К юбилею композитора Виктора Екимовского

12 сентября 2022 исполнилось 75 лет композитору Виктору Екимовскому – заслуженному деятелю искусств РФ, члену Правления Союза московских композиторов, руководителю комиссии «Ассоциация современной музыки» в Московском союзе композиторов. Один из виднейших представителей российского авангарда, в 1990 Виктор Екимовский вошел в состав Ассоциации современной музыки-2, которой руководил Эдисон Денисов.

В «Предуведомлении» к «Автомонографии» Виктора Екимовского (М.: Музиздат, 2008) можно встретить и такие строки: «Я всегда считал себя молодым композитором (по ЮНЕСКО молодость заканчивается в 35 лет, а по понятиям нашего Союза композиторов мы навсегда оставались молодыми авангардистами) – и вот на́ тебе, уже 60! Оглядевшись по сторонам, я увидел, что все мои одногодки уже стали профессорами, докторами, обзавелись именем-отчеством, обросли бородами, животами и подбородками, наполучали всяческих Лауреатских, Заслуженных и Почетных званий. С ужасом посмотрел на себя в зеркало – да ведь тоже уже чуть ли не живой классик: набрались регалии – Кандидат искусствоведения, Лауреат конкурса Прокофьева, Лауреат премии Шостаковича, Заслуженный Деятель Искусств, плюс общественная деятельность – член Закупочной комиссии в Министерстве культуры, член Приемной комиссии Союза композиторов Москвы, член Правления Московского союза, член художественного совета фестиваля “Московская Осень”, член секретариата Союза композиторов РФ, Почетный член Союза композиторов РФ (просто сплошной член!), Руководитель Семинара молодых композиторов, Председатель различных конкурсных жюри (Томск, Самара, Питер), ну и само собой Президент АСМ (как гордо называл этот пост Денисов). Уф, сколько. Прямо царствуй, лёжа на боку! Правда, “лежа на боку” оказалась не совсем удобная поза – периодически приходилось подниматься и садиться за новые опусы, которые нет-нет, да и проскакивали в классическом композиторском мозгу». В продолжение – и вместе с тем отдельной строкой – напомним об интервью с Виктором Екимовским, взятом Павлом Райгородским («МО») и опубликованном в № 10 (286) «Музыкального обозрения» за 2007 год. Републикуем эту беседу в несокращенном виде.

Виктор Екимовский. Фото Дмитрий Лилеев, 2012

Виктор Екимовский: «Главное — идея и контрапункт мыслей» Интервью опубликовано: МО № 10 (286) 2007, беседовал Павел Райгородский

— Вы давно и хорошо известны как композитор достаточ­но радикального направления, с ярко индивидуальным твор­ческим почерком. Как форми­ровались Ваши взгляды на творчество, Ваш стиль? Под влиянием каких факторов и обстоятельств? — Я начал профессионально сочинять в конце 60-х годов – именно тогда к нам стала прони­кать современная западная музы­ка, которую мы до тех пор не зна­ли. И если я замечал что-то инте­ресное, мне обязательно хотелось самому это попробовать, примерить новую технику в своей музыке. Поэтому все мои первые сочинения были, можно сказать, разностильными: в одном я пытался освоить додекафонию, в другом – минимализм, в третьем – тотальную сериальность, в четвертом – алеаторику… Стилистической ровности я так и не добился, и каж­дое новое мое произведение по каким-то параметрам может даже отрицать то, что было написано прежде. За это меня в те годы кри­тиковали и даже несколько лет не хотели принимать в Союз компо­зиторов, потому что единство стиля считалось для советского ком­позитора очень важным. Но моя позиция с самого начала была та­кова: главное – придумать идею, создать что-то новое, оригиналь­ное, попробовать написать так, как еще никогда до этого не писал, а в каком стиле и в какой технике будет воплощен замысел – не прин­ципиально. — Вы учились в Институте им. Гнесиных у А.И. Хачатуряна – великого композитора, кото­рого, однако, никак нельзя от­нести к сторонникам музыкаль­ного авангарда. Интересно, как он относился к опытам и поис­кам студента Екимовского? — Конечно, Арам Ильич – это эпоха. Но новой музыки он, в сущ­ности, не знал, да и не понимал. К экспериментам же студентов отно­сился как к чему-то неизбежному: раз человек так пишет – ну и пусть пишет. В моих поисках он помочь мне не мог, но, к счастью, и не ме­шал. У нас были как бы «параллель­ные» отношения: я писал, показы­вал ему, а он смотрел и говорил – «пишите дальше». По отношению ко мне это была единственно правильная позиция. Если бы я попал к другому педагогу, менее мудрому, который стал бы меня коре­жить, учить, как можно сочинять, а как нельзя, было бы гораздо хуже. — Что Вас вдохновляет на сочинение музыки? Какие впечатления или, может быть, «первоисточники»: книги, природа, философия, живопись, музыка? — Источники вдохновения могут быть самыми разными – как абстрактными, так и конкретными, другими словами – все, что нас окружает. Например, я с детства ув­лекался астрономией, но, конечно, никогда не думал, что это увлече­ние может отразиться в моей музыке – и вдруг появилось сочине­ние «В созвездии Гончих псов» для трех флейт и магнитофонной пленки. Познакомился с творчеством голландского художника-графика Маурисио Эшера – и вот, пожалуй­ста, «Из каталога Эшера», композиция в жанре инструментального театра. Еще примеры – «Мандала» для девяти исполнителей (резуль­тат увлечения Востоком), «Тризна по Финнегану» для электро-трио (дань восхищения Джойсом) и уж совсем неприкрытые аллюзии: «Бранденбургский концерт» и «Лунная соната». Конечно же, ху­дожник всегда должен быть в диа­логе с историей, искусством, фи­лософией, природой. И эта позиция выражена в моем творчестве. — Вы не только композитор, но и профессиональный музыковед. Достаточно редкое со­четание, учитывая, что это не просто разные, а противоположные профессии: компози­тор «собирает» музыку из ме­лодий, гармоний, ритмов, а музыковед, наоборот, ее «разбирает» на те же элементы. Как в Вас уживаются эти противоположности? Помогает Вам такое сочетание или мешает? — Я думаю, что самый лучший музыковед – это композитор. По­тому что композитор гораздо луч­ше кого бы то ни было разбирает­ся в музыке. Например, статьи А. Шнитке, Э. Денисова, пусть и не­многочисленные, стали откровени­ем в музыковедении. Другое дело, что композиторы просто не хотят тратить на это время. Что касается меня, то я всегда увлекался самой разной музыкой, ее анализом. Ес­тественно, активно участвовал в работе студенческого научного об­щества. Мне было интересно поде­литься с коллегами тем, что я сам узнал. И вот на III курсе я, студент- композитор, подошел к профессо­ру кафедры истории музыки К. К. Розеншильду – уникальному чело­веку, знавшему 12 языков, практи­чески всю музыкальную литерату­ру, и попросил принять меня в свой класс. Он согласился и предложил заняться творчеством О. Мессиана, который тогда, в конце 1960-х, был не только не известен у нас, но и практически запрещен. Я увлекся и написал о Мессиане дипломную работу, а впоследствии – дис­сертацию и книгу. — Несколько лет назад М. Ростропович в одном из интервью сказал, что если бы Прокофьев и Шостакович жили не при тоталитарном советском режиме, а в какой-нибудь де­мократической стране, они не создали бы столько шедевров, потому что большинство их лучших произведений написано «в знак протеста». — Это довольно распростра­ненное мнение и, в общем, справедливое. Когда у художника есть дополнительный стимул в виде такого внутреннего протес­та, естественно, возникают бо­лее интересные и радикальные мысли. Но я думаю, что наиболее сильный внутренний протест против системы был у наших авангардистов-шестидесятников: Пярта, Сильвестрова, Шнитке (особенно показательна его Первая симфония). Эта ситуация существовала вплоть до 1990-х годов, и создание нашей Ассоциации современной музыки тоже было протестом против системы, против традиционализма и иде­ологических рамок. — Как возникла нынешняя АСМ и какие нити, тенденции, традиции связывают вашу Ассоциацию с АСМ 1920-х годов? — Так получилось, что в поко­лении композиторов, родившихся в конце 1940-х годов, оказалось много талантливых людей. Все мы испытывали определенное давле­ние в застойные годы. И когда ста­ло возможно, мы решили объеди­ниться, чтобы вместе устраивать концерты, конференции, встречи с иностранными композиторами и другие творческие мероприятия. Нашим вдохновителем был, ко­нечно, Э. Денисов. Тем более что у него были хорошие связи за ру­бежом, и наша музыка в то время больше исполнялась именно на Западе, здесь она была малоизве­стна. Под эгидой Денисова обра­зовалась группа единомышленни­ков, которую мы решили назвать АСМ-2. Возникла идея преем­ственности, потому что цели у нас были те же, что и у наших идейных предшественников: пропаганди­ровать новую музыку, дать ей возможность выйти на широкую аудиторию. Первоначально новая АСМ создавалась в противовес идеоло­гическим тенденциям Союза композиторов. А потом наступила си­туация, в которой противостояние этим тенденциям закончилось само собой. И сегодня АСМ – это коллектив композиторов, близких по духу, нацеленных на все новое, передовое, но уже без идеологи­ческой (или «антиидеологической») подоплеки. Мы проводим много очень интересных концер­тов, проектов. Публика нас знает и приветствует. АСМ – организа­ция абсолютно открытая для всех, но у нас есть ядро, сформировав­шееся, можно сказать, историчес­ки: А. Вустин, Ф. Караев, Ю. Кас­паров, С. Павленко, В. Тарнопольский, а также впоследствии уехав­шие за границу Л. Грабовский, Н. Корндорф, А. Раскатов, Д. Смирнов, Е. Фирсова, В. Шуть. Что касается меня, то я воз­главил АСМ в 1996, после ухода из жизни Э. Денисова. Это, конечно, не значит, что я как руководитель навязываю кол­легам свои взгляды. Каждый из нас – индивидуальность, каждый мыс­лит по-своему. Единственное – ког­да мы обсуждаем какое-то произ­ведение, я всегда, невзирая на лица, говорю то, что думаю: что в этом произведении удачно, а что, на мой взгляд, нет. И всегда в об­щении с коллегами стараюсь ут­вердить свою принципиальную по­зицию: искусство не должно повторять то, что уже было. Оно не мо­жет быть просто красивым и суще­ствовать только для удовольствия. Искусство должно нести идею, философию. Кроме звуков, обязательно должна быть мысль, а может быть, контрапункт мыслей. Чтобы человек, прослушав музыку, еще долго продолжал думать о ней и пытался найти в ней что-то новое. — То есть для Вас современ­ная музыка – прежде всего, му­зыка новейших достижений? — Безусловно. Музыка непре­менно должна выражать что-то новое. И каждый композитор по-своему, в меру сил и таланта дол­жен к этому стремиться. Я следую этому принципу с самого начала своей композиторской работы, уже почти 40 лет. Именно это я пытаюсь донести и до молодых композиторов, выпускников рос­сийских консерваторий, для кото­рых уже 5 лет провожу семинары в Рузе – своеобразные «курсы по­вышения квалификации». Я счи­таю, что поиски новизны – главный двигатель творческого про­цесса. Я ищу идеи, которые были бы необычными, удивительными, неожиданными – хотя бы для мо­его круга. И если даже всего не­сколько человек воспринимают мою музыку и понимают, что я хо­тел в ней сказать, мне этого дос­таточно. Поэтому я не стремлюсь к большой аудитории. — Ваша педагогическая работа ограничивается семинарами в Рузе? — Да, постоянно я нигде не преподаю. И вообще давно уже живу «на вольных хлебах». В свое время, проработав в издатель­стве «Музыка» около десяти лет, я ушел на творческую работу. И нисколько об этом не жалею, по­тому что я стал хозяином своего времени, своих желаний и стрем­лений. Поэтому и преподаватель­ская работа, неизбежно в чем-то являющаяся «обязаловкой», меня не особенно привлекала. В 80-х годах я провел несколько семинаров в Иваново, а в последнее вре­мя они возобновились в Рузе. — Сейчас многие авторитетные музыканты, в том числе композиторы, говорят о том, что диктатура авангарда закончи­лась. Что время и публика его отторгли, и удел авангарда – маленькие фестивали, этакие «междусобойчики», куда ездят одни и те же музыканты и кри­тики. Что композиторы не должны писать музыку только для себя и своего круга – они долж­ны писать для людей. — Что ж, своя правда в этом, конечно, есть, но у меня несколь­ко иная точка зрения. Во-первых, музыкальный авангард – это уже историческая данность и навсегда останется в истории, потому что он подарил нам невероятные дос­тижения, начиная с нововенской школы. Во-вторых, наступило та­кое время, когда никто не знает, как надо писать музыку. Все уже придумано, нельзя взять на рояле ни один аккорд, который бы уже кем-то не использовался. Поэто­му и возникает вопрос: что делать, как быть дальше? Но ведь и в эпо­ху Возрождения говорили, что все исчерпано, и в классическую эпо­ху… Действительно, сейчас от­крыть что-то принципиально новое очень трудно. Тем более что с опы­том и возрастом и требования ра­стут, в том числе и к самому себе. Что же касается тезиса «музыку нужно писать для людей», то он меня не устраивает. Мне кажется, что композитор должен быть чес­тным только перед самим собой и никогда не думать о том, понра­вится или не понравится его музы­ка публике. Если бы я об этом ду­мал, я бы писал другую музыку! И когда композитор (серьезный, разумеется) уверен в том, что он пи­шет, – значит, его музыка является общим достоянием. А на какой полке ей стоять в истории – на верхней, средней или нижней – сие от него уже не зависит… — А как же быть с высказы­ванием П.И. Чайковского, ко­торый мечтал о том, чтобы в его музыке «каждый искал уте­шение и подпору»? — Надо понимать, что Петр Ильич имел в виду публику, кото­рая жила в Петербурге и Москве, а не в Брянске или Вологде. И оперы Моцарта можно было по­ставить, а, значит, послушать лишь в нескольких городах Евро­пы. Так что великие композиторы прошлого рассчитывали именно на элитарную публику, просто они не говорили об этом. А мы честно говорим, что музыка, которую мы пишем, элитарна. И не наша зада­ча – доводить музыку до всех и каждого. Сейчас в любой точке мира доступна любая информация. Тот, кто захочет послушать мою музыку, послушает, кто захо­чет понять – надеюсь, поймет. У нас в стране сейчас более благоприятные условия для развития новой музыки, чем раньше. Каж­дый композитор может писать, что хочет, и, как правило, это исполняется. Не так широко, как хотелось бы, но все-таки у нас есть, например, «Московская осень», открытая абсолютно для всех. В последнее время я много езжу по России и могу сказать, что сейчас, образно говоря, «поднимает го­лову» наша провинция. Именно там – в Екатеринбурге, Новоси­бирске, Томске, Нижнем Новгоро­де, Ростове – растет интерес к со­временной музыке. Очень приятно наблюдать столь значительный подъем. В то же время совершен­но нетерпимо отношение к нашим проблемам со стороны государ­ства. К сожалению, слова «культура», «искусство» отсутствуют в лексиконе высших властей. А ведь мы не производим товар, и без поддержки государства ис­кусство не может существовать в должном объеме. Но дотаций на его развитие фактически нет. Это относится не только к авангарду. Даже в школе нет предмета, где бы по-настоящему учили детей слушать и понимать музыку. В Европе, в мире ситуация тоже ухудшается: государственных средств не хватает, закрываются театры, ликвидируются оркестры. Но там, помимо бюджетных денег, есть масса фондов для музыкан­тов, художников, композиторов. И, между прочим, некоторые наши соотечественники получают из них стипендии. Так что за границей по­ложение все-таки куда лучше. А у нас культура находится, можно сказать, «на 75-м месте». Это очень больная проблема, и ее надо как можно быстрее решать. — Так, может быть, правы были те Ваши коллеги, кото­рые в 80-е -90-е уехали за ру­беж? Ведь там и уровень жизни, и условия для творчества, и возможности услышать свою музыку несравнимы с нашими. —- Да, многие уехали, и у меня были возможности. Но я не хотел и не хочу уезжать. Я здесь родился, вырос, чему-то научил­ся, у меня здесь родные и дру­зья – зачем все это менять? Ради чего жить в чужой стране, об­щаться с чужими людьми на чу­жом языке? Ну, будет дом получ­ше, еда повкуснее, жизнь поспо­койнее. Но все-таки главное – творчество. Музыку можно пи­сать и здесь. А то, что она там будет больше исполняться, – со­всем не факт. В общем, этот путь не для меня. Я предпочитаю жить и работать в России.

«МО»

«Музыкальное обозрение» в социальных сетях ВКонтакте Телеграм

Запись К юбилею композитора Виктора Екимовского впервые появилась Музыкальное обозрение.