На сцене "Геликон-оперы" с "Медиум" Джан Карло Менотти

Для тех, кто несколько больше, чем чуть-чуть интересуется музыкой и, в частности, оперой, имя Джан Карло Менотти на слуху. Это один из самых значительных американских композиторов, написавший двадцать пять опер, заметная фигура американского музыкального ландшафта двадцатого века. Тем не менее, его произведения на отечественных оперных сценах можно услышать не так часто, как они того заслуживают. И уже в этом смысле премьера "Геликон-оперы" заслуживает серьёзного внимания. Театр поставил одну из самых известных и в известном смысле знаковых опер Менотти "Медиум". Либретто написал сам композитор, основываясь на случае из своей жизни, когда он присутствовал на спиритическом сеансе. Это дало ему импульс для создания оперы, первая любительская постановка которой состоялась 8 мая 1946 года в рамках музыкального фестиваля в Колумбийском университете. Пожалуй, максимально точно и компактно сюжет изложен в анонсе спектакля: "Шарлатанка мадам Флора зарабатывает на сеансах с потусторонним миром, обманывая убитых горем людей. В спиритических представлениях также участвуют её дочь, Моника, и глухой приемный сын Тоби, которые имитируют голоса призраков, воспроизводят звуки и другие спецэффекты хорошо отрепетированного спектакля. Во время одного из сеансов Флоре показалось, что кто-то схватил её за горло. Ей чудятся крики, она постепенно сходит с ума, подозревает в розыгрыше Тоби". Фото Ирины Шымчак В опере "Медиум" Джан Карло Менотти заложил большое число драматургических возможностей и смыслов – это может быть и мистическая драма, и трагедия рока и случайностей, и полифония взаимоотношений действующих лиц, и символика обманов самых разных уровней, которые приводят к убийству в финале оперы. В постановке "Геликон-оперы", пожалуй, есть это всё. Кроме мистики. Зато есть детектив. Более того, команда постановщиков спектакля (а это именно команда) – режиссёр-постановщик Илья Ильин, художник-постановщик Ростислав Протасов, дирижёр-постановщик Валерий Кирьянов, художественный руководитель постановки Дмитрий Бертман – оставили открытым главный вопрос детективной стороны оперы. Есть три решения развязки спектакля, но какая из них пойдёт в каждом конкретном спектакле решают постановщики за час-полтора до начала спектакля. Это совершенно никак меняет ни текст, ни музыку, но придаёт дополнительный философский смысл размышлениям о предопределённости и случайности. Потому что трагический финал как форма воздаяния за обман, предательство предопределён, а вот варианты и формы этого воздаяния… Кстати, о тексте. Менотти как автор либретто и музыки смог создать очень точную синкретичную конструкцию, в которой музыка и текст составляют концентрированное целое. И в этой сфере театр нашёл изумительное решение, поставив спектакль на русском языке, а вот язык оригинала, английский текст, вывел в виде субтитров. Просто дело в том, что "Медиум" относится к тем нечасто встречающимся оперным произведениям, где связка между музыкой и словом, между музыкой и смыслом невероятно важна и слитна. Русский текст написала Марина Мишук. Он, разумеется, эквиритмичен, но главное его достоинство – он более передаёт смысл и музыкальную фонетику слова, чем является буквальным переводом. Фото Ирины Шымчак Музыкальный язык Менотти поставил достаточно сложную и чрезвычайно интересную творческую задачу перед маэстро Валерием Кирьяновым и оркестром театра. Да, это музыка середины двадцатого века, но её нельзя причислить ни к авангарду, ни к какому-либо музыкальному "изму". Музыку оперы можно было бы назвать эклектичной, если бы она не представляла бы столь органично разные стороны музыкальной драматургии этого произведения. Именно в сочетании смыслов и слов здесь возникают экспрессионистские элементы в репликах Моники, когда она имитирует голоса умерших детей, малеровские интонации в колыбельной Моники, очевидное влияние музыки "голливудского хоррора" тридцатых, особенно ощутимое в небольших оркестровых интермеццо, напоминающих о музыке Бернарда Херрманна, написавшего много музыки к фильмам Альфреда Хичкока, а также совершенно очевидный «пуччиниевский» стремительный и лаконичный финал оперы. К этому можно ещё добавить изысканность музыкальной формы – опера состоит из двух актов, которые традиционно исполняются без перерыва, но которые совершенно однозначно открываются одинаковыми музыкальными интонациями. Сама партитура чрезвычайно компактна – это, по сути, камерный состав, который составляют духовые, ударные, струнный квинтет, правда, усиленный дополнительными музыкантами и два фортепиано. И, кстати, персональное перечисление солистов оркестра в программке, сделанной к этому спектаклю, дополнительно подтверждает степень ансамблевой сложности и утончённости этой музыки. Постановка спектакля в "Геликон-опере" такова, что практически невозможно при рассказе о ней разделить собственно сценографию, художественное, световое решение (Денис Енюков) и работу художника по костюмам (Ника Велегжанинова). В оригинале либретто два акта оперы – это два вечера, следующих один за другим, два спиритических сеанса, на который приходят постоянные клиенты мадам Флоры мистер и миссис Гобино и миссис Нолан. Здесь же, два этих вечера разделены расстоянием в десять лет. Девочка, дочь Флоры, Моника превращается в очаровательную девушку, а приёмный сын вырастает в юношу – и это лишь одна сторона такого решения. В первом акте роль немого мальчика Тоби исполняет Иван Новосёлов, маленький мальчик, воспитанник студии «Актёр», и делает это совершенно блистательно. Не так, как часто бывает в опере, когда функция появления ребёнка на сцене носит практически бутафорский характер, а он действительно создаёт образ гиперэмоционального, неврологически неуравновешенного ребёнка, запуганного и забитого Флорой и любимого Моникой. Это действительно полноценная театральная роль. Роль Тоби в опере – роль бессловесная, и поэтому она представляет собой любопытный опыт встраивания драматического актёра в оперную ткань, где вокруг происходит действо по иным эстетическим законам. Во втором акте роль повзрослевшего Тоби исполняет артист хора театра Николай Пацюк и это абсолютно профессиональная актёрская работа. Фото Ирины Шымчак А вот у Моники вокальная партия играет чрезвычайно существенную роль, она достаточно сложна и драматургически, и музыкально – это и арии, и ансамблевые эпизоды. Причём, как в первом, так и во втором акте, что существенно, поскольку партии Моники исполняют разные певицы. Юная Ангелина Сазонова, исполняющая в первом акте роль Моники-девочки, была в этой роли абсолютно профессиональна, органична и как актриса, и как певица. Ведь то, что драматургически является всего лишь репликами, произнесёнными от имени призрака дочки мистера и миссис Гобино маленькой Дудли - фактически достаточно развёрнутая и очень непростая ария, если пользоваться оперной терминологией. Александра Соколова, "Моника из второго акта", продолжила развитие этого образа, начиная с развёрнутой и очень красивой арии-вальса, написанной Менотти языком сильно "академизированной" музыки мюзикла. Десятилетняя дистанция между первым и вторым актами виртуозно выражена Никой Велегжаниновой через костюмы. Тут вообще надо заметить, что сценография и костюмы неразделимы. Не говоря уже о том, что, как сказала Ника Велегжанинова – это "коварная сценография, потому что обзор 360 градусов, между первым и вторым актом десятилетие и видно у кого всё пропало, а у кого всё только начинается". Фото Ирины Шымчак Режиссура, сценография и костюмы совершенно неразделимы – от красивой и уверенной в себе Флоры в первом действии до опустившейся и постаревшей спившейся неврастенички во втором, заметно сдавшие и «окуклившиеся» со временем в своём горе её клиенты миссис Гобино (Ольга Щеглова), мистер Гобино (Константин Бржинский), который одновременно с ней беззвучно, только губами, повторяет её рассказ, очевидно, что это уже много раз проговоренная история, миссис Нолан (Валентина Гофер), совершенно бесцветная и потерянная… Это драматургически выделенное и виртуозно прописанной Менотти трио ставит перед исполнителями чрезвычайно непростые музыкальные и ансамблевые задачи – это очень существенная творческая победа и достижение исполнителей этих ролей. И, пожалуй, вершина даже в этом костюмном великолепии – Моника во втором действии, как будто сошедшая со страниц американских модных журналов того времени. Причём, приметы эпохи выражены не только через костюм, но даже через тип лица, причёску и движения, антропологически точно повторяющие все фотоштампы тогдашних обложек. И здесь же, во всём этом комплексе существенную и неотделимую роль играет работа художника по свету Дениса Енюкова. Здесь достаточно сложную задачу создаёт и сама сценическая камерность обстановки, когда работает каждый сантиметр сценического пространства, но этот же каждый сантиметр даёт тень или требует акцента. И, кроме того, древнегреческая маска, что весь спектакль находится над сценическим пространством, играет роль фатума, фактически нависает над действием и наблюдает за ним, эта маска изменением своего цвета – от пурпурно-кровавого до золотого – неслышимо, но зримо комментирует происходящее. Но, конечно же, драматургической осью спектакля стала роль мадам Флоры. Она, безусловно, циничный шарлатан. Но в душе её происходит какое-то дьявольское бурление – от простых неврастенических реакций и ненависти к приёмному сыну до ужаса вплоть до галлюцинаций в финале, которые она пытается залить спиртным, очевидно, что её душе не даёт покоя какое-то её злодейство – примерно тот же сюжет, что у царя Бориса в опере Мусоргского. И это внутренне давление нарастает со всё увеличивающейся скоростью. Лариса Костюк, исполнявшая партию Мадам Флоры в тот вечер, что мне посчастливилось увидеть и услышать спектакль, создала образ такой концентрации и силы, такой шквал эмоций, что в этот один час "экранного времени" вместился объём страстей полнометражной оперы масштаба "Катерины Измайловой" Д. Шостаковича. Эта, казалось бы, камерная опера, которую иной раз ставят на самодеятельных площадках университетов, без оркестра, просто с помощью двух роялей, приобрела совершенно иной, шекспировский масштаб. Я могу лишь позавидовать тем зрителям, которым ещё предстоит прийти на этот спектакль. А уж чем завершится опера в тот день, пока не знает никто.