Журналист Антон Чечулинский — об уникальной аудиодраме «Нюрнбергский процесс»

В преддверии 77-летия Нюрнбергского процесса Институт развития интернета совместно с

Mash

Paradox выпустили аудиодраму по материалам судебного процесса над военными преступниками. Автор проекта Антон Чечулинский в интервью для «Слово и Дело» рассказал, как проходила работа над источниками, почему тема Нюрнберга сегодня продолжает быть актуальной и какие эпизоды процесса оказались наиболее тяжелыми и захватывающими.

20 ноября 1945 года в Нюрнберге начался беспрецедентный судебный процесс над военными преступниками. Победители во Второй мировой войне организовали суд над нацистскими генералами, пропагандистами и технократами — тех, без кого безумные замыслы Гитлера никогда не воплотились бы в жизнь. Сегодня Нюрнбергский процесс можно назвать одним из ключевых моментов XX века. Многие знают о том, что он был, однако подробности и общее настроение процесса остаются неизвестными для большинства. Это не удивительно: Нюрнбергский процесс — это 200 дней напряженного изучения документов, допроса обвиняемых, подозреваемых, свидетелей и жертв, пострадавших от зверств нацистов. Поверхностно погрузиться в суть процесса просто невозможно, как и осилить исторические труды по процессу — сегодня у многих на это просто нет времени. Пытаясь просветить или напомнить широкой аудитории об уроках Нюрнберга, многие режиссеры и журналисты пытались обратить процесс в художественную форму — и не раз, создавая игровые и документальные фильмы. Однако облечь 200 дней тяжелейшего суда в краткую повествовательную форму очень трудно. Это получилось сделать у Антона Чечулинского — в прошлом корреспондента Первого канала, которому довелось освещать события теракта в Норвегии в 2011 году и впоследствии написать роман-расследование дела Андерса Брейвика «Язык Тролля». Для подачи истории Антон и его команда выбрали совершенно другой подход —

формат аудиодрамы

. Фактически, тут нет голоса автора, нет никаких интерпретаций, только слова участников судебного процесса. Сначала кажется, что такой эфир будет тяжело восприниматься на слух, однако оказалось, что это максимально объективный формат для такого рода материала. Слушатель с каждой минутой все глубже погружается в детали Нюрнбергского процесса. Ему предоставляют возможность услышать все стороны, все точки зрения, обвинение и защиту, детали самых ужасающих нацистских преступлений. Думается, что это единственный возможный способ наиболее объективно представить все картину происходящего в годы войны в концентрационных лагерях и на оккупированных территориях. Более того — это не сухое изложение фраз и реплик героев, а настоящая драма, где актеры отыгрывают интонацию, внутренний конфликт участников процесса, попытки лжи и моменты признания.

Как же создавался этот фильм? Об этом в интервью для «Слово и Дело» рассказал сам Антон Чечулинский.

— Нюрнбергский процесс — довольно популярная тема для отображения в художественных произведениях, в журналистских материалах. Расскажите, почему вы решили обратиться к этой теме?

— Мы хотели сделать про Нюрнберг еще год назад, к годовщине. Но именно в жанре аудиодрамы, потому что так про этот процесс, насколько я знаю, еще никто не рассказывал. В чем особенность аудиодрамы? В том, что там нет авторского текста. Там говорят участники событий ровно теми словами, которые были сказаны именно тогда, когда эти события происходили. Применительно к Нюрнбергу — 76 лет назад. То есть, в отличие от классической документалки или лекции на тему, мы не несем зрителю какой-то свой взгляд, точку зрения, если это и происходит, то только в рамках небольшой погрешности — на композиционном или визуальном уровне, но главное без тезисов с нашей стороны. Наша задача состоит в том, чтобы реконструировать событие (конечно же, в смотрибельном объеме), наделить его атмосферой, сделать то, во что зритель может погрузиться и прочувствовать этот эпизод истории. И сложить собственное о нем представление, без какого-либо навязывания своей оценки. Но отсюда трудность, она заключается в том, что ты не можешь описать какой-то диалог или эпизод своими словами, тебе нужно его найти в стенограммах, мемуарах, документах. А Нюрнбергский процесс — это более 200 дней суда. Там совершенно гигантские стенограммы, к счастью, все в открытом доступе, но, к сожалению, в лучшем случае на английском. Короче, когда год назад мы осознали объем и стали с ним работать, мы поняли, что к круглой дате точно не успеем. Но решили не бросать. И, как мне кажется, наша аудиодрама в итоге вышла в куда более нужное время.

— Объем информации по процессу просто колоссальный! Какими источниками вы пользовались и сколько было потрачено времени на подготовку, чтобы так систематизировано и кратко показать суть процесса?

— Все стенограммы есть в электронной библиотеке Йельской школы права, вот их мы с продюсером Юрой Рябоконем и изучали. Большую часть он. Я ему писал, какие допросы или отдельные эпизоды нам нужны, он отбирал самое интересное, а иногда даже приносил что-то крутое, чего даже не было в плане, и со всем этим уже работал я. Еще мы читали публикации того времени, к примеру, очерки Ильи Эренбурга. Кроме того, я использовал «Нюрнбергский дневник» тюремного психолога Густава Гилберта, чтобы показать обратную сторону — о чём говорили подсудимые за пределами зала суда. Сколько на все ушло времени? Мы начали этим заниматься еще в прошлом году. Естественно, без отрыва от других проектов, поэтому в итоге потребовалось столько времени.

— Расскажите, почему вы решили передать суть процесса именно в формате аудиодрамы? Есть ли в этом то, что сейчас все больше людей переходят на аудиоформат, предпочитая подкасты за неимением времени полтора часа находиться у экрана смартфона или компьютера?

— В сентябре прошлого года мы с прекрасным режиссером Вадимом Ватагиным и таким же прекрасным продюсером Юрой Рябоконём, о котором я уже говорил, сделали аудиореконструкцию 9/11. Буду честным, несколько вдохновившись сериалом Calls. Но над терактами 11 сентября было работать куда удобнее, события длились всего несколько часов, масса эмоциональных переговоров есть в открытом доступе. В этот раз все было по-другому, потому что Нюрнбергский процесс шел целый год. Это уже не хроника трагедии, это судебная драма, с куда менее динамичным повествованием, ну, просто потому что динамика характерная для катастроф на судах в принципе отсутствует. Так что у нас получилось что-то другое. И как это и в кого зайдет, я не берусь предсказывать. С учетом того, что это все-таки не подкаст, там надо иногда поглядывать в экран, чтобы следить, кто что говорит, смотреть, о чем говорят, иначе не все будет понятно, для многих пользователей YouTube, я думаю, это какой-то новый жанр, тут всё зависит от их доверия и готовности принять его правила. Как говорил Ларс фон Триер про «Догвиль»: "Вначале я со зрителем заключаю контракт, я предлагаю условие: будет минимум декораций, потому что они не важны… Если зритель соглашается на это условие — расчерченная мелом сцена вместо городка — у него уже не будет вызывать непонимания и раздражения, значит у нас с ним всё будет хорошо". Вот мне кажется, что мы сделали что-то, что тоже требует некоего воображаемого контракта со зрителем. Про маркетинговый потенциал точно рассуждать не готов, это совсем не моя сфера, но мне как журналисту этот жанр интересен тем, что он, пожалуй, самый объективный из всех возможных.

— Такой формат очень убедителен, и огромную роль в этом играют актеры. Расскажите, как вы нашли актеров и как они отнеслись к тому, что им предстоит озвучивать (и даже очень убедительно) фашистских преступников?

— Поиском актеров занимался не я, я только участвовал в их утверждении, в оценке правильно или неправильно прочитана какая-либо реплика. Если неправильно — просили перечитать. Много слушали все по кругу, я раз десять, наверное. Что они думали, о том, что будут озвучивать нацистских преступников? Честно, не знаю, не спрашивал. Возможно, ничего особенного — вероятно, и не такое им приходилось озвучивать. Лично мне, конечно, больше всего понравилось, как звучал Геринг. Там попадание было, считаю, 100%.

— Какой эпизод процесса показался наиболее важным для вас, задел вас, впечатлил и запомнился больше всего?

— Самые эмоциональные — это, конечно, показания выживших в концлагерях. О медицинских опытах над заключенными, о стерилизации, о коже, которую с них сдирали на перчатки и дамские сумочки. О казнях. Вот как эти зверства могли сочетаться с такой скрупулезностью? Например, на убийство женщин требовалось в среднем на пять минут дольше, эти пять минут уходили на то, чтобы сбрить им волосы, которые потом использовались для изготовления матрасов. Допрос Олендорфа, командира айнзатцгруппы D, который в Нюрнберге проходил как свидетель, и уже только после этого получил свой суд и свою расплату. Он рассказывал, как проводились массовые казни и был уверен, что все делалось правильно и даже, выражаясь современным языком, эргономично. Допрос ближайшего человека к Гиммлеру — Кальтенбруннера, который уверял, что был категорически против того, что творилось, но не придумал ничего лучше, чем отрицать свои подписи под документами. Геринг, напротив, дал настоящий бой обвинителям. Стало понятно, почему именно он был в свое время выбран официальным преемником Гитлера. Было интересно наблюдать за допросом пропагандиста Штрайхера — 25 лет ненависть в немецком народе воспитывал настоящий параноик. Но, пожалуй, любопытнее всего было следить за допросом Заукеля, того, кто отвечал в рейхе за распределение рабочей силы, то есть за угон миллионов людей в рабство. Лично у меня сложилось впечатление, что идеология для него была вторична, он просто хотел делать хороший KPI. И он был абсолютно убежден, что хорошо заботился о рабах рейха. В этом смысле он хорошо дополняет срез, ведь в Нюрнберге судили целое государство, целую систему, целое общество. Но не так, что давайте отрубим голову и этого хватит. Голова бы отросла. Как раз было важно пройтись по каждому органу, чтобы призвать к ответу не только непосредственных палачей, но и даже таких технократов, как Заукель. Вот поэтому Нюрнбергский процесс и оказался столь эффективным.