о параде 7 ноября 1941 года
«В восемь, под бой курантов, из ворот Спасской башни Кремля выехал на коне Будённый — он принимал парад. Командовал парадом генерал-лейтенант Артемьев. Жуков парад принимать не мог, хоть и должен был делать это по плану: он был на командном пункте фронта — он будет принимать другой, летний парад, и будет идти над Москвой июньский дождь».
Снег повалил в Москве под утро, часов с шести, густой пеленой, хлопьями. До этого почти всю ночь в небе царствовала полная луна, окружённая призрачным гало, но авианалёта не было — немецкие аэродромы отбомбили 5 ноября, изрядно потрепав фрицев. К военному параду в честь 24-й годовщины Великого Октября готовились загодя, принимая все возможные меры предосторожности.
Авиаразведку вели непрерывно, войскам ПВО была поставлена задача: «на ближайшие двое суток ни при каких обстоятельствах не допустить вражеского налёта и бомбовых ударов по столице нашей Родины».
Не допустить, это да.
Только на войне всякое бывает.
Сталину прогноз синоптиков Тимирязевской академии положили на стол в полночь с 6-го на 7-е, уже после торжественного заседания на «Маяковской» — станция глубокого залегания, она выдерживала прямой удар практически любой авиабомбы. Обошлось без ударов.
Верховный прочитал прогноз, подписанный лично профессором Виткевичем, сказал, усмехнувшись: «Везёт нам, большевикам. Обещают к утру сильный снегопад, метель. В такую погоду ни один самолёт у немцев не поднимется в воздух. Объявляйте по параду готовность номер один».
Многие из тех, кому в ту ночь доставляли приглашение на парад, и представить себе не могли подобного. Москва была фактически на три четверти периметра окружена, чуть больше двух недель назад, 16 октября, небо столицы было черно от дыма — жгли секретные и не очень архивы, в панике бросали заводоуправления и конторы, магазины и склады — многие эвакуировались или просто бежали. Единственное условно безопасное шоссе Энтузиастов было забито на выезд из города автотранспортом, гужевыми повозками, бредущими со своим скарбом людьми.
Москва много чего видела.
Стоит.
Посыльные в ночь с 6 на 7 ноября не спали ни минуты.
Не спал ни минуты и Василий Иванович Агапкин, неделю назад назначенный дирижёром сводного оркестра, что должен был играть во время парада на Красной Площади.
Агапкин, всю жизнь прослуживший в армии (в возрасте двенадцати лет был зачислен учеником в оркестр 308-го резервного Царёвского батальона — это был 1896 год), знал о положении дел и на фронте, и в прифронтовой столице не понаслышке. В начале октября он получил новое назначение — принял должность старшего капельмейстера Отдельной мотострелковой дивизии имени Дзержинского. Работы невпроворот, мирное довоенное время с концертами духового военного оркестра Высшей школы НКВД СССР в саду «Эрмитаж» кануло в прошлое, словно и не было его никогда — проводы эшелонов на фронт, концерты в госпиталях. И везде — «Прощание славянки». Им самим в далёком 1912 году написанный марш.
Василий Иванович (было дело, кликали свои Чапаевым) грешным делом иногда не мог поверить: неужели всё это было? Первая Балканская война, он штаб-трубач 7-го запасного кавалерийского полка, жена Оля — красавица и первая модистка Тамбова (на свои кровные подарила мужу пианино) и не отпускающая днями, неделями мелодия, что крутится в голове и никак не ложится на ноты.
Кажется, ночью это было, вскочил как ошпаренный. Записал. Утром, чуть свет, помчался к полковому капельмейстеру Милову, тот оценил, сказал, мол, выше всяких похвал, но надо бы «отточить до остроты и блеска стали», посоветовал немедленно отправить ноты в Симферополь, известнейшему на всю Россию капельмейстеру 51-го пехотного Литовского полка, Якову Богораду.
Богорад марш Агапкина признал великолепным, помог с оркестровкой и на свои деньги напечатал в симферопольской типографии первые сто экземпляров нот «Прощания славянки».
Месяца не прошло — играли его и знали наизусть по всей армии, во всей России. А уж сколько вариантов слов написали, сочинили — не перечесть: всяк под свой случай.
Когда это было?
Да и было ли на самом деле?
И вот снова война. И снова прут на Россию «гости» с запада — незваные, как и всегда. Только-только Василию Ивановичу исполнилось пятьдесят семь. Сорок пять из них — на военной службе. Такая судьба.
События второй половины октября — горше некуда. Хорошо хоть правительство осталось в Москве во главе со Сталиным. Значит, устоит город, нет в том сомнений. Агапкин наизусть помнит строчки передовицы «Правды» с огромным портретом будущего маршала Победы:
«О ВВЕДЕНИИ В МОСКВЕ И ПРИЛЕГАЮЩИХ К ГОРОДУ РАЙОНАХ ОСАДНОГО ПОЛОЖЕНИЯ
Постановление Государственного комитета обороны
19 октября 1941 года
Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100—120 км западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. ЖУКОВУ, а на начальника гарнизона города Москвы генерал-лейтенанта т. АРТЕМЬЕВА возложена оборона Москвы на её подступах...»
Подпись — председатель ГКО И. Сталин.
Короткая такая, понятная подпись.
«Сим объявляется» — два с лишним десятка лет не встречал Василий Иванович таких оборотов речи. Выходит, дело куда как серьёзное — на краю стоим, но и от края того оттолкнуться к победе можем.
Жуков навёл в Москве порядок ровно за три дня, это если по большому счёту. А на скорую руку — уже через сутки. Метро работало, фильмы с Орловой в кинотеатрах шли, заводы дымили, домоуправления были на местах. Военные патрули, дежурные на крышах домов — тушить зажигалки, всюду железная дисциплина. Провокаторам, шпионам и прочим агентам врага — расстрел на месте.
С Жуковым не забалуешь.
А оркестр — в иной день успевали больше десяти раз выступить.
2 ноября Агапкина вызвали в Кремль сверхсрочно к военному коменданту Москвы генерал-майору Синилову, назначенному на эту должность совсем недавно, 20 октября, опять же по рекомендации Жукова.
Кузьма Романович Синилов встречает в своём кабинете сердечно, задачу ставит простую: через пять дней парад, надлежит собрать военный оркестр человек в 200, всё успеть отрепетировать как положено, музыкальный материал отберёт и утвердит лично маршал Будённый, репетиции проводить в казармах московского гарнизона, генеральную (6 ноября) — в Манеже.
Синилов уточняет, всё ли понятно. Агапкин отвечает, что понятно всё и что работу, на которую в мирное время отводится полтора-два месяца, надо сделать за четыре дня. Что тут непонятного?
Собирают оркестр спешно, по крохам, из личного состава полковых оркестров 1, 2, 3 и 10-го полков Московского военного округа, кавалерийского полка гарнизона Москвы, Московского миномётно-артиллерийского училища имени Леонида Красина. Кроме того, в помощь Агапкину направлен в полном составе военный оркестр, только что прибывший из Горького.
Будённый репетициями доволен, отмечает обязательность исполнения маршей «Парад» и «Ленинский призыв» авторства главного капельмейстера Красной армии Семёна Чернецкого, всенародно любимого марша «Герой» и в особенности — «Прощание славянки» самого Агапкина. Он должен прозвучать дважды — в начале и в конце парада.
«Время проведения парада неизвестно. Вы сами и оркестр должны быть в полной готовности с 00:00 часов 7 ноября», — вот и весь разговор.
После генеральной репетиции Агапкин остаётся с оркестром в Манеже, даёт ежеминутные инструкции — как быть с инструментами на морозе, как вытянуть сложные моменты, как своевременно уйти на перестроение перед проходом техники (вот тут-то и случится самая непредвиденная оказия).
Спешно даёт распоряжения соорудить для себя небольшой деревянный помост — добавить росту, чтоб лучше виден был весь оркестр. Одному из оркестрантов даёт поручение: в момент перестроения подхватить помост...
Суета и тревожное ожидание.
Бойцы прикорнули, кто где смог.
В два часа ночи к Агапкину прибывает посыльный: быть готовыми в 05:30 утра выдвинуться на Красную площадь. Значит, парад состоится. Василий Иванович выходит из Манежа и видит небывалое по военному времени — снимают маскировку с кремлёвских звёзд. Зажигают рубиновые звёзды Кремля. Небо постепенно затягивает тучами. В воздухе плывут первые снежинки...
Парадов в тот день было три: в Москве, Куйбышеве и Воронеже.
В случае авианалёта немцев радиотрансляция московского парада должна была быть заменена трансляцией из Куйбышева — там сводным военным оркестром руководил полковник Семён Александрович Чернецкий, главный капельмейстер и главный композитор советских военных оркестров, автор множества маршей, что слышим мы с самого детства...
Сталин в Куйбышев не поехал.
Сталину ехать было некуда.
Сколь угодно много можно повторять легенду о том, как ходил Верховный вдоль поезда на Куйбышев, размышляя: «Ехать, не ехать, пронесёт, не пронесёт». Верите в такую картинку?
А в это самое время начальник Генерального штаба РККА, маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников размышлял, видимо, в Кремле: «Воевать, не воевать, копить резервы или пусть его так — может, сами уйдут от Москвы немцы...» Верите и в такую картинку?
В 06:00 снег повалил так, что город в момент укрыло белыми простынями. Войска в парадных коробках, оркестр, гости на трибунах, сама Красная площадь — всё и все были занесены снегом. Словно бы само провидение встало на сторону Страны Советов.
Было не слишком холодно, градусов семь мороза и очень сыро. Оркестр к восьми окоченел совершенно, ледяными руками отогревали инструменты как могли. Агапкин на деревянном своём помосте уже не чуял ног.
В восемь, под бой курантов, из ворот Спасской башни Кремля выехал на коне Будённый — он принимал парад. Командовал парадом генерал-лейтенант Артемьев. Жуков парад принимать не мог, хоть и должен был делать это по плану: он был на командном пункте фронта — он будет принимать другой, летний парад, и будет идти над Москвой июньский дождь.
После речи Сталина оркестр грянул «Интернационал», на Софийской набережной загрохотал артиллерийский салют, войска пришли в движение.
Все мы помним те кадры, ту хронику.
Все мы помним...
Главное — не забывать.
Говорят, Гитлер слышал радиотрансляцию парада и в дикой ярости требовал немедленно поднять в воздух всю наличествующую авиацию — стереть с лица земли если уж не всех советских, так хотя бы Красную площадь. Он кричал, что даёт своим непобедимым люфтваффе ровно тридцать минут на то, чтобы сохранить честь мундира и тевтонского духа.
Не задалось.
Силы небесные остались глухи к воплям «покорителя мира».
Когда прошли войска и началось перестроение оркестра, Агапкин понял, что не только не чувствует ног, но и не может сойти с места — сапоги примёрзли к помосту, заледенели. Хорошо трубачи сообразили, подхватили с двух сторон и практически отнесли своего командира, придерживая его с двух сторон, — спасли положение и освободили пространство подходящей технике.
Собственно, это всё.
Военным оркестром на параде в Воронеже руководил старший лейтенант Константин Ираклиевич Массалитинов — будущий известнейший фольклорист и собиратель русских народных песен, лауреат Сталинской премии, народный артист СССР.
Город Воронеж будет практически полностью уничтожен в ходе его обороны, перейти на левый берег Дона немцы не смогут. Воронеж — малый наш Сталинград. Помним ли об этом? Воронеж — город исторического парада 7 ноября 1941 года.
Город Куйбышев война обойдёт стороной. Парад в Куйбышеве, где будут присутствовать главы дипломатических миссий двадцати двух стран — США, Великобритании, Афганистана, Китая, Бельгии, Швеции, Чехословакии, Болгарии, Турции, Греции, Ирана, Норвегии, Польши, Югославии, Японии, Канады, Австралии, Кубы, Мексики, Монголии, Тувы, комитета освобождения Франции), а также множество иностранных корреспондентов произведёт неизгладимое впечатление и фактически поможет избежать вступления в войну Турции и Японии.
Бывают в мире события необъяснимые.
Мистические, творящиеся по замыслу высших сил.
Иностранные наблюдатели только в части воздушного парада насчитают не менее семисот самолётов. И будут задаваться вопросом: откуда это всё, если авиация СССР, со слов Гитлера, уничтожена вся и на земле — 22 июня? Откуда это всё?
Оттуда, что авиабригады нарушили приказ. Сознательно. Шли над парадом на высоте 100—300 м при положенных 500 для штурмовиков и почти 1 тыс. для всех прочих. Шли несколькими эшелонами — представляете, какой рёв стоял на земле? Наблюдатели ничего не смогли посчитать толком. Доложили лишь, что в основном — машины новых марок, в огромных количествах. В огромных количествах и новых марок.
Их было всего 233.
233 самолёта.
Город Москва выстоял, хоть и должен был по плану Б, в случае невозможности удержания фронта до подхода резервов, превратиться в смертельный капкан для группы армий «Центр».
Не случилось.
Случилось иное.
Всё парадное обмундирование вермахта (для прохождения по Красной площади, запланированного Гитлером аккурат 7 ноября), розданное чутким командованием тысячелетнего рейха в декабре (под Рождество) околевающим фрицам, все памятные медали вермахта «За взятие Москвы» — наилучший исторический памятник самонадеянной наглости и тупости тех, кто думает, что ухватил за причинное место Отца Небесного.
Наш парад (все наши три парада) в честь 24-й годовщины Великого Октября — наилучший исторический памятник тем, кто, стиснув зубы, признаёт очевидное и вступает в бой за, казалось бы, недостижимое, но единственно реальное — за славу и вечность.
Всё, как в песне из «Семнадцати мгновений весны»: кому бесславье, а кому — бессмертие.
Вы слышите медь оркестров полковых?
Вы слышите шаг тех парадов?
Сегодня годовщина — 105-я годовщина Великого Октября. 81-я годовщина Великого парада.
Наше дело правое.
Враг будет разбит.
Победа будет за нами.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.