Московский фестиваль показывает новинку от Алексея Федорченко - "Большие змеи Улли-Кале"
Московский фестиваль показывает новинку от Алексея Федорченко - "Большие змеи Улли-Кале", его самый оригинальный, во всех отношениях необычный фильм, заставляющий по-новому увидеть привычное и незыблемое.
Уральский режиссер уже не раз мистифицировал публику безудержной фантазией. Например, нашел в Чили старую кинопленку, документально удостоверившую, что русские летали на Луну еще в 30-е годы - многие на это купились, посмотрев его мокьюментари "Первые на Луне"; венецианская Мостра даже рассматривала его в секции документального кино. Потом он импровизировал на темы экзотических культур ("Овсянки"), их взаимодействия, вытеснения и насильственного насаждения ("Ангелы революции"). Это нормальные игровые фильмы, но укорененные в чертовом вареве из реальных фактов и отвязной, на взгляд неуправляемой, но математически детерминированной фантазии.
Теперь новый мокьюментари - снова псевдодокументальная фантазия. Якобы под Екатеринбургом найден клад - ящик пленки, отснятой до революции оператором Алексеем Талдыкиным, где автор исследовал отношения России и Кавказа, документально снимая горские нравы и обычаи, а также столкновения аборигенов с не в меру активными "понаехавшими". В одном ряду даны трагикомическая байка о кровной мести и реальная трагедия чеченских женщин, утопившихся в ответ на убийство всех мужчин аула. Ужас исторического факта смикширован стилизацией под старую этнографическую съемку, но останется зарубкой в памяти. Пленка плохо сохранилась, ее реставрировали и даже расцветили, а то, что погибло, восстановили по эскизам. И возник фильм - очень серьезное по интонации расследование, где сам Федорченко с его соавтором Лидией Канашовой кочуют по кавказским селам и музеям, комментируя эту пленку. Типа: "Вы увидели, как молодой черкешенке затягивают корсет". И, конечно, надо видеть это драконье дыхание разгоряченного скакуна под лихим абреком. И, конечно, надо слышать эти кавказские напевы на мотив "Уральской рябинушки".
Федорченко, этот Мельес наших дней, упоенно играет с камерой и новейшими ее вариациями, включая смартфон и GoPro, каждый раз высекая нечто диковинное, но важное. В кадре появятся французский киновед Жоэль Шапрон, восторгающийся открытием исторического значения, уральский режиссер Николай Коляда и его актеры, екатеринбургский театр "Провинциальные танцы", а также Миша Лермонтов, Лео Толстой и Сашечка Сергеевич Пушкин, исправно окультуривавшие кавказских аборигенов - хрестоматийное "Кавказ подо мною" обретет новый смысл. Мы видим чудо техники козломобиль, вымерших гигантов Кавказа, итальянца Феррари с его театром, психиатра из Петербурга Оттона Чечотта, смотрим съемки оператора Николая Минервина. Что из этого реально, а что придумано - "Википедия" вам в помощь: выяснится, что ни к чему не подкопаешься - вроде бы все так и было.
Возможно, только потомки, умудренные знанием дальнейших путей русской истории, смогут сполна оценить прозорливость главного оракула нашего кино
"Найденные съемки" сложены в девять глав - разные операторы, почерки, привязанности и мера наивности. Все подано как найденные исторические свидетельства, академическая серьезность тона не допускает сомнений. Привлекаются эксперты - кто в профессорских очках, кто в полицейской фуражке. Бродим по музейным залам, смотрим артефакты - изучаем предмет. Мелькают имена исторических личностей. Привычно обожествляем имена столпов культуры, предстающих в новом, комическом ракурсе, и снова усомнимся: это - всерьез? Документальная реальность сбивается абсурдятиной, тоже поданной с серьезным видом. Это и есть брехтовское "остранение" - поверка привычного свежим разумом, но на свой, "федорченковский" лад. Автор хулиганит, но каждый раз это моменты прозрения.
Я даже думаю, что только потомки, умудренные знанием дальнейшего развития русской истории, сполна оценят прозорливость главного оракула российского кино, его способность, прочертив силовые линии прошлого, угадать это будущее и предупредить о нем.
Творчество Федорченко уникально тем, что вкупе складывается в слепок одного интеллекта, в портрет одной личности. Его обращение к старым пленкам свяжется с недавней документальной комедией "Кино эпохи перемен" о пленках, снимавшихся Свердловской киностудией в "лихие 90-е". И с "психоаналитическим детективом", в комедийных тонах вернувшимся к трагедии Михаила Зощенко ("Последняя "Милая Болгария"). Там тоже в основе как бы документы, они тоже перемешаны с вспышками фантазии и объединены авторской интонацией, никому, кроме Федорченко, не присущей. Все его фильмы - как главы одной эпопеи. Там свое чувство юмора, закамуфлированного под нечто наукообразное. Там свой ритм сбивающего с ног и с толку монтажа. И свой круг интересов, связанных с нашей историей, с драматической жизнью культур и народов. Это, возможно, самое цельное, целеустремленное и глубокое по мысли явление в нашем кино.
Его фантазий в "Больших змеях..." хватило бы на три фильма, и редкий зритель доплывет до середины, не сокрушенный этой массой принципиально нового материала. Фильм прогремит по фестивалям и, думаю, станет лакомым блюдом стрим-кинотеатров, где им можно наслаждаться с антрактами для обретения равновесия. А пока уральский режиссер заканчивает работу над фильмом-расследованием "Енотовый город" об удивительном городе, спрятанном под толщей антарктического льда. Лед снимался в знойной Колумбии, но это все равно будет о нас в России.