корабельного? Да тоже — по пальцам двух рук. И, конечно, много тех, кто сделал на совесть одну-две песни. Видите, всё у нас есть. Всё в тех же мощных стандартах — с первоклассными оркестрами, с умопомрачительным вокалом, с поэтическими, и глубокими, и чувственными текстами. Одного только нет — Книги песен как культурного и историко-мистического явления. Как некоей основы, от которой, если только умеешь слышать и петь сердцем, и можно оттолкнуться.

Уж и не знаю. Намерен сведущим людям предложить прям вот такой проект — Книга песен. И будет здорово, если кто из наших великих рискнёт и осилит такие альбомы записать. И так, чтобы не стыдно было.

Вспомнились «Песни военных лет» Дмитрия Хворостовского... Вспомнились и такие строчки:

Что так сердце, что так сердце

Растревожено?

Словно ветром тронуло струну…

О любви немало песен сложено,

Я спою тебе, спою ещё одну.

Помните откуда? Кто написал? Кто спел?

В жизни ведь как? Если что придумал и о том с дерзостью неслыханной рассказал, сам потом и отдувайся.

Вот и буду отдуваться. Рассказывая этим летом о великих наших песенниках. О композиторах и поэтах. О тех, кто не нуждается «в контроле ротации» и «поддержании рейтингов».

Доброй вам ночи.

Затихает Москва, стали синими дали.

Ярче блещут кремлёвских рубинов лучи...

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.