Актер Юрий Нифонтов рассказал о работе в Театре сатиры

- "Дядю Жоржа" выпускает новый художественный руководитель театра Сергей Газаров. Как Вам работается с ним? Он требовательный режиссер? - Он требовательный человек, но мне это нравится. На мой взгляд, актер — самый зависимый человек в театре. Мы зависим ото всех, включая костюмеров и гримеров. Самая большая зависимость — от режиссера. Сергей Ишханович — настоящий профессионал, знает, что и зачем ставит. Он из тех, кто видит картину целиком и понимает, чего хочет. Все, что он выстраивает, направлено на раскрытие темы. Бывает так, что Газаров говорит: "А давай мы такую штучку сделаем", "А тут вот так сыграй". Всегда придумывает что-то интересное. - Как Вы сами смотрите на "Дядю Жоржа"? У Вас есть критерий качественного спектакля? - Если я становлюсь зрителем, когда смотрю спектакль, забываю о том, что я актер, значит, спектакль классный. Если я препарирую его, думаю: "классная мизансцена", "какой интересный кусок", — значит, все пустое. Если мы влюбляемся, мы же не можем сказать: "Я ее полюбил, потому что у нее красивые ноги и выразительные глаза". Мы любим просто потому что любим. В тот момент, когда мы начинаем разбирать на части и рассуждать, все заканчивается. Например, мне не нравится "Черный квадрат" Малевича. Я не буду спорить, когда говорят, что это гениально. Вкусы разные и меня эмоционально эта картина не трогает. Вот так и со спектаклями. Я верю, что "Дядя Жорж" будет задевать зрителей за живое, потому что он про людей. Сергей Ишханович очень точно сказал про персонажей: "Они все хотят любить, но никто никого не любит". - А Ваш персонаж, отставной профессор Александр Серебряков, — он тоже хочет любить? - Серебряков — несчастный человек. У него было все: кафедра, любовь, поклонники, — и вдруг его отправляют в отставку и привозят в деревню. У него болит душа, он страдает. Он сам говорит о себе: "Я люблю успех, я люблю шум, а тут я точно в склепе". Каково это — каждую минуту тосковать о прошлом, следить за успехами других, бояться смерти? Это общечеловеческая тема, я думаю, касается любого человека в возрасте. Серебряков привык, что мир крутится вокруг него — и вдруг лишился этого. Я бы сошел с ума. - Вам сложно в него перевоплощаться? - Константин Сергеевич Станиславский однажды сказал: "Лучше всех мою систему понял Евгений Вахтангов: быть другим, оставаясь самим собой". Если я плачу, я плачу своими слезами, я не могу плакать слезами Серебрякова. Я не люблю однозначные шаблонные образы, поскольку в каждом из нас есть и хорошее, и плохое. Шаблоны рождают маску, убивают искренность в артисте. Надо искать себя в герое или героя в себе, не знаю, но их нужно соединить. Каждый из нас способен на самые разные эмоции, и не всегда позитивные. Каждый из нас бывает в ярости, кричит на кого-то, обижает. Актеру надо найти в себе все эти чувства, когда он выходит на сцену. - Чехов входит в число авторов, которых чаще всего ставят на отечественной сцене. Как Вы думаете, почему его так любят? Что главное в его драматургии? - Жизнь. Мое первое детское впечатление о Чехове: я смотрю спектакль "Три сестры" во МХАТе. Мое детское незамутненное сознание многого не понимало, но пьесу я прочел. Я знал, что Соленый сидит у сестер, они все время разговаривают, а его жена умирает в соседнем доме. И его почему-то "играют" положительным. Потом я стал разбираться и понял, что это действительно самый положительный персонаж. Человек прошел войну, и мог позволить себе говорить то, что думает. Вообще Антон Павлович — жесткий и жестокий автор. Понимаете, парадокс: любить — это не значит сюсюкаться. Через своих персонажей он пытается помочь людям увидеть себя, сказать им: "Ребята, смотрите, вы же сами такие!" Знаете, ведь Чехов очень не любил интеллигенцию, считал, что все беды в России из-за нее. Мы так любим говорить, но так не любим что-то делать. Серебряков, хотя сам уже ничего не делает, говорит: "Надо дело делать, господа, так нельзя, ваша туземная философия…" А он ведь и сам такой. - Вы упомянули, как смотрели "Трех сестер". Это было еще в школе. А помните свой первый поход в театр? - На первый спектакль в жизни меня отвели родители. Это был "Евгений Онегин" в Музыкальном театре имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко. И когда выскочила Ольга, артистка весом килограммов сто пятьдесят, и запела, что ее ребенком все зовут, я заплакал и сказал: "Мама, пойдем отсюда". - Какой спектакль Театра Сатиры, в котором Вы играли, Вы можете назвать любимым? - Бенефис Ольги Аросевой — комедия "Как пришить старушку" (спектакль, поставленный в 1995 году Михаилом Зонненштралем, вышел из репертуара театра после смерти Аросевой — прим.ред). Надеюсь и "Дядю Жоржа" полюблю. Потому что это спектакль про человека, а мне всегда интересно изучать людей. "Советское кино — великое" - Своим учителем в кино Вы называете Алексея Германа. Чему Вы у него научились? - Он гений. Очень многие вещи, которые он мне дал, я использую и в театре. Например, я всегда замечаю, какие движения собеседник делает во время разговора, сколько их. Обычно много. А вот на сцене поднять руку — в принципе подвиг. Алексей Юрьевич научил меня пользоваться этими микродвижениями. Есть вербальный и невербальный уровень общения. Так вот, ученые доказали, что человек воспринимает 70 процентов информации на невербальном уровне. Один человек может сказать: "Я вас люблю" — и вы ему никогда не поверите. Другой с той же интонацией скажет то же самое — а ему поверите. Почему? Потому что его тело, пластика будут убедительны, а у первого — нет. - И это считывается на подсознательном уровне. - Да. Чем театр отличается от жизни? В жизни мы живем от подсознательного к сознательному, правильно? А в театре, наоборот: от сознательного к подсознательному. Когда актер играет, он не думает: "Тут я должен почесаться, поднять руку, здесь я должен перейти, а там — выпить". - Вы очень избирательно относитесь к киноролям. Каким должен быть сценарий, чтобы Вы обратили на него внимание? - Он должен быть про людей. Я вам скажу честно: мне иногда присылают сценарии, я их читаю, и у меня возникает ощущение, что я его уже раз триста читал. Чувство, что под копирку их пишут, особенно сериалы. Хотя сейчас стало появляться вдруг много хорошего, интересного. Я считаю, что это очень большая проблема на самом деле: потеря корней в кинематографе. Советское кино — великое, ни на что не похожее. Сейчас зачастую за копейки пытаются что-то снять. У англичан есть поговорка: "я не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи". Я иногда слышу: "Юрий Борисович, замечательная роль для вас, но денег на картину нет". Ну не снимайте тогда! - А бывают исключения? - Два года назад мне позвонила одна девушка, режиссер София Сальман, и сказала: "Юрий Борисович, мы снимаем короткометражку, есть роль для вас". Я попросил прислать сценарий. Прочитал, мне дико понравилось. Затем она мне сказала, что заплатить сможет всего ничего. Я говорю: "Не надо мне ничего платить, я снимусь бесплатно. Мне это нравится". - О чем эта короткометражка? Как она называется? - "Так надежнее". Замечательная картина про людей в возрасте, которые знакомятся через интернет. Пытаются соединиться, и ничего у них не получается. Я сразу понял, про что этот фильм, как играть. А когда бесплатно и непонятно что, зачем это надо? - В каких фильмах ни за что не станете сниматься? - Я не возьмусь никогда, когда есть пошлость, мерзость и грязь. Зачем? Мы столько этого в жизни видим, незачем это тащить ни в кино, ни на сцену. - Современный зритель — какой он? - Разный. Но в основном скучающий, как чеховские три сестры — по Москве. По чему скучает зритель? Слишком мало спектаклей, которые задевают нутро, чтобы зритель пришел домой и продолжал думать об этом. Для зрителей театр перестал быть праздником, раньше люди наряжались туда, надевали лучшие платья и костюмы. Так поступали мои родители. Я считаю, нам надо к этому идти, вернуться к прежнему восприятию театра. Ведь как прекрасно, лишний раз надеть костюм и почувствовать себя на празднике.