«Ненависть — пустая трата времени» Любимец Каннского фестиваля Арно Деплешен — о современных мифах и полетах под опиумом

В российский прокат вышел новый фильм Арно Деплешена «Брат и сестра» — участник основного конкурса Каннского фестиваля этого года, парадоксальная и во многих своих решениях и наблюдениях неожиданная драма о том, как насмерть поссорились ближайшие родственники в исполнении Марион Котийяр и Мельвиля Пупо. Деплешен, завсегдатай Канн и лауреат премии «Сезар», режиссер, занимающий довольно уникальное положение во французском кино (чем-то напоминающее статус Уэса Андерсона в кино американском), рассказал «Ленте.ру» о своей кинематографической вселенной.

«Лента.ру»: «Брат и сестра» переполнен разноплановыми элементами: это и внушительный набор персонажей, и множество отсылок к вашим предыдущим фильмам и картинам других режиссеров, и мотивы разных жанров. Что было отправной точкой, начиная с которой вы выстраивали эту конструкцию?

Арно Деплешен: Моей отправной точкой и моей главной идеей была мысль, что ненависть — это пустая трата времени. И что когда-то она все-таки должна прекратиться. Мне в принципе хотелось исследовать генеалогию ненависти, довести ее до какого-то логического предела — и расстаться с ней, произвести акт избавления.

При этом ненависть персонажей Котийяр и Пупо друг к другу постепенно приобретает все более абсурдные черты. Вообще, вам, кажется, свойственно сталкивать абсурдное поведение героев своих фильмов с жесткими реалиями жизни — в данном случае это сначала смерть ребенка, потом автокатастрофа.

Во всех нас, как говорил Спиноза, живут печальные страсти. А Бергман, много исследовавший эту тему, говорил о них так: «Печаль, горечь и укор». Но как мне кажется, эти чувства — вовсе не конечный пункт развития творческой личности. Если мы возьмем, например, «Дядю Ваню» Чехова, да, безусловно, дядя Ваня стреляет в Серебрякова — но им руководит вовсе не ненависть. А любовь.

В «Брате и сестре» у вас вновь в центре сюжета семья Вуйяр — но это уже совсем другие люди и персонажи по сравнению с теми, что были, например, в «Рождественской сказке» или «Королях и королеве». Вы таким образом хотите придать обыденности, повседневности мифологический характер?

Я, безусловно, очень заинтересован и очень углубленно изучаю современные мифы и современную мифологию. Для меня, например, ненависть Алис к своему брату носит абсолютно мифологический характер. Эта ненависть больше нее самой, больше всего вокруг нее, она всеобъемлюща.

Когда герои, сталкиваясь с жестокими реалиями жизни, тем не менее остаются больше, чем жизнь, ухитряются быть сильнее обстоятельств вокруг.

Хотя ваши фильмы чаще всего имеют дело с реалистическими ситуациями и проблемами, в них как будто всегда есть место еще одному, мистическому или фантазийному измерению — будь то призраки прошлого или полет экранной фантазии. Вот и в «Брате и сестре» герой Мельвиля Пупо в одной из сцен взмывает в небо над Лиллем. Это качество больше говорит о вашем отношении к жизни или отношении к возможностям кино?

Для меня это одно и то же — так проявляется и мое отношение к жизни, и мое отношение к кино. Если мы возьмем сцену с Луи в небе, где он покурил опиума и отправился в воображаемый полет к больнице, где лежит его мать... По фильму ясно, что у них были чудовищные отношения. Она, по сути, так и не смогла его полюбить, любила его совсем не так, как ему хотелось и было нужно. А теперь она умирает — и он буквально прилетает, чтобы ее защитить, и засыпает рядом с ней в ее кровати. Наутро же у нее на ноге, как вы помните, обнаруживается ужасное пятно. Он ли виноват в этом и что-то сделал не так? Или это никак от него не зависело? Мы не знаем, это остается загадкой. Ставя эту сцену, я не мог понять, зачем я это делаю. Я не знал, зачем вообще снимаю этот эпизод — но почему-то чувствовал, что должен это сделать. И только когда начал монтировать, вдруг понял, почему Луи обязательно нужно было попасть к маме — причем таким странным образом. Ведь его зовут Луи, а она — Мари-Луиз. По сути, он всегда нес в себе часть своей мамы и сам всегда был частью нее. И теперь он прилетает, осознает это и воссоединяется с ней. Своего рода такой венец их взаимосвязи, после которого она может уйти в мир иной.

Вы часто работаете с одними и теми же актерами: вот и Котийяр с Пупо оба играют у вас далеко не в первый раз. Почему и они, и многие другие артисты так любят у вас играть? Вы предоставляете им больше свободы, чем другие режиссеры?

Нет, наоборот, я очень плотно работаю с актерами на протяжении всего процесса. Но вместе с тем, например, когда Марион Котийяр прочитала сценарий, то у нее не было никаких вопросов о героине. Я хотел показать во взрослой Алис ее детство. И только Котийяр могла вытащить из героини наружу этого ребенка внутри нее. Но, кстати, я никогда не пишу сценарии, имея в виду каких-то конкретных актеров. Никогда не думаю в процессе о ком-то конкретном, будь то Котийяр, Пупо или кто-то другой. Я придумываю персонажей, которых привожу в мир, — и только потом на этих персонажей накладываются люди и лица.

Каким вы видите свое место в мире кино? Почти все ваши фильмы показывают в конкурсе Канн, на родине во Франции вы культовая фигура, но при этом за рубежом, когда говорят о ведущих французских режиссерах, вас как будто вспоминают не в первую очередь.

Мне очень повезло, потому что в совсем юном для режиссера возрасте меня уже позвали в программу Каннского фестиваля. Это предопределило мою карьеру — фильмы, которые я снял, с тех пор показывают на фестивалях по всему миру: в Нью-Йорке и Вене, в Китае, где угодно. А вообще, мне кажется, у французского кино, в отличие от американского, японского и особенно русского, в принципе меньше каких-то национальных черт, неотъемлемых характеристик. Меня французским режиссером как раз и делает любовь к кинематографу других стран — к американскому, к японскому, к Кириллу Серебренникову, например, если брать современных русских режиссеров. Я очень люблю мировое кино — и это самая французская сторона моей режиссуры.

Очевидно, что вы принадлежите к числу режиссеров-синефилов, которые не только не скрывают вдохновившие их работы других авторов, но и подчеркивают их. Продолжателем чьих традиций вы считаете себя в наибольшей степени?

Без сомнений, Франсуа Трюффо — за ту способность придавать своему кино качества хорошего романа. И Ингмара Бергмана — за те пропасти страстей, которые он сумел вскрыть.

Фильм «Брат и сестра» (Frère et soeur) уже вышел в российский прокат