«Первая проталина — похороны Сталина»: как прощались с «отцом народов»
Сегодня, 9 марта, исполняется ровно 70 лет с момента похорон Генерального секретаря ЦК КПСС Иосифа Сталина. Траурная церемония проходила в Москве и началась в 10:15 утра, когда тело вождя вынесли из Колонного зала Дома Союзов и понесли в сторону Мавзолея, а уже в двенадцать над Кремлем звучал артиллерийский салют. Чем запомнились эти дни и как получилось, что одна смерть повлекла череду других? Затянувшееся прощание вызвало давку, в которой, по разным данным, могло погибнуть до нескольких тысяч человек.
«Первая проталина — похороны Сталина, гипсовую статую сняли втихаря...» Кто не знает эту песню группы «Любэ»? Правда, в тот момент никому было не до веселья. Покойный лежал в гробу в своем любимом серовато-зеленом мундире, а пришедшие проститься обливались горючими слезами и наказывали детям помнить это мгновение всю оставшуюся жизнь.
Если, конечно, им удавалось к нему пройти...
Улицы Москвы были настолько заполнены людьми, что возникла паника. А резкий спуск от Рождественского бульвара к Трубной площади практически не оставлял шанса выжить. Толпу несло вперед, вдавливало в стены домов, швыряло под грузовики.
Вот как об этом вспоминают очевидцы:
Евгений Евтушенко, поэт:
«Я носил в себе все эти годы воспоминание о том, что я был там, внутри этой толпы, этой чудовищной давки. Эта толпа — гигантская, многоликая… У нее было в итоге одно общее лицо — лицо монстра. Это и сейчас можно видеть, — когда тысячи собравшихся вместе людей, быть может, симпатичных каждый в отдельности, становятся монстром, неуправляемым, жестоким, когда у людей перекашиваются лица… Я помню это, и это было зрелище апокалипсическое.
Ведь что тогда произошло? Комендатура города и Министерство государственной безопасности распорядились оградить Трубную площадь военными грузовиками, и со Сретенки, со спуска, хлынула человеческая Ниагара, люди были вынуждены давить друг друга, лезть через дома, квартиры, они гибли, были случаи, когда гибли дети. Это было похоже на то, когда толпа прет на футбол или бокс. Те, кто никогда не видел Сталина живым, хотели увидеть его хотя бы мертвым, но так и не увидели.
Не увидел и я. Люди не плакали. Плакали, когда услышали сообщение о смерти вождя, на кухнях, на улицах. Здесь же все превратилось в борьбу за выживание, в борьбу за жизнь. Люди гибли, втиснутые в этот искусственный квадрат из грузовиков. Оцеплению кричали: «Уберите грузовики!» Я помню одного офицера, он плакал, и, плача, спасая детей, он говорил только: «Не могу, указаний нет…»
Эдвард Радзинский, писатель, драматург:
«Но так просто Хозяин не ушел. В Москве состоялось его невиданное кровавое прощание с народом.
Его положили в Колонном зале, и тысячные толпы скорбящих вышли на улицу. Из всех городов шли поезда с людьми — проститься с богом…
Помню солнечный день и девушку рядом, ее безумные глаза. Толпа сжимала нас (ее теснила милиция), мы задыхались. Вдруг все сдвинулось, и люди попадали. Меня понесло по людям, я спотыкался о тела… Помню, как вырвался и упал на мостовую. Пола пальто оборвана, но — живой…
В тот день тысячи увезли в мертвецкие. Уйти без крови он не смог… И задавленные присоединились к миллионам, которые он уничтожил.
В тот же день, 5 марта 1953 года, умер еще один человек. Но смерть его прошла совершенно незамеченной. Это был Сергей Прокофьев. Вдова пыталась достать хоть какие-то цветы, но все было закрыто, ничего не продавалось. Ее соседка по дому срезала все комнатные растения, чтобы хоть что-то положить на гроб великого композитора. В это время любимый пианист Прокофьева Святослав Рихтер летел из Тбилиси в специальном самолете — играть в Колонном зале у гроба Вождя».
Олег Басилашвили, народный артист СССР:
«Я учился тогда на втором курсе студии Московского художественного театра. Вскоре после сообщений о смерти Сталина студентов собрали в зрительном зале театра, выступали артисты, и я помню, как Михаил Николаевич Кедров — в то время художественный руководитель МХАТа — рыдал и так и не смог завершить свою речь, только указывал на ложу, в которой на спектаклях сидел Сталин. На этом траурном заседании многие закрывали глаза платками, но я не плакал и даже вспомнил реплику пушкинского персонажа из «Бориса Годунова»: «Все плачут, заплачем, брат, и мы».
Очереди к гробу стояли безумные. Моя мама встала у Чистых прудов, прошла Сретенку и стала спускаться вниз, к Трубной. Там ее и нашел отец. Выдернул и повел домой, и таким образом, возможно, спас ей жизнь.
На Трубной была чудовищная давка. Рассказывали, что там находили головы. Людей вдавливало в стены, кто-то из жильцов первых этажей домов открывал окна и втаскивал их к себе в квартиры».
Михаил Ромм, режиссер, лауреат пяти Сталинских премий:
«На улицах миллион народа. Масса погибших в давке — все это знают. Растерянная Наташка. В доме растерянность. Только отчетливо помню: сознанием я понимал — слава богу, может быть, будет легче! Может быть, уцелеем.
А сердце как-то не мирилось, потому что в то же время я сердцем как-то верил в Сталина. Помню, Леля меня ночью спрашивает, глаза широко открыты:
— Роммочка, что же с нами будет?
Я ей говорю: — Леля, хуже не будет... хуже не будет. — Говорю, и сам не верю».
Илья Эренбург, писатель, журналист:
«Помню, как ехал в Москву. Было много снега. В сугробах тонули детишки. В голове вертелись слова: «Товарищ Сталин потерял сознание». Я хотел задуматься: что теперь будет со всеми нами? Но думать я не мог. Я испытывал то, что тогда, наверное, переживали многие мои соотечественники: оцепенение.
«В девять часов пятьдесят минут вечера...»
Медицинское заключение говорило о лейкоцитах, о коллапсе, о мерцательной аритмии. А мы давно забыли, что Сталин — человек. Он превратился во всемогущего и таинственного бога. И вот бог умер от кровоизлияния в мозг. Это казалось невероятным.
На следующий день нас повезли в Колонный зал. Я стоял с писателями в почетном карауле. Сталин лежал набальзамированный, торжественный — без следов того, о чем говорили медики, а с цветами и звездами. Люди проходили мимо, многие плакали, женщины подымали детей, траурная музыка смешивалась с рыданиями.
Плачущих я видел и на улицах. Порой раздавались крики: люди рвались к Колонному залу. Рассказывали о задавленных на Трубной площади. Привезли отряды милиции из Ленинграда. Не думаю, чтобы история знала такие похороны.
Мне не было жалко бога, который скончался от инсульта в возрасте семидесяти трех лет, как будто он не бог, а обыкновенный смертный; но я испытывал страх: что теперь будет?.. Я боялся худшего. Культ личности не сделал из меня верующего, но он повлиял на мои оценки; я связывал будущее страны с тем, что ежедневно в течение двадцати лет именовалось «мудростью гениального вождя».
Василий Бочкарев, народный артист РФ:
«Помню ли я те дни? Я учился в школе. А по радио сказали, что умер Сталин. В учительской плакали, кто-то рыдал. И был один вопрос: «Как нам жить дальше? Как мы будем без отца?» В момент все осиротели. Я до сих пор помню тот запах валерианки, который стоял по всем коридорам и кабинетам!»
Григорий Розенберг, архитектор:
В понедельник воспитательница в садике рассадила всех детей в полукруг, как при чтении книжек, и объявила, что сегодня будут похороны великого Сталина и как все должны себя в связи с этим вести.
— Вас построят в зале, и вы будете ждать, когда начнутся гудки. Когда будут гудки, остановится в нашей стране все: и заводы, и фабрики, и турбины, и машины, и пешеходы…
Я стал себе это представлять, и мне стало интересно, потому что список я внутри себя продолжил уже произвольно…
— И вы должны стоять не шелохнувшись! До тех пор пока не смолкнут гудки, не смейте даже пальчиком пошевелить!
Когда всех собрали в зале и расставили вдоль стен, наша старшая группа оказалась прямо напротив младшей. Справа на стене был большой портрет вождя на Красной площади, а впереди, над головами младшей группы, два портрета рядом: Ленин и Сталин. Позади нас были окна, а в ноги сзади больно упирался стульчик, но я терпел, потому что все так стояли и все терпели.
От елочных веток на большом портрете Сталина пахло Новым годом, а от черного банта на обыкновенном портрете, который висел рядом с портретом Ленина, – почему-то уксусом.
Я ждал начала гудков, смотрел на два портрета перед собой и думал, кто главнее, Ленин или Сталин. И пришел к выводу, что, конечно, Сталин. Во-первых, Сталин — военный, с усами, с погонами, а Ленин — вообще лысый. А во-вторых, Сталин молодой, а Ленин уже старый и давно умер!»
]]>