«Туктамышева катает «Одиночество» с уровнем ощущений, какой никто не смог бы сделать». Интервью балетного педагога команды Мишина

Елизавета Навиславская раскрывает секреты пластических нюансов программ этого сезона. Хореограф Елизавета Навиславская уже три года как входит в команду Алексея Мишина. Она помогает знаменитым петербургским фигуристам находить уникальные образы для программ, учит их пластической выразительности и секретным нюансам движений. Именно Елизавета — автор идеи «Одиночества», которое раскрыло ее тезку Туктамышеву в новом стиле. Также педагог помогла преобразить «Адажио» Евгения Семененко, плотно работает и с Матвеем Ветлугиным. Сама Навиславская — из мира балета, преподает уникальный курс в Академии танца Бориса Эйфмана. Поклонники фигурного катания узнали про этого замечательного мастера совсем недавно. «Меня, наверное, скрывали», — с улыбкой сказала Елизавета при встрече. «Матч ТВ» выяснил, как создавались креативные программы этого сезона, как знаменитые фигуристы тренируют свои эмоции и почему важно поощрять балет на льду в необычном стиле. «Лиза вообще сначала говорила, что такую гамму чувств невозможно передать на льду. Но она это делает!» — В программе «Одиночество» Елизавета Туктамышева — слепая женщина, которая со временем прозревает. Как вы создавали этот образ? — Сначала Илья Авербух поставил для Лизы программу под шикарную музыку Игоря Крутого. Алексей Николаевич сказал: «Очень красиво катает, но ни о чем». Тогда мы засели думать, искать идею. Я спросила Лизу, знает ли она мюзикл «Танцующая в темноте». Выяснилось, что нет, и я рассказала в общих чертах, рекомендовала посмотреть. Лизе сразу идея понравилась. Вот так мы и определили тему новой программы. Прониклись сюжетом великого кино Ларса фон Триера с невероятными Бьорк и Катрин Денев и начали пробовать. Придумали «завязанные глаза», как работает взгляд, когда Лиза зажмуривается, и много подобных нюансов. Проверяли: а как же это передать, а что с ней происходит? Есть центральная часть, где героиня прозревает и видит мир вокруг, а под конец почти «вкручивается» в отчаянии в лед. Так и сложилась программа. — Это ведь метафора — слепота-одиночество. Речь о том, что можно многое не видеть, даже обладая зрением? — Конечно. Когда мы с Лизой начали обсуждать метафорические символы, она призналась, что никогда не задумывалась о том, что можно так. Хотя она ведь сама наговорила массу ассоциаций со слепотой — в том числе душевную слепоту. Актуальное чувство, очень близкое и понятное многим. Каждый человек хоть раз в жизни его ощущал. Знаете, мне редко нравятся свои постановки, но эту я смотрю всегда с удовольствием. Лиза вообще сначала говорила, что такую гамму чувств невозможно передать на льду. Но она это делает! И получается очень достойно — с медалями Гран-при и чемпионата России. — Еще любопытно, что ваша программа раскрывает Лизу в абсолютно новом стиле. У нее ведь обычно совсем другие сюжеты. — Лиза настолько опытна, что может пробовать что угодно. Она очень пластична и музыкальна, прекрасно владеет телом. Для нее нет границ в выразительности. Я придумываю, а Лиза всегда готова пробовать реализовать мои идеи, гармонизировать их со сложными элементами. Так и рождаются наши пластические находки. Когда я придумывала «Одиночество», главной задачей было раскрыть Лизу в этой музыке. Все ведь привыкли к одному ее образу, тоже хорошему. Но он далеко не единственный, на что способна фигуристка. Так, как катает эту программу Лиза, с таким уровнем ощущений, вряд ли кто-то смог бы сделать. — В определенный момент Лиза меняется — и пластикой, и глаза совершенно по-другому начинают работать. В этом переходе виден большой актерский вклад. — Тот момент мы отдельно прорабатывали — он требовал особого внимания. Есть секретный технический прием, но подчеркну: он бы не сработал без внутреннего содержания. Мы с Лизой просто искали ключ, чтобы данный переход хорошо читался — даже зрителю в последнем ряду. — Что означает роза на костюме? Впереди прозрачная, а сзади она же по форме, но насыщенная. — Этот костюм (второй по счету) создавал модельер без моего участия. Лиза только прислала эскиз, и мне он напомнил пьесу «Стеклянный зверинец» Теннесси Уильямса. Там ведь есть синяя роза — хрупкое создание, которое в любой момент рискует разбиться. Здесь роза бордовая, но проходящая «насквозь». Видите, как здорово, что у вас возник вопрос по этой визуальной детали! В программе и так много зашифровано, а зритель еще больше гадает и ищет ассоциации. — В короткой программе Елизаветы я увидела желание покайфовать. Правильно ли понимаю, что особого сюжета нет? — Верно, там поиск другой формы. У Лизы есть программы в похожем стиле, а надо было сделать лицо этой. Мы играли с джазовыми руками, и в итоге получилась очень выдержанная программа в одном характере — с акцентом на удовольствие от жизни. «В программе «Адажио» Семененко борется за то, чтобы быть собой» — Хочется обсудить сюжет программы «Адажио» Евгения Семененко. Он явно изображает сильного человека, который за что-то борется. — Изначально была идея «Граждане Кале» (скульптура Огюста Родена, посвященная одному из эпизодов Столетней войны — «Матч ТВ»). Женя прочитал об этом, старался проникнуться, но нужно было какое-то яркое эмоциональное подкрепление. Чтобы не чужая история, а понятный, близкий исполнителю образ. Мы искали параллели непосредственно с жизнью и поняли: Женя ведь совмещает тренировки и учебу в медицинском вузе, пребывает в бесконечной внутренней борьбе. Быть фигуристом высочайшего уровня, постигать такую сложную профессию и еще бороться с травмами… это раздирает изнутри. Он борется за то, чтобы быть собой. Все говорят, что совмещать несколько трудных сфер нереально, а Женя доказывает, что можно. То есть в программе он рассказывает про себя. — Сильный финальный жест, когда Евгений резко выбрасывает руку вверх, означает победу? — Мы придумывали два варианта концовки. Если Женя исполнил весь запланированный контент, он делает именно такой жест — победный. А если что-то не получилось, то заканчивает другой позой. Горжусь, что Женя всегда пользуется первым вариантом финала — потому что все делает (улыбается). — Что можете сказать о его произвольной программе в стиле k-pop? — Женя знает эту песню наизусть и прекрасно понимает, о чем танцует. Он четко по словам все раскатывает — движения рук, смех и хулиганство. Разукрашенное лицо и волосы — стиль его любимой группы «Tomorrow X Together». — Расскажите о работе с Матвеем Ветлугиным. — В этом сезоне я задействована лишь в его новой произвольной программе. Матвей удивительный для меня фигурист — работает корпусом так, как никто другой. Он делает то, что все боятся делать. У него талантливое тело с точки зрения хореографии и элегантность движений, амплитуда. В этом, кстати, они очень похожи с Мишей Колядой. Рада, что Мотя восстановился после травм и теперь активно участвует в соревнованиях! В программе «Крестный отец» он катает Майкла Корлеоне. Мы зашифровали в пластике и движениях разные этапы становления крестного отца. — Матвей изображает мафиози, а его одногруппник Глеб Лутфуллин катается под музыку из знаменитого фильма «Однажды в Америке». Не слишком ли молоды эти ребята для образа матерых гангстеров? — Эта проблема будет всегда, и ее невозможно решить. Вопрос лишь в том, насколько фигурист убедительно выглядит на льду. Если вы смотрите на такой образ и он вас не коробит — значит, все в порядке. Плюс в обоих фильмах у главных героев есть юный возраст. Можно представить, что Глеб и Матвей играют будущих гангстеров, когда их жестокие характеры лишь формируются. — Вы работаете еще и с младшей группой Мишиных. Расскажите об Агате Петровой — она заявила о себе в этом сезоне. — Агата — девочка очень балетного формата — от природы. Длиннющие руки и ноги, замечательные пропорции, шаг, спина… Она очень красиво выглядит. Помню, Софья Самодурова предложила для произвольной птичку, а чуть позже нам пришла идея фламинго. Мы стали делать «птичьи» длинные линии, и это невероятно выглядит! Здесь все сработано на природные данные Агаты, ее безразмерные руки. Мне кажется, в таком образе нам удалось лучше всего показать талант Агаты. «Классический балет, даже если он хорошо исполнен, но не понят внутри, превращается в музей» — Какова общая линия вашей сегодняшней работы? — Прежде всего я преподаю пластическую выразительность и актерское мастерство в Академии танца Бориса Эйфмана. Создала эту авторскую программу десять лет назад. Она состоит из трех предметов (ритмопластика, пластическая выразительность и актерское мастерство) и есть только в нашей академии. Также я работаю в Институте сценических искусств и школе-студии Льва Додина, веду совместный курс с Пекинской театральной академией. Китайские студенты уже третий раз приезжают сюда учиться, потому что для них русская драматическая школа — икона. Три года я в команде Алексея Николаевича: учу фигуристов быть выразительными на льду, потому что в их виде спорта вторая оценка очень важна. Еще я ставлю балеты и хореографию для драматических спектаклей. Таким образом, я везде занимаюсь пластической выразительностью и по большому счету учу артистов из разных сфер одному и тому же. — В чем заключается ваша непосредственная роль балетмейстера-хореографа в работе с фигуристами? — Я отвечаю за то, чтобы интонация и характер движений фигуриста совпадали с музыкой и идеей программы. Состояние, позы (особенно первая и последняя, которые всегда важные точки в программе), руки, форма во вращениях… Всегда ведь смотрят на эстетику рук. Например, «Адажио» Жени Семененко мы построили на измененных классических позах, а произвольную под его любимый k-pop — на современной хореографии. Все эти нюансы кажутся естественными, но они придают программе характер. Очень хорошо это сейчас получилось у Матвея Ветлугина в «Крестном отце»: там много запоминающихся пластических фишек, и программа выглядит неожиданной. Думаю, мне помогает и то, что я сама не имею внутренних шаблонов на тему фигурного катания. Я просто делаю так, как сделала бы на полу. Поэтому получается весьма необычно на льду. Ноги фигуристов я трогаю только на уровне линий. Могу, например, поправить ласточки или недотянутые коленки, но исключительно с точки зрения формы. Ведь я как хореограф чувствую позы, а для фигуристов важнее сделать коньком элемент. Мы пытаемся совмещать все эти задачи. — Давайте объясним на примерах ваших учеников-фигуристов, как натренировать эмоции, чтобы человек раскрепостился и передал всю гамму чувств. — Ох, для этого нужно прочитать целую лекцию (смеется). Есть четыре опорные темы в пластической выразительности, от которых все зависит. Во-первых, инстинктивное восприятие звука: звук рождает ощущение, интонация звука рождает интонацию движения. Например, Миша Коляда идеально слышит музыку и умеет сам в нее попадать. Матвей и Лиза тоже музыкальны — их просто надо вовремя направить, и они сами все исполнят точно в музыкальные акценты. Второе — психофизическая откровенность, то есть свобода. Ее очень хорошо видно на Жене: бесконечная свобода на льду (с точки зрения выразительности). Помните, как он на контрольных прокатах под конец улегся на спину, но додержал образ в характере музыки? Это свобода хулиганить, идти на провокации — когда фигурист может сделать на льду все, что хочет. Третья тема — партнерство. Артист никогда не выступает один. Даже если он единственный сейчас на сцене (льду), он все равно взаимодействует с каким-то вымышленным персонажем. Например, программа Лизы про одиночество по движениям разложена так, что она общается с воображаемым партнером, каждое движение — мысль. Наконец, законы сценического существования. Как сделать так, чтобы зритель все увидел? Это все коротко, а внутри каждого блока есть миллион приемов и нюансов. — Как вы относитесь к балету на льду в необычном стиле? Например, знаменитому хип-хопу Дайсукэ Такахаши под «Лебединое озеро», «Кармен» Тессы Виртью и Скотта Мойра в стиле модерн. — Я вообще за развитие искусства! Классический балет, даже если он хорошо исполнен, но не понят внутри, превращается в музей. Многие люди ходят в Мариинский театр не потому, что он шикарен и там выступают великие артисты, а потому что это бренд, и надо бы отметиться: «Я ходил на балет в Мариинский театр». «А что ты там смотрел?». «Не помню». Частая история на самом деле. Мне это обидно и больно. Я уважительно отношусь к классическому наследию, потому что в нем зашифрована кладезь глубинных секретов. А сейчас многие вещи нивелируются. Например, пишут в программках: «хореография Мариуса Петипа». Однако сейчас ведь уже нет точных сведений, как именно Петипа ставил свои балеты. С годами многое изменили в угоду времени и отдельным танцовщикам. Поэтому классический балет сегодня не выглядит убедительным, и зритель спит на втором акте «Лебединого озера». Это грустно, но можно понять: скучно 30 минут подряд смотреть на поднятые ноги. А ведь есть классные постановки и редакции, когда зритель включается, и для него балет становится действием, спектаклем — не просто набором красивых девочек в пачках. У меня у самой есть опыт постановки «Лебединого озера» в рок-обработке — в качестве хулиганства, с почтенным отношением к классике. Еще есть чудесный канадский балет «Трокадеро», где все балерины — мужчины. Сейчас их бы в нашу страну точно не пустили из-за политической риторики. Помню, когда труппа приезжала на гастроли в Санкт-Петербург, половина зрителей ушли с первого акта из-за того, что артисты якобы издеваются над русским культурным наследием. На самом деле это хороший здоровый стеб. Жизнь идет, поэтому самоирония необходима. Иначе все покроется нафталином, будет «скучно, грустно, и некому руку подать». Это относится и к фигурному катанию. Я за новаторство. — Вы ведь еще преподаете синхронисткам и художественным гимнасткам. Кто ваши ученики? — В этих видах тоже важна подача программы и выразительность движений. Они — часть общей оценки. Я проводила мастер-классы для сборной России по синхронному плаванию. Например, Гана Максимова (тренер и постановщик микст-дуэта сборной России по синхронному плаванию — «Матч ТВ») меня приглашала. Вообще я больше работала с микст-дуэтами, где девочка выступает с мальчиком. По гимнастике преподаю разным клубам. — Как синхронистки передают образ, находясь большую часть времени под водой — вниз головой и без воздуха? — Очень правильный вопрос. На своих классах я часто рассказываю такую историю. Еду с Ганой на «Озеро Круглое» (базу сборной России) и спрашиваю: «Какой может быть уровень ощущений у синхронисток?». Вопрос как раз с этим посылом. Гана отвечает: «Наравне с драматическими артистами». Если мы присмотримся даже к прохожим на улице, то поймем, что каждый человек ходит выразительно, и по походке можно считать его настроение. Кто-то ходит головой вперед, кто-то — животом или коленом, кто-то — с подпрыжкой. Это все язык тела: он может многое про нас рассказать, пока мы молчим. А у синхронисток данное качество обострено: супервыразительные ноги — пластичные, как руки — могут разговаривать и передавать образ.