Никита Кологривый: «В Москву ехал бороться с титанами, но конкурентов мне нет»

Звезда сериала «Два холма» — о покорении столицы, отношении к феминизму и домострое в собственной семье

Никита Кологривый чем-то напоминает спящий вулкан. Достаточно толчка — и вырвется на свободу необузданная стихия, энергия. Впрочем, направленная в правильное русло, она дает плоды: у молодого актера уже не только солидный список работ, но и семья, подрастает дочь. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера». — Никита, вы родом из Новосибирска. Верно ли то, что говорят про сибирский характер — сильные, суровые люди? — Я сталкивался с таким мнением, даже на площадке. Например, гримеры замечали: «О, по тебе сразу видно, что сибиряк. Вы народ не капризный, боли не боитесь, волос дернешь — не пискнете». Наверное, это логично. Там жесткие нравы, патриархальный мир. Жена моя, белоруска, когда приехала на мою историческую родину, сразу отметила суровую атмосферу. Все немного напряжены, сдержанны, смотрят исподлобья. Ну да, такие края. Хотя люди там простодушные и отзывчивые, друг другу помогают. Просто дух такой. Нет времени для инфантильности, не принято ныть и жаловаться. Это считаются бабские (не женские) качества. — Ваши занятия боксом были связаны со стремлением за себя постоять? — Это было желание моего отца. Вообще я занимался разными видами спорта: и карате, и греко-римской борьбой, и айкидо. Я рос разгильдяем и хулиганом, и отец принял решение отдать меня на бокс. Изначально я считал, что и сам этого хотел, но, пару раз сильно получив по голове, заявил, что боксировать — не мое. Однако отец настоял, чтобы я продолжил занятия. Позже я даже поступил в педагогический университет на тренера и параллельно в театральный. Бокс до сих пор со мной, я стараюсь поддерживать форму. Спорт — это дисциплина прежде всего, закалка. — Вам это когда-нибудь помогало на темных улицах? — Очень часто: и на темных улицах, и на светлых. Мне не страшно заступиться за девушку или помочь слабому. — Драться тоже приходилось? — Да, часто. И сам был инициатором, я люблю драться. Я считаю, мужчина должен уметь это делать. Очень некрасиво, когда возникает конфликтная ситуация и девушка пытается ее решить, а парень тихонько стоит в сторонке, наблюдает. Это возможно где-то в эфирных мирах, но в реальной жизни ты обязан уметь защитить себя, свою жену, свою семью и свою позицию. Вижу порой, как в метро происходит какая-то ссора и большинство людей бездействуют. Стоят, в телефоны уткнувшись, мол, их не касается. Хорошо, если найдутся один-два человека, которые вмешаются, чтобы помочь. Если вы называете это этикетом, то лучше пусть я буду невоспитанным хулиганом. Я и в кино борьбы не боюсь, жажду конкуренции. Чувствую, что в этом году выйду на новый уровень. Мне нужно было больше экранного времи, чтобы показать, какой я артист. — А в какой момент вы поняли, что не хотите быть профессиональным спортсменом? Вы же кандидат в мастера спорта по боксу, если не ошибаюсь. — Это регалия, которой наградил меня мой покойный тренер, но я не назову себя кандидатом в мастера спорта. Я участвовал в соревнованиях кандидатского уровня, и если бы одержал победу, мне бы автоматически присвоили это звание, но я занял третье место. Я знаю, что такое быть настоящим кмс, это минимум семьдесят пять боев. Сколько я сейчас вкладываю сил, времени, труда в актерскую профессию — здесь я могу называть себя кмс (смеется), но в боксе — нет. Лучше я отдам это звание тем, кто его действительно заслуживает. А я твердый перворазрядник. — Все-таки почему не спорт, а театральный вуз? — Да я не был таким уж боксером злым. Мне нравились адреналин, спортивная агрессия, но не скажу, что чувствовал в этом свое призвание. Я с детства умел привлечь к себе внимание. Творческий путь у меня начался с битбокса, с музыки. Я выходил на сцену, люди мне аплодировали, и я получал от этого удовольствие. И как-то плавно пришел к мысли, что надо заниматься творчеством. — Отец как это воспринял? Актерская профессия уживалась в его сознании с образом настоящего мужчины из Новосибирска? — Он говорил: поступишь на бюджет — хорошо, нет — пойдешь учиться на тренера. Еще была идея послужить в армии, в ВДВ, и я был морально и физически к этому готов. Но так получилось, что меня взяли в театральный, и отец с этим смирился, хотя и был немного расстроен. Он называл наш вуз сектой, мы действительно пропадали на занятиях с утра до ночи, этакий Хогвартс. Но он видел, как я этим увлечен. А потом, когда с первого курса меня отчислили за хулиганство, даже проникся моим горем и задействовал свои связи, чтобы меня восстановили. В итоге я экстерном окончил второй курс и поехал поступать в Москву. Я считаю, все было не зря. Если б я в свое время по шапке не получил, это бы плохо закончилось для меня и для общества. Я был капризным, наглым, дерзким. Такие люди без сурового отцовского воспитания вытворяют черт знает что. Маму ни один сын не будет бояться. Уважать, любить — да. — А надо бояться, вы считаете? — Увы, да. Страх — это двигатель человечества, цивилизации. Из-за страха умереть люди научились создавать орудия труда, строить дома, обороняться. — Есть у вас интересная история про покорение Москвы? Город сразу вам открылся? — Да, помню, был апрель, ярко светило солнце. Мы с тремя пацанами сошли с поезда на Казанском вокзале. Приятель сказал: «Я знаю, как отсюда дойти до 'Макдоналдса», — и мы пошли туда пешком. А потом сразу отправились в Щуку поступать. Я не прошел (меня отсеяли по личностному фактору), но понял, что конкурентов мне нет. Серьезно. Я ехал сражаться с титанами. Думал, в столице все самородки собраны. Но оказалось наоборот: здесь собраны смелые люди, а самородки могут сидеть в глубинке и никогда оттуда не выберутся просто из-за страха, что их проглотит Москва. — И, пролетев в Щуке, вы стали штурмовать другие вузы? — Да, походил по театральным, в конце концов у меня остался третий тур МХАТа, третий тур ВГИКа и два третьих тура в ГИТИСе у Сергея Анатольевича Голомазова и Олега Львовича Кудряшова. Я по итогу прошел до конкурса в ГИТИС и выбирал, к какому мастеру пойти. Один из педагогов посоветовал Голомазова, к тому же он точно брал меня на бюджет, значит, видел потенциал. Я оказался у него на курсе и не жалею. — Учиться нравилось? — Да! Я с большим удовольствием учился и понимал, зачем я здесь. Впахивал, будь здоров. Весь институт это знает. Окончил ГИТИС с красным дипломом. — Еще будучи студентом, вы уже выходили на сцену Московского губернского театра… — Нет, будучи студентом, я выходил на сцену Театра на Бронной, рядышком. Меня взяли в сказку «Тайна старого шкафа», спектакль по мотивам «Хроник Нарнии», на роль принца Эдмунда. Я как раз в это время снялся в фильме «Бендер». Познакомился на съемках с Сергеем Витальевичем Безруковым и попросился к нему в театр. Моя жена у него работает, друзья. Он сказал: «Ну хорошо, приходи». (Улыбается.) — Вам двадцать семь лет, и у вас на данный момент… — Сорок проектов. — Это можно назвать успехом, удачей? — Я понимаю, что это, безусловно, результат. Сказать, что я им стопроцентно доволен, — нет. Я люблю работать, без дела я закисаю, мне трудно. Я от людей подпитываюсь. Сто сорок фильмов, двести сорок — я готов. Главное, чтобы качество не пострадало. Сейчас у меня уже будет возможность выбирать. И это большой плюс медийности и авторитета, что ты можешь позволить себе работать в удовольствие. У меня маленькая дочка, ей год. Хочется и в домашней жизни тоже поучаствовать, там свою роль играть. С друзьями больше общаться, родственниками. Недавно умер мой дед, а я не смог на похороны приехать из-за съемок. Многие артисты так живут. Хочется чуть больше свободного времени для себя, но я понимаю, что это случится не раньше, чем лет через пятнадцать. — Вас привлекает философия буддизма. Это научило вас более спокойно относиться к неудачам, поражениям? — На меня, безусловно, повлиял Восток, моя поездка в Таиланд. После того как я посетил эту страну, побывал в храмах, послушал музыку, напитался этой энергией, что-то во мне отозвалось. Я начал пересматривать свое поведение. На самом деле я очень злой, агрессивный человек, тиран и постоянно пытаюсь как-то сгладить свои острые углы, сделать себя более цивилизованным, найти баланс. Понемногу получается. В этом, наверное, и есть путь. Мы как-то рассуждали с приятелями, что гармоничным людям не нужны медитации, они нужны тем, у кого буря внутри. Я не атеист, но агностик, могу и в синагоге посидеть, и свечку в католической церкви поставить. Это вопрос энергии, а на каком языке нам ее посылают, неважно. Буддизм мне близок по духу. Стараюсь не зацикливаться на переживаниях и начинать свой день с чего-то позитивного, творить добро. — А встреча с Александриной вас изменила? В вашу жизни пришла женская энергия, мягкость. — Безусловно. Это очень важный человек в моей жизни, спаситель. Я не знаю другую женщину, которая бы могла обуздать мой буйный нрав (смеется), у нее это получается хорошо. Как-то раз в эмоциональном порыве я крикнул, что ей не удастся меня изменить, а она спокойно так ответила: а я уже это сделала. (Улыбается.) И на самом деле так и есть! Женщины в моей жизни играют большую роль — мама, бабушки, сестры. С глубоким уважением к ним всегда относился, прислушивался к их советам, и потому у меня все получается. — Александрина — тоже актриса. Вы познакомились на работе? — В ГИТИСе. Она училась у Леонида Хейфица, на втором курсе, а я был абитуриентом. — Как смело — запасть на старшекурсницу! — Да, я решил зайти с дамок, у меня была гитара — остальное дело техники. (Смеется.) Это было потрясающее время! Москва меня встретила всем — в том числе и любовными объятиями, и я почувствовал, что это мой город и я хочу здесь жить. — Двадцать семь лет, а у вас уже семья, дочка подрастает — так рано все по нынешним меркам. — Как жизнь показывает, завтра может случиться все что угодно, надо все попробовать, пока мы молодые. Женщина должна рожать ребенка, когда чувствует, что пришло время, когда она настроена с ним заниматься, дарить заботу, тепло, любовь. А моей жене это нужно. Видимо, поэтому в нашу жизнь пришла дочка, наша красотка Есения. Отцовство — это круто! Но мы с Александриной мечтаем, как Анджелина Джоли с Брэдом Питтом, взять еще детей из детского дома. Жена туда ездит, оказывает помощь. Семья, где много детей, это хорошо. Мы этого не боимся, были бы средства. А они будут. Если мир дает тебе силы и возможность на жизнь, значит, и ты должен чем-то помогать, делиться. И к тебе это снова возвращается. Так это работает. — Честно: кого больше хотелось — парня? — Нет, я сразу почувствовал, что девочка будет. И вокруг все твердили, мол, тебе дочку надо, чтобы пришла мягкая энергия. Я присутствовал на родах, сам перерезал пуповину. — Некоторые мужчины в обморок падают. — Что вы! Как я мог пропустить такое событие — появление на свет моего ребенка! Сидеть дома одному, переживать, выпивать — странно это, на мой взгляд. — Помните свои первые эмоции? — Ждал от себя какой-то эйфории, слез счастья, но, видимо, все ушло на переживания по поводу родов. Главное, что все хорошо, жена и ребенок в порядке, живы-здоровы. Только на третий-четвертый месяц я начал осознавать, кого в руках держу. (Смеется.) Так брал Есению на руки — и сразу потел от волнения. Это большой опыт, и актерский в том числе. Открылась новая грань, о которой я теперь тоже могу рассказывать, — это мои отцовские наблюдения. — Кстати, в сериале видеосервиса Start «Пассажиры. Последняя любовь на Земле» вы сыграли молодого отца. — Да, это хорошая история. Жаль, что мало пришлось в ней посуществовать. У нас сразу возник контакт с актером-мальчиком. — У каждого из героев этих новелл грех на душе, вы бы у кого попросили прощения? — У близких в первую очередь — у жены, матери, у отца, у родителей жены. Потрясающие люди, в моей жизни большую роль играют. Но я стараюсь жить так, чтобы не за что было просить прощения. Думаю, я бы весело встретил Апокалипсис. — Другая история «Два холма» про матриархат, которая вскоре тоже вышел на Start, какие вызвала эмоции? — Прекрасные! Была потрясающая команда, съемки в Краснодаре. Любопытная история, сильный сценарий. Это одна из немногих моих комедий, положительный персонаж, к тому же главный герой. Но мне было сложно — я до этого не играл главных ролей, и, если честно, они мне не очень нравятся. — Почему? — Главный герой, особенно в русском кино, как правило, бездейственен. С ним все понятно: он святой, все пороки преодолеет, найдет любовь, и уже неинтересно за ним наблюдать. Мне всегда нравились персонажи-антагонисты. Например, в фильме «Леон» я больше запомнил Гари Олдмена, чем Жана Рено. Органично беседовать в кадре в очках — это несложно. А у того пот, слезы, ярость. Я люблю играть антагонистов, они, как мне кажется, по-мужски более сексуальны и притягательны. Это живые люди. И интересно, что в них ты пытаешься найти добро, их хочется изучать. — Но в данном случае у вашего персонажа была задача доказать, что мужчины все-таки важны для жизни. — Да, на самом деле здесь очень много сатиры, юмора по поводу разных тем. В том числе и агрессивных попыток нас разделить. Эту историю можно проецировать на феминизм, а можно и на социальные противоречия. Но прежде всего это сериал о любви. О любви людей из двух миров — мальчика из гетто и девочки из элиты. Ну и, конечно, про союз, про важность мужчин в мире женщин и про важность женщин в мире мужчин. Я даю на эту тему третье интервью, и меня все время спрашивают, как я отношусь к феминизму. А я отвечаю, что тут все намного хитрее закручено. — Вы пытались усилить сексуальную притягательность своего героя? — Нет, в таком жанре я работал впервые. Шутить в жизни — одно, а в кино — совсем другое. Там были трудные сцены. Я переживал, все ли правильно делаю, не подставил ли я режиссера и команду в выборе? Я же все-таки не медийный артист. Был таким до этого месяца. — Так как вы относитесь к феминизму? — С иронией. — То есть вы считаете это надуманной проблемой? Мне кажется, все-таки далеко мы ушли от домостроя. — Смотря где жить. — В Новосибирске все пока по-старому? Патриархальные нравы? — Абсолютно, и не только там. Москва — не Россия. Я не против любого развития событий, главное, чтобы оно не было радикальным, агрессивным. Тогда это уже не свобода. Я стараюсь людям лично помочь, поддержать, приютить, чем на митингах распылять то, в чем я толком не разбираюсь. — Это поиск общности, Никита. — Может быть. Философии много бывает, но жизнь одна. Я за правосудный протест человека, но ты должен осознавать и последствия того, что делаешь. В Москве люди в большинстве своем не привыкли отвечать за свои слова. У нас, если ты послал кого-нибудь матом, понимаешь, что можешь за это получить. Я вырос в жестоких реалиях. И если такое время снова наступит, инфантильные люди будут стерты. Я бы этого не хотел, у меня куча друзей таких. Я привык выживать, у меня пока лопахинская философия. Я понимаю интеллигенцию, людей, которые имеют возможность думать, рассуждать, вникать в политику, у меня ее нет. Я молодой парень, только после института, хочу работать, хочу жить, растить детей. И уверен, что окажусь в поезде с теми людей, кто будет жить лучше. — У вас в семье демократия или домострой? — Я бы сказал, домострой, который пытается рушить моя либеральная жена. (Улыбается.) Она меня перевоспитывает, потому что я как еж со своими ужасными представлениями. И это хорошо — я за демократию, прекрасные человеческие отношения. Только так цивилизация разовьется, когда сильный будет помогать умному, а умный сильному. Но это все в теории. А на практике я каждый день учусь быть мужем и отцом. — Если ваши мнения расходятся, как реагируете: пытаетесь настоять на своем, расстраиваетесь? — У нас итальянская семья. Мы много кричим (в основном я), что-то бросаем, какие-то предметы. Жена обижается, а потом я прихожу к ней мириться. Она, безусловно, имеет на меня влияние. И я ей это позволяю. Жизнь артиста как у бременского музыканта, я подвержен всяческим соблазнам. Семья от них спасает. Если вечером хочется приходить домой, а не напиваться в баре, это большой плюс. Сейчас мечта у меня — купить загородный дом, хочется природы. Домохозяин из меня не очень, руки из одного места растут. Но жена, кстати, многое по дому может сделать — не только лампочку прикрутить и полочку прибить, но и шкаф собрать. Она умница. Для меня это абсолютно достоевский персонаж. Я разгильдяй и хулиган, а она моя спасительница и муза. Я уверен, у нее есть стратегический план, как сделать из меня человека. (Смеется.)