«Не верю ничему, что говорят по телевидению про Россию»

Знаменитый композитор румынского происхождения Владимир Косма только что издал в Париже «Мои мемуары». В них он написал о музыке к фильму «Игрушка» и многим другим хитам французского кинематографа, пластике Луи де Фюнеса и Жан-Поля Бельмондо, опросе «Известий» про предпочтения советской публики и многом другом. Теперь он рассказал «Известиям» о своём сталинском детстве, выступлениях в Москве и Санкт-Петербурге и безуспешных попытках «отмены» русской культуры на Западе. «Русские освободили нас от нацизма» – Ваша книга открывается главой «Ребёнок Сталина» – Un enfant de Staline. В вашем детстве советский вождь, пишете вы, был для вас «героем, спасителем, благодетелем всего человечества». И даже сегодня, когда видите его портрет, вы не скрываете, что испытываете сильную ностальгию. С чем она связана? – Название «Ребёнок Сталина» нарочито цепляет читателя, но в моём случае так оно и было. Румыния оказалась страной, которую, как и Францию, оккупировали фашисты. Русские во главе со Сталиным победили Германию и избавили нас от нацизма. После освобождения страны сотни тысяч людей устраивали манифестации на улицах и площадях, скандировали «Сталин! Сталин! Сталин!» Никто тогда не располагал свидетельствами его преступлений. – В «Моих мемуарах» вы рассказываете, какое влияние на вас оказали русская и советская культура. – Россия – великая музыкальная держава: напомню хотя бы имена титанов минувшего столетия – Стравинского, Скрябина, Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна. В Бухарест приезжали Ойстрах, Гилельс, Рихтер, которые для меня были абсолютными гениями, и мы, молодежь, жадно впитывали эту культуру. Посмотрите, кого сегодня исполняют больше всего в мире, – по-прежнему Шостаковича и Прокофьева, до уровня которых поднялись совсем немногие из западных композиторов. – Сегодня русская культура на Западе находится под прессом санкций – обмены, по сути, заморожены, наших артистов и музыкантов приглашают редко, выставок нет, балет больше не гастролирует. – Даже умудряются где-то «запрещать» Чайковского! Всё это я нахожу печальным, нелепым и смехотворным. Не знаю, как это организовано. Но когда я слышу, что говорят про Россию по телевидению, мне становится страшно. Я всего этого в вашей стране не видел и ничему не верю. Но вы же знаете, что такое промывание мозгов?! Если с утра до вечера вам твердят одно и то же, то в конце концов вы начинаете терзаться вопросом: «А если всё это правда? Может, я действительно заблуждаюсь?» – Вы не хотели бы снова поехать в Россию, чтобы посмотреть на всё своими глазами? – Я выступал в Москве и в Санкт-Петербурге, где встречал полную энтузиазма публику – такой больше нет нигде в мире! Поездки произвели сильнейшее впечатление, приём мне оказывали исключительный – после концертов дарили иконки, цветы, игрушки и даже банки с вареньем. Я с удовольствием бы снова поехал в Россию, но боюсь самолётов, путешествую только поездом. Не знаю, можно ли сегодня отправиться в Россию по железной дороге. Я издал «Мои мемуары», чтобы рассказать о том, что на самом деле видел. Потому что сегодня про вашу страну по телевидению, радио и в газетах рассказывают здесь что-то ужасное, от чего можно просто свихнуться. Я хотел бы вернуться, но боюсь, что моя поездка будет воспринята как политический акт, а я человек не политики, а музыки. Для меня значение страны определяется её культурой, а не её промышленностью или благосостоянием. СПРАВКА «ИЗВЕСТИЙ»: Владимир Косма родился в Бухаресте в семье румынских музыкантов в 1940 году. В 23 года отправился в Париж изучать музыку в школе известного педагога Нади Буланже. В течение восьми лет работал со знаменитым композитором Мишелем Леграном. Гастролировал как скрипач по всему миру. Написал музыку к фильмам с участием популярных актёров – Луи де Фюнеса, Пьера Ришара, Жан-Поля Бельмондо, Жерара Филиппа, Софи Марсо и других. Среди его многочисленных премий – приз за лучшую музыку Московского международного кинофестиваля 1982 года за ленту Жан-Жака Бенекса «Дива». «Без вдохновения вы превращаетесь в ремесленника» – Вы создали музыку более чем к 500 фильмам – возможно, больше, чем любой другой композитор. Что служит вам на протяжении более шести десятилетий источником вдохновения? – Вдохновение – лишь 10% творчества, но именно оно важнее всего. Всё остальное – труд. Без вдохновения вы превращаетесь в ремесленника. Вполне возможно, что озарение нисходит прямо от Господа Бога, который вдруг посылает тебе музыкальную идею – три-четыре ноты, которые основа всего. И я всегда благодарю за них Всевышнего. Но затем с этими нотами надо работать, превращать их в произведение. С самого начала я понял, что кино предоставляет композитору уникальные возможности для самовыражения. Сегодня я считаю себя музыкантом, работающим для кино. – Вы снимали кино с замечательными режиссерами – Жераром Ури, Ивом Робером, Франсисом Вебером, Этторе Скола, Жан-Жаком Бенексом, Эдуаром Молинаро. Они были вашими друзьями, союзниками, единомышленниками? – Принято говорить о них как о друзьях. Но для меня друзья – это те, с кем ты связан с раннего детства. У режиссёров с актёрами у меня профессиональные отношения – за исключением Ива Робера, который был самым близким мне человеком, мы сотрудничали с ним в десятке лент. Обычно вас приглашают поработать в кино не из дружеских симпатий, а потому что именно ваша музыка нужна их картине. В противном случае выбирают кого-то еще. «Я учил правильно держать скрипку Пьер Ришара» – Какую роль в фильме играет ваша музыка? – Я стремлюсь к тому, чтобы она была абстрактной, а не описательной, которая рассказывает о происходящем на экране. Возьмите мои самые популярные фильмы – скажем, комедию «Высокий блондин в чёрном ботинке», в которой музыка создаёт атмосферу, задаёт ритм, – этого достаточно. Кстати, на съёмках этого фильма я учил правильно держать скрипку Пьера Ришара, который появляется в нём с симфоническим оркестром. Он оказался способным учеником. – Сочиняя музыку, вы принимаете во внимание личность актёров, которые заняты в том или ином фильме? – Для меня актёр, особенности его игры даже важнее сценария. Пьеру Ришару с его особой пластикой подходила одна музыка, а Луи де Фюнесу с его специфической жестикуляцией – абсолютно другая. – Американское кино доминирует? – Оно выражает национальную псевдокультуру, которая довлеет над культурой немецкой, итальянской, французской и других стран. Но и в американской есть замечательные вещи. Например, я большой поклонник американского джаза, который, возможно, является важнейшим изобретением в музыке нашей эпохи. – Не возникало ли соперничество между вами и другими знаменитыми композиторами – например, с Эннио Морриконе или с Мишелем Леграном, который многие годы был вашим ментором? – А как же без этого?! Непременно возникало. Ревность – обычное дело. Я был моложе Морриконе и Леграна, которые видели, что я превращаюсь в опасного соперника. Например, мы с Морриконе боролись за то, кому из нас двоих закажут музыку для фильма «Ас из асов» Жерара Ури с Жан-Полем Бельмондо. Тогда я одержал верх. Когда на улице кто-то насвистывает мелодию одного из моих фильмов – это высшее признание успеха. «Фильм могут забыть, а музыка Прокофьева или Шостаковича останется на века» – Мишель Легран всегда переживал, что его классическая музыка, в отличие от лёгкой, не пользуется должным успехом. Вы автор оперы «Мариус и Фанни», симфонических и камерных произведений, но известны во всем мире как композитор для кино. Не жалеете, что не написали больше «серьёзных» произведений? – Моя музыка для кино всегда пользовалась таким успехом, что мне сожалеть абсолютно не о чем. Зачем, спрашивается, искать счастья в других жанрах, не будучи уверенным в том, что этот труд оценят? Композитор пишет музыку для своего времени. Бах сочинял для церкви, Гайдн и Гендель – для королевских празднеств и торжеств, Бетховен – для буржуа и аристократов. Сегодня кино занимает в жизни несравненно больше места, чем опера или балет, которые остаются элитным жанром. Благодаря кино, радио и телевидению нашу музыку слушает огромное число людей. – Но почему вы предпочитаете слушать, а не смотреть «Лебединое озеро» или «Щелкунчика»? – Я считаю, что музыка должна быть самоценна, независимо от того, написана она для кино, театра или оперы. Я с удовольствием хожу на балет, но мне не меньше нравится музыка сама по себе. Когда я слушаю «Петрушку» или «Жар-птицу» Стравинского, «Болеро» или «Дафниса и Хлою» Равеля, мне не нужен балет на сцене – эти шедевры прекрасны без танцовщиков. – Разве не унизительно было великим советским композиторам порой писать музыку для кино исключительно ради заработка? – А что в этом унизительного? Фильм могут забыть, а музыка Прокофьева или Шостаковича останется на века. Юрий Коваленко, «ИЗВЕСТИЯ»