Как Морриконе превратил саундтрек в искусство и стал величайшим композитором в истории кино?

В российском прокате идет «Эннио. Маэстро» — документальный фильм Джузеппе Торнаторе о великом итальянском кинокомпозиторе Эннио Морриконе, произведения которого звучали в картинах Серджо Леоне и Квентина Тарантино, Бернардо Бертолуччи и Романа Поланского, Оливера Стоуна и Педро Альмодовара. «Лента.ру» восхищается тем, как этот фильм следует летучей легкости музыки своего великого героя.

Давно достигший преклонных лет, но по-прежнему крепкий и очень целеустремленный итальянец заходит в комнату и делает утреннюю гимнастику. Камера явно мешает, выбирая ракурсы, в которых лучше видно искаженное усилием лицо и напряженные руки. Кто бы мог подумать, что для того, чтобы размахивать невесомой дирижерской палочкой, нужно столько сил? Однако именно таков утренний ритуал великого Эннио Морриконе, который невесть каким образом допустил к себе режиссера Джузеппе Торнаторе. Скоро, всего через несколько экранных минут, композитор и постановщик перестанут мешать друг другу. Морриконе поудобнее устроится в кресле и начнет рассказ о своей жизни. О том, что его отец играл на трубе, а он пошел учиться на композитора и угодил в кино, которое стало делом всей жизни. Подтверждением его слов будут восторги коллег, друзей и очевидцев — композиторов, музыкантов и режиссеров.

Эннио Морриконе — из тех людей, про которых думаешь, что они были всегда. Более пятисот саундтреков для фильмов разнообразного производства (включая «72 метра» Владимира Хотиненко) тому порукой. Иногда кажется, что до появления Ханса Циммера всю киномузыку на свете сочиняли Морриконе и его соотечественник Нино Рота. Эта репутация вполне оправданна — маэстро Эннио был тем человеком, который навсегда изменил сам смысл музыкального сопровождения в кино. До него создатели киномузыки наследовали таперам из немых кинотеатров — просто аккомпанировали действию на экране, убирали дискомфорт тишины. Морриконе стал одним из тех, кто сделал киномузыку самостоятельным видом искусства, важнейшей не служебной, но творческой составляющей кинопроцесса.

С Джузеппе Торнаторе Морриконе познакомился в конце восьмидесятых, когда режиссер готовился снимать свой второй фильм «Новый кинотеатр "Парадизо"». Торнаторе этой ретроманской драмой заработал «Оскар» и международное признание. Однако в данном случае не менее важно, что Эннио стал постоянным композитором его фильмов — вместе у них на счету десяток работ, включая «Малену» и «Легенду о пианисте». Для Торнаторе документальная картина о соратнике, безусловно, дань почтения. В ходе работы фильм превратился еще и в дань памяти: Морриконе скончался, когда картина уже была в монтаже. Но на экране композитор жив, и это принципиальное обстоятельство. «Эннио. Маэстро» — не мемориал, а портрет творца, который до последнего не прекращал работать, а под конец жизни еще и ездил в стадионные туры. Совершенно логично в этом контексте, что в любви ему здесь признаются не только коллеги по кино, но и Брюс Спрингстин, а также Джеймс Хетфилд — Metallica уже долгие десятилетия выходит на сцену строго под The Ecstasy of Gold Морриконе.

Торнаторе здесь традиционно деликатен — и вообще подчеркнуто играет в традиционалиста. Его фильм — это классический по форме док с «говорящими головами», очень легкий для восприятия, несмотря на солидный двухчасовой хронометраж.

Это ее свойство — один из важнейших мотивов фильма. Сквозь повествование проходит конфликт Эннио с его учителем Гоффредо Петрасси, так и не признавшим работы Морриконе для кино. Герой рассказывает об этой коллизии, тщательно скрывая дрожь в голосе — очевидно, что противостояние с учителем трогало его до последних дней. Эта тема как бы исподволь задает фильму напряжение, не позволяет ему превратиться в елейный парадный портрет. Открытый вопрос о ценности кинематографического наследия Морриконе как бы конфликтует с хором голосов, которые на все лады расхваливают композитора как музыканта и человека. И какие это голоса! Среди самых известных — Джоан Баэз, Квентин Тарантино, Клинт Иствуд, Бернардо Бертолуччи. Жаль, кстати, что в «Маэстро» не попала история, которую в недавнем фильме о себе («Рюити Сакамото: Кода») рассказывал другой кинокомпозитор. Во время работы над музыкой для «Последнего императора» Бертолуччи попросил Сакамото поменять кое-что в партитуре в последний момент — оркестр уже сидел в студии для записи. Сакамото попытался было объяснить, что поменять ничего нельзя, на что Бертолуччи парировал: «А Эннио смог бы...» Великому японцу после такого, конечно, пришлось переписать ноты.

Летучая легкость музыки Морриконе — это, конечно, то, о чем говорят все здешние спикеры. Фирменная труба, крик койота, способность в любой момент напеть партии всех инструментов... И в то же время — авангардный опыт оркестров конкретной музыки и абсолютно новаторский подход как к форме, так и к содержанию саундтреков. Надо ли говорить, что фильмы Серджио Леоне от «долларовой трилогии» до «Однажды в Америке» без музыки Морриконе были бы совсем другими. Тем удивительнее, что, получив уже в почтенном возрасте предложение написать музыку к тарантиновской «Омерзительной восьмерке», Морриконе вместо запоминающегося мотивчика сочинил полноценную симфонию.

Торнаторе ненавязчиво, безо всякого надрыва не настаивает, а наглядно демонстрирует несомненную гениальность своего скромного героя. В результате безупречно ритмически выстроенный фильм к финалу превращается почти что в рок-концерт — смотреть такое, конечно, стоит в кинотеатре, пока есть возможность. Ну а пробежавшись рысцой по биографии одного из главных композиторов ХХ века, можно, например, по-новому оценить часто сравниваемую с творениями Морриконе работу Эдуарда Артемьева для фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». Просто чтобы убедиться в том, что уникальный гений Эннио уже давным-давно дышит, где хочет.

Фильм «Эннио. Маэстро» (Ennio) идет в российском прокате.