Андрей Головнёв: Арктика – это сплошная романтика, открытия и риск

Ему пророчили судьбу поэта и музыканта, но он выбрал науку и документальное кино. Этнографа Андрея Головнева нередко называют самым кочующим доктором наук. Больше 40 лет он ездит в исследовательские экспедиции, изучая целые континенты и народы. Но к Арктике у него особые чувства. В Заполярье добыты самые недюжинные знания, сделаны фундаментальные открытия и получены самые яркие эмоции. На Крайнем Севере он рисковал, выживал и познавал… себя, людей и окружающую природу. Директор Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого Андрей Головнёв дал эксклюзивное интервью для «Ямал 1». В специальном проекте «Первые в Российской Арктике» исследователь рассказал, чему научили его кочевники, как испытал его Север и почему он не боится климатических изменений. АРКТИКА ДЛЯ НОВАТОРОВ-АВАНТЮРИСТОВ – Андрей Владимирович, вы являетесь инициатором создания Центра арктических исследований – это подразделение Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН. Почему фокус внимания ученых сосредоточен сейчас на Арктике? – Я порядка сорока лет провел в арктических экспедициях, в том числе был на Ямале. Поэтому идея создания ЦАИ – это как следствие моих научных исследовательских работ. Арктика вовсе не отдаленный регион, находящийся где-то там на берегу Ледовитого океана, напротив – это точка, с которой мы можем увидеть и Землю, и Россию, и себя. Я знаю, что люди в Арктике почему-то лучше открываются. Обычно, если вы хотите испытать человека, говорят: «Возьмите его в горы»… А я говорю: «Возьмите его в Арктику». Арктика – это наша опора, и прежде всего экономическая. Север всегда был самым богатым: на юге тратили, на Севере зарабатывали. Север до сих пор остается ресурсной и промышленной базой. Поэтому для России северное измерение – и в экономике, и в истории, и в самосознании – это принципиально важное опорное понятие. Мы самая северная страна – это абсолютная истина: географическая, геоисторическая, идеологическая. В этом смысле Россия действительно страна Севера. Поэтому нет ничего удивительного, что взор ученых устремлен именно на изучение Севера. Север – главная концептуальная часть наших исследований сегодня. Нас интересует становление культур как малочисленных, так и многочисленных народов: всех, кто так или иначе связан с арктической зоной. Это коми, якуты, ненцы… В Арктику попадали люди, которые, как правило, оказывались либо изгоями, либо авантюристами-новаторами. Таким образом, Север испокон веков оказывался краем ярких, интересных, неординарных людей, составляющих целые народности. Мы занимаемся тем, что изучаем панораму этих этносов. Примечательно, что для этого Арктический центр использует новую методологию. Мы не просто изучаем народы, мы их описываем. Это ново, это нестандартно для этнографии. Я говорю, в частности, про методы визуальной записи. Это не слова, хотя мы не боимся слов и любим слово, но мы очень увлечены тем, что нам дает кинематограф. К кинематографу сегодня добавляются и другие изобразительные средства: коптерные и навигационные съемки, GPS-навигационные фиксации. Я считаю, что сегодня как никогда важно заменить книжные странички на живую подачу. Книжные страницы, конечно, очень вкусно пахнут, но они не передают всего того богатства современных технологий, знаний, умений. Фото из личного архива Андрея Головнёва – Насколько фундаментальны ваши исследования? – Я не разделяю фундаментальное от прикладного. С моей точки зрения, действительно, настоящая наука обладает большими свойствами глубокого антологического, философского погружения и познания, практического применения. Всякая хорошая теория абсолютно практична. Например, вы слышали о записи движения кочевников? Так вот, расшифровывая такую запись, появляется совершенно новая информация, которая позволяет лучше понять и показать путь, который выбирают кочевники-оленеводы. Современным кочевникам до сих пор удается сохранить натуру мобильного человека, которая была свойственна нашим предкам. Кочевые народы – это прямые потомки пралюдей, которые были очень подвижны и в буквальном смысле на бегу заселили всю планету. Так создавалась культура человечества. Познавая человека, мы познаем человечество. Мы отвечаем на фундаментальные вопросы, связанные с пониманием человечества самого себя. Например, еще недавно считалось, что кочевники – это тупиковая ветвь развития человечества. Все это чушь! Они оказались учителями мобильности. Людьми, которые несут в себе то, что называется «удовольствие от движения». В оседлых культурах заведено, что переезд равен пожару или двум пожарам. Так вот, кочевники умеют кайфовать в этом движении. Для современного человека это абсолютно важная доминанта. Благодаря средствам коммуникации, в том числе Интернету, транспорту, мы научились перемещаться. Мы получаем комфорт от движения. Это важно. Кочевая традиция – это ценность. Это то, что нужно беречь. Среди ненцев это раньше считалось престижным делом. Тот, кто жил оседло, – страдалец, неудачник, а тот, кто умудрялся подняться на каслании, – человек богатый… причем не только оленями, но и возможностями. Значит, это человек сильный, который может распоряжаться своей судьбой. Эти качества очень важны для Арктики. Мобильность позволяет человеку быть автономным и независимым, это дает чувство уверенности и силы. Фото из личного архива Андрея Головнёва – Кто в данном случае выступает заказчиком ЦАИ? – Заказчиком в основном выступают научные фонды, министерства и крупные индустриальные компании, занимающиеся промышленной разработкой арктических территорий. Последние, в свою очередь, заинтересованы в развитии современной этнографии, к чему относится этноэкспертиза. У нас есть контракты с «Газпромом» и «Норникелем» и другими могучими индустриальными организациями, работающими в том числе и в Арктике. Конечно, мы также работаем с ассоциациями народов, в том числе с представителями КМНС, но они больше рассматриваются как партнеры. – Можно ли утверждать, что для Центра арктических исследований Ямал является приоритетным регионом? – Ямал всегда удобен для исследования. Он очень яркий и очень сложный. Для меня Ямал – это маяк. Я вырос на Ямале как исследователь. И естественно, что научная опора и опыт были получены здесь. Ямал в моих мыслях всегда: зримо или незримо, фоном или на первых ролях. Никуда мне от него не деться, а ему от меня. Фото из личного архива Андрея Головнёва ГЛОБАЛЬНОЕ ПОТЕПЛЕНИЕ… ЭТО УЖЕ БЫЛО – В Салехарде недавно собирались мерзлотоведы, много говорили об Арктике, много размышляли о глобальном потеплении. А как вы считаете: грозит ли нам глобальное потепление? Эта проблема слишком преувеличена или льды Арктики действительно, в прямом смысле слова, уходят из-под ног? – Тают. Но в этом нет ничего сверхъестественного. Чтобы это понять, достаточно заниматься археологией. К примеру, в эпоху раннего голоцена (10 300–7 800 лет назад) температура воздуха в Арктике была на два градуса выше. То есть это примерно то, что нас ждет в ближайшем будущем. Подобная погода была и в так называемую эпоху викингов. Это ориентировочно конец первого тысячелетия нашей эры. Поэтому это естественный процесс. Назовем это дежавю. Что с этим делать? Не надо пугаться климатических изменений. Знаете, что любая проблема ускоряет запуск новых инициатив. Фото из личного архива Андрея Головнёва – Хрупкая экология Арктики… ее реально спасти? Или это проблема преувеличенная? – Спасти – хорошее слово. Но правильнее говорить об адаптации, о смене ракурса, о корректировке усилий, которые могут привести к тем или иным экологическим подвижкам. Лед – очень капризная материя. Сегодняшнее расшатывание свай, оттаивание городов, строений, дорог заставляет задуматься. Лед постоянно модифицируется, меняется. Я не гляциолог, но знаю, что со льдом нужно на «вы». Сегодня уже понятно, что вечная мерзлота не вечна. Для человека и для окружающей его среды это серьезная проблема: обрушение берегов, смена растительного покрытия, миграция всего живого. Но я бы не стал серьезно драматизировать эту проблему. Нужно быть к ней адаптивной. Здесь важно выбрать правильное поведение. В частности, я про бережное отношение к окружающей среде добывающих компаний. Сейчас оно изменилось в лучшую сторону. Но еще недавно добыча и производственные показатели были важнее экологии. Сегодня все понимают, что чистая Арктика – это чистота жизни. Арктика – это лаборатория природы. Экология – это то, что нас окружает. Чистоплотность в данном случае – это синоним уважительного отношения к самому себе. Фото из личного архива Андрея Головнёва НЕПОВТОРИМЫЙ ПУТЬ МАНГАЗЕИ – Сегодня Центр занимается изучением Мангазеи, первого русского заполярного города, построенного в Сибири в XVII веке? – В Кунсткамере есть несколько фотографий, которые зафиксировали то, что уже ушло. Они были сделаны биологом, исследователем Иннокентием Шуховым, жившим в первой половине XX века. Он совершил несколько интересных поездок, в том числе и по ямальскому Северу. Так вот, ему удалось добраться до Мангазеи. – А ваше отношение к Мангазее какое? По праву ли это место именуют заполярной Троей? – Меня всегда смущает, когда мы называем Урал, допустим, «уральской Швейцарией» или какое-то поселение на Чукотке – «чукотской Троей». У Мангазеи своя неповторимая история. Это не город в средневековом смысле, допустим, как Эллада или Троя. Мангазея – это транзитный пункт, где останавливались проезжие люди, а потом ехали дальше. Вот поэтому так легко Мангазея перекочевала с реки Таз на Турухан. Но в любом случае, это место с историей, демонстрирующей мощь и богатство Севера, искусство взаимодействия разных народов друг с другом – это диалог коми-зырян, русских, ненцев и других народов. Без этой взаимной поддержки все бы закончилось штормами, пургой, замерзанием, разорением, войнами. Путь Мангазея представляет собой путь, похожий на тот, что прошел, к примеру, Новгород. Фото из личного архива Андрея Головнёва АРКТИКА – ЭТО ИСТОРИИ, КОТОРЫЕ НЕ СОЧИНИТЬ – Откуда у вас возникла любовь к Ямалу, к кочевникам? Откуда эта верность Арктике? – Меня действительно интересуют подвижные люди. Это свобода. Это воля. Для меня это важно. Когда я ступаю на тундровую кочку, меня как будто обдает свободой. И это не заменить ничем другим. Я предоставлен в Арктике самому себе: рискую сам, спасаюсь сам. Эта власть над собственной судьбой – очень важное для меня персональное ощущение, связанное с романтикой, с открытиями, с рисками. Это истории, которые трудно сочинить. – Если спросить про самую яркую экспедицию, не удивлюсь, что она связана с Арктикой? – Экспедиции бывают разные по яркости. Но, безусловно, самые впечатляющие – это арктические экспедиции. В одном из моих фильмов «Путь к святилищу» были переданы как раз ощущения, которые я испытываю, прибывая в Арктику. Мне здесь приходилось буквально полагаться на милость богов. Это какой-то незримый контакт с духами. Однажды я переходил с острова Белый на берег Ямала по уже движущемуся льду, в тот момент у меня пробило лодку, она начала спускать, хотя до берега оставалось совсем немного. Мы тогда с трудом спаслись. А на следующий день была буря, нас буквально покатило в палатке по побережью. Ты смотришь на этот ураган, и возникают совершенно иные ощущения… А знаете, какие ощущения возникают, когда не ешь несколько дней подряд? Знаете, как обостряется обоняние? Ты начинаешь по-другому нюхать пространство, становишься более чутким. В человеке в этот момент просыпается природа. Именно тогда, когда оказываешься на грани выживания, испытания. Это очень интересные самонаблюдения. Ведь исследователь не может изучать только внешнюю сторону жизни. Он должен все пропускать через себя. Север в этом плане очень стимулирует. На Севере человек становится тем самым каналом познания и самопознания. Это такая философия одиночества, молчания, погружения. Та философия, методология, которую я использую в кино, – это как раз те самые уроки, те впечатления, полученные в северных экспедициях. Поэтому я никогда не писал сценариев. Да, у меня была идея, наброски, но по итогу оказывалось не так, как задумывалось и представлялось. Фото из личного архива Андрея Головнёва – Вы сейчас сломали все стереотипы. Расскажите, как тогда происходит работа над вашими фильмами? Как создается сценарий? – Ты должен чувствовать культуру: акценты, ценности… Как правило, у меня всегда так. Я ловил идею фильма на полпути. Ищешь одно, а в итоге находишь другое. К примеру, я должен был снимать кино о шаманском взгляде на окружающую действительность, а получился взгляд слепого, который сплел себе паутину из веревок и канатов по всей тундре. Его история была рассказана в картине «Дорога Татвы». В данном случае даже видеосъемка – это поиск и охота, стараешься ничего не упустить, поймать момент включения. Фото из личного архива Андрея Головнёва – А в каком возрасте пришло осознание того, чем хочешь заниматься? – До сих пор не пришло. У меня много недореализованного, недоделанного. Я до сих пор не знаю, прав ли, выбрав академическую науку, или правильнее бы было уйти в кинематограф. Я – исследователь. И в своих фильмах у меня не столько показаны экспедиции, это больше исследования. Мой научный руководитель вообще говорил, что мне надо идти на эстраду исполнять песни. Я сочинял песни, и они ему нравились. А вот за научные статьи… прямо скажем, хвалил редко. В лучшем случае говорил, что «свежо». Но все, чем я сегодня занимаюсь, связано с одними и теми же ощущениями... То, что не сказал в науке, я доснял в кино или допел в песнях. Фото из личного архива Андрея Головнёва Подписывайтесь на Ямал 1 в VK, ОК и следите за главными новостями Ямала в нашем telegram-канале..