Лауреат российских и международных театральных премий, четырехкратный лауреат Госпремии РФ, художественный руководитель Александринского театра Валерий Фокин после долгого перерыва вернулся в кино. Его новый фантастический фильм "Петрополис" рассказывает о мире, которым много лет дистанционно управляют инопланетяне. Они уже спасли человечество от глобального потепления и третьей мировой, однако планете снова грозит беспрецедентная по масштабам война. Кажется, ядерный удар неизбежен, но главы держав еще могут договориться. Герой фильма (Антон Шагин) — молодой ученый, перед которым стоит непростой выбор: спасти мир от войны или провести эти тревожные дни со своей семьей.
В интервью ТАСС режиссер рассказал, как ему удалось предугадать некоторые исторические моменты, получал ли он протесты от западных артистов, а также поделился своими мыслями об "Оскаре" и признался, планировал ли когда-нибудь уехать из России.
— Валерий Владимирович, вчера посмотрела ваш фильм, и у меня, конечно, был абсолютнейший шок. Как вам удалось за несколько лет до 2022 года предугадать, что фантастический фильм будет так близок к реальности?
— Да, такое бывает. Ничего тут особо удивительного нет. Просто случается так — ты что-то делаешь в искусстве, в театре или в кино, и вдруг потом совершенно неожиданные вещи в реальной жизни происходят. Дело в том, что все равно в воздухе что-то витает. Задача художников заключается в том, чтобы регистрировать то, что происходит в жизни: за окнами, в обществе. Поэтому подобное неминуемо… Некоторые мои спектакли в Александринке, которые поставлены шесть и восемь лет назад, сейчас получают вдруг совершенно другие неожиданные реакции. Они говорят о сегодняшнем дне и о сегодняшней ситуации. Например, "Швейк".
— Но в данном случае тоже сначала был спектакль по пьесе Кирилла Фокина (сын режиссера; сценарий фильма написан по его повести — прим. ТАСС).
— Мы поставили этот спектакль шесть лет назад, он до сих пор идет. Мы его играли за рубежом. И когда играли за рубежом, я просто увидел, почувствовал, что он интернациональный. Эти темы достоинства, самолюбия, амбиций, которые руководят, к сожалению, миром, касаются не только нас, русских. Они касаются и Европы в том числе.
Мы играли на Международной театральной олимпиаде в Японии в 2019 году. И я подумал тогда, что нужно продлить это. Я увидел, что актуальность никуда не уходит. Захотелось сделать это в кино. Тем более что кино — совершенно другое искусство, другие вызовы. И мне было интересно опять попытаться войти в эту воду кино, я там еще не наплавался. И я понимал, что, наверное, это будет что-то совсем другое. Изменится все. Изменится стилистика, изменится подход, изменятся артисты. И Кирилл стал писать сценарий, тоже совершенно другой.
— Ваш фильм, учитывая наши реалии, вызывает и оторопь, и страх, и восхищение режиссерскими ходами. Однако это не просто популистская фантастика, фильм явно для думающего зрителя. И очень сложно придумать историю, которая бы настолько сейчас откликалась. Как считаете, люди, которые и так напуганы, которые боятся и войны, и ядерной угрозы, пойдут смотреть это же на экране?
— Мне трудно сказать. В принципе, все, что я делаю, и в кино, и в театре, это всегда рассчитано на людей думающих. С моей точки зрения, и театр, тем более драматический театр, и кино имеют право не только развлекать. И надо делать ставку на людей, которые размышляют, которые думают, которые воспринимают мир через эмоции. Как иначе? Это не для широкого зрителя, конечно, картина. Но, с другой стороны, сегодняшняя ситуация может подтолкнуть людей на то, чтобы ее все-таки посмотреть. И не могу сказать, что она какая-то архисложная.
— Она сложная, конечно.
— Может быть, по художественному языку где-то чуть-чуть. В принципе, мне кажется, ничего там сложного нет, но, конечно, это рассчитано на публику думающую. Я, когда делал этот фильм, понимал, что так и будет. В фильме идет разговор о наших, к сожалению, постоянных человеческих проявлениях, с которыми мы никак не можем совладать. Не только мы, русские, и в мире тоже.
Это же вообще удивительно! Когда читаешь того же Достоевского, который писал 100 лет назад, что люди как били дубиной по голове друг друга, так и продолжают бить. Люди продолжают убивать друг друга. Это пишет Достоевский 150 лет назад. А дубина сегодня такая же, только оцифрованная. Это очень пугающая вещь.
— В фильме есть эпизод, где инопланетный разум призывает глав мировых держав остановить все войны, всем отказаться от какого-либо оружия, всем объединиться. А как думаете, подобное могло бы случиться в реальности?
— Думаю, такое невозможно. Конечно, это фантастика. Очень радикальная фантастика. Но, в принципе, идея такого объединения человечества появлялась уже много-много-много раз. У очень серьезных политиков, философов. Идея о мировой полиции, мировой армии, объединении человечества, постепенном разрушении границ. Когда начинаешь думать, кажется — ну а что в этом такого? Мы же по сути все одинаковы. Мы говорим на разных языках, своя культура, свой код национальный, свои привычки. Но почему мы не можем иметь возможность, как в хорошей коммунальной квартире, хотя бы ходить вместе по коридору и иметь общие места встречи? Вроде все так. Но это же иллюзия.
— В фильме много западных артистов, и вы использовали необычный ход: к герою Шагина обращаются на английском, на японском, а он спокойно отвечает им на русском. Тут та же идея, что, несмотря на различия, по сути все люди одинаковые?
— Нет, тут никакой идейной подоплеки не было. Это просто прием такой. Шагин — русский артист. Раз фильм сделан на русском, он говорит по-русски, но все его понимают. Но можно и подумать о том, что все должны понимать друг друга. Я наблюдал неоднократно на международных фестивалях, когда сталкивался с непримиримыми людьми. Своими коллегами, у которых по части политического взгляда на Россию абсолютно крайние точки зрения.
Потом встречаемся через час в зрительном зале, смотрим спектакль вместе — полное единение. Потому что попадает в сердце искусство, люди забывают про свои взгляды и начинают чувствовать друг друга на человеческом уровне. И они выходят со слезами. Потом проходит какое-то время. Он опять говорит: "Вы такие-сякие, вы преступники". И понеслась. Что с этим сделаешь? Конечно, это фантастический ход такой, специальный. Конечно, это произойти не может, к глубокому сожалению.
— Сейчас идет отмена русской культуры, и вы один из немногих режиссеров, который ставил очень много на Западе. Как считаете, в обозримом будущем оставят русским режиссерам, не высказывающим негативную позицию по отношению к России, доступ на Запад?
— Думаю, в ближайшее время вряд ли. Вся ситуация складывается так, что ограничения все равно есть, и они, наверное, будут усугубляться.
Наш путь где-то в середине. Наш путь, он тяжелый, потому что мы одной ногой здесь, а другой ногой там. И если взять и сказать "все, до свидания", им будет плохо и нам будет плохо. Надо искать какой-то контакт. В отличие от американской культуры, которая, когда берет что-то, размывает, мы не размываем. Мы, когда берем или отдаем, взаимодействуем. Не поглощаем. Все равно театральная школа русская — очень высокого уровня. Это все знают. Уровень режиссуры тоже достаточно высокий. Есть некоторые режиссеры, которые уехали. Кто-то уже начал там работать, но каждый делает свой выбор. В таких острых ситуациях дано человеку выбрать. И в нашем фильме тоже есть такой момент выбора.
— А вы сами много потеряете от того, что пока не сможете столь же интенсивно ставить спектакли в Европе или Японии?
— Нет, я не потеряю. Я уже опытный человек. Потеряют более молодые, мне кажется, потому что им все равно международный опыт нужно приобретать. Работа с другими актерами в контексте другой культуры обогащает, развивает чисто профессионально. Я-то уже видел-перевидел, много делал, для меня особой потери не будет. Другое дело, плохо, что мы не имеем возможности вывозить свои спектакли и приглашать их спектакли.
Потому что последний такой триумф был в 2019 году, до пандемии, когда проходила Международная театральная олимпиада в Петербурге. Это было что-то неслыханное, когда вся страна была окрашена театром. Я не забуду, как, например, в Ялте, был показан "Ревизор". И люди расстилали какие-то подушки, им дали кресла надувные, и на набережной они сидели перед экраном. Огромное количество народу. Потрясающе!
— Да, интерес был невероятный. И был, и есть.
— Как начинаешь сейчас вспоминать, что Финский национальный театр выступал на Сахалине — ничего себе… А итальянский театр приехал в Магадан — ничего себе… Они обалдели от счастья. И зрители тоже. Потом вмешалась пандемия, мы потеряли очень много из того, что наработали. Надеюсь, контекст будет меняться, вновь появятся международные связи.
Не от политиков и дипломатов многое зависит, а от людей культуры.
— Но при этом деятели культуры очень зависимы от решений политиков.
— Конечно. Мы все зависимы от того, как мы живем. Понятное дело, политики сжигают мосты, а наша обязанность — их восстанавливать. К слову сказать, в Венгрии я буду ставить спектакль в Национальном театре Будапешта. Репетиции планирую начать в январе. Смысл этой постановки в том, что весной 2023 года в Будапеште будет проходить Международная театральная олимпиада. Я, как и другие члены олимпийского комитета, например, греческий режиссер Теодорос Терзопулос, американец Роберт Уилсон, делаю презент для зрителей олимпиады — спектакли с венгерскими артистами. Ставить буду тоже пьесу Кирилла Фокина, называется REX. К началу марта должен выпустить спектакль.
— У вас в фильме интернациональная актерская команда. А не было такого, чтобы западные артисты вас просили перед прокатом: "Вырежи меня".
— Нет, наоборот, они все очень хорошо работали. Увлеченно. И перед началом проката ничего такого не было.
— Президиум Киноакадемии России в этом году решил не выдвигать фильм на "Оскар". Ваша картина была в так называемом длинном списке кандидатов. Хотели бы видеть свой фильм в числе претендентов на "Оскар" или вам все равно?
— Если я скажу "мне все равно", это будет неправдой. Конечно, это было бы приятно, интересно, но я реалистически подхожу. Понимаю, что в нынешней ситуации это невозможно.
— Председатель Российского оскаровского комитета Павел Чухрай вышел из этой организации, поскольку узнал о решении президиума не выдвигать фильм на "Оскар" из СМИ, от корреспондента ТАСС. За ним последовали и другие режиссеры.
— Я понимаю, почему Чухрай и коллеги возмутились. С ними не посоветовались, а они тоже люди там не последние. Они могли бы сами решить как творческие люди, есть у нас сегодня фильм, который нас мог бы достойно представить, или нет. А их даже не спросили. И уклоняться от выдвижения фильма не надо было. Если есть возможность, надо ее использовать. Даже пусть тебе откажут.
— Правильно ли я поняла один из посылов вашего фильма: главное в жизни — это любовь? Герой картины говорит жене: "Я хотел бы пережить эту катастрофу вместе с тобой".
— Да. Эта мысль очень важная. Не единственная, но важная. С любви начнется новый мир. Мой герой — новый Адам, грубо говоря. Это будет понятно в финале фильма. Герой прошел через все испытания, через все катастрофы, апокалипсисы и возродился благодаря своей любви. Мы все стоим перед этим выбором. Мы все хотим, чтобы наступил мир. Даже те, кто воюет. В нас же столько намешано. Мы говорим одно, думаем другое, делаем третье. Но, в принципе, конечно, мы должны начать все заново. Понятно, что мир давно зашел в тупик.
— На ваш взгляд, для того, чтобы было развитие, нужно все уничтожить и с нуля начать?
— Нет, я так не считаю, но многое уничтожается, и к этому, к сожалению, идет. Хотелось бы обойтись, естественно, без потрясений, но тем не менее мы видим, что они происходят. И они уже идут на протяжении многих лет. Даже не сегодняшняя ситуация на Украине. Конфликты идут по всему миру и никогда не затихают. Никогда.
— Просто, может быть, это никогда не происходило так близко от нас?
— Естественно. Но, в принципе, катаклизмы случались постоянно.
— В одном из интервью во время пандемии вы говорили про будущий фильм: "Физически чувствую, как нам не хватает взаимного доверия и единения". Что может объединить сейчас людей?
— Очень трудно сказать. Пандемия, да, действительно, объединяла. Как это ни странно, когда люди стали умирать у нас, на Западе, возникло ощущение общей беды. И мне тогда казалось, что это поможет объединиться, но сейчас пандемию даже никто не вспоминает. Она кажется какой-то прогулкой санаторной по сравнению с тем, что мы имеем сегодня. Я в свое время думал, что распад Советского Союза и перестройка — самые главные события исторические, которые на мою биографию выпали. Это было очень знаково, очень сильно, очень ярко. И я думал: "Да, вот это событие! Мне повезло, что я в этом участвую". Потом пандемия. Но оказалось — все ерунда, все детский сад по сравнению с тем, что происходит сейчас и что еще будет.
— На днях Никита Михалков обнародовал свое письмо по поводу мобилизации и отсрочки для кинематографистов.
— А что он сказал?
— Попросил дать отсрочку от призыва тем людям, которые участвуют в съемках общественно значимых проектов. На ваш взгляд, нужно ли кинематографистам самим увидеть военные действия, чтобы потом дальше, как Сергей Бондарчук, как Юрий Никулин, передавать это на экране? Или это тот опыт, который не нужен?
— Это выбор каждого. Я не могу однозначно сказать.
И для театров тоже. Мы написали письмо министру культуры с такой просьбой. Но если человек сам вдруг проявляет желание и говорит: "Извините, я должен это видеть" — это совсем другая история.
— А на ваш взгляд, военный опыт может быть полезен людям искусства?
— И да и нет. Было много примеров, когда человек не видел войну, а ощущение от творчества обратное. Художник иногда обладает такой интуицией… И люди воевавшие говорят: "Это абсолютная правда. Ты воевал? Ты был там?" Я знаю такие случаи. Но и нельзя сказать, что это обязательно поможет. Гоголь, который сидел в Риме, написал "Мертвые души". Он ел спагетти каждый день и написал же всю энциклопедию русской жизни. Гоголь описал все: начиная от обжорства, от русской кухни, от маниловщины до существующих порядков. Это вещь очень тонкая. Или Пушкин, который сидит в изгнании и пишет "Бориса Годунова". Тоже поди пойми. Не допущенный в архивы, между прочим. В архивы его потом пустили, когда он уже написал почти все.
— Если вернуться к фильму. Вы попали еще в одну болевую точку. Мы видим героя после эмиграции. Он уехал в детстве из России, сделал карьеру в Америке. Сейчас тоже многие уезжают. Как думаете, ваш герой не станет таким положительным персонажем, посмотрев на которого, люди скажут: "Вот где будущее — на Западе. Нужно уехать, чтобы развиваться"?
— Нет, не думаю. Может, кому-то глупость такая в голову и придет. Но вряд ли. Во-первых, его увезли маленьким. Он еще ничего не понимал. Во-вторых, не все там становились большими учеными. Вопрос эмиграции, отъезда очень сложный. Кто-то уезжает. Я к этому отношусь с внутренним уважением и пониманием. Нельзя их судить. Другое дело, когда человек уезжает и оттуда начинает кричать: "Будьте вы прокляты!" То есть он поливает тот дом, где он родился, где жил. Вот это неприемлемо. Таких много случаев. И ничем нельзя такое оправдать. "А как? Надо зарабатывать" — это меня не устраивает. Рассуждать о судьбе России, о путях, критиковать — это одно. Но вот эта позиция…
— Вы много работали на Западе, уверена, что не раз предлагали остаться. Вы когда-нибудь видели себя вне России?
— Для меня вопрос отъезда не актуален. На сегодняшний день я не разделяю этой позиции: поехать, переждать там, поработать там какое-то время. Хотя, опять же, и не осуждаю. Каждый делает свой выбор. Есть люди, которые прекрасно живут. Им все равно — дом, не дом. У них дом там, где им хорошо.
— Для вас не так?
— У них ничего не отзывается. А у меня не так, потому что у меня отзывается. Мне скучно там, мне больно без России. Когда мне предложили один из моих спектаклей, по Гоголю, кстати говоря, поставить в Германии, я с артистами немецкими немножко покрутил, а потом понял одну простую вещь — что не получится ничего с ними, потому что мы разные книжки читали в детстве. У них один код, а у меня другой. Не то что они хуже или лучше. Просто не получится. Я приехал сюда и здесь сделал спектакль "Нумер в гостинице города NN". Известный спектакль, который мы возили за границу. Нет, я никогда себя не видел вне России. Но я человек немолодой, есть нюансы. Считаю, что я должен здесь работать и здесь оставаться, покуда мне дают такую возможность. Почему? Потому что считаю: здесь культуру надо защищать в действии.
— От кого защищать?
— Защищать от нападок, защищать от разрушения. Сохранять театр для будущего. Надо защищать художественность. Надо держать художественное лицо. Оно пригодится. Когда — не знаю, но оно должно пригодиться. Это я для себя решил.
Беседовала Наталья Баринова
