«Сначала тебя бьют, потом ты — и так до бесконечности» Борис Хлебников — о своей новой драме про попавших в шторм моряков
8 июня в российский прокат выходит фильм Бориса Хлебникова «Снегирь» — вольная экранизация повести советского писателя Георгия Владимова «Три минуты молчания». Авторы фильма — режиссер Борис Хлебников и соавтор сценария Наталия Мещанинова — перенесли действие этой мужской драмы о команде рыболовецкого сейнера в наше время и значительно изменили текст Владимова.
«Снегирь» получился хмурым бытовым триллером, в котором есть и дедовщина, и конфликт поколений, и масштабная сцена шторма, требующего от героев максимального напряжения физических и душевных сил.
Суровых моряков, принимающих в команду двух студентов судоходки Никиту (Макар Хлебников) и Максима (Олег Савостюк), сыграли Александр Робак, Тимофей Трибунцев и другие известные российские актеры. «Лента.ру» поговорила с Хлебниковым о том, почему его привлекла эта история и о чем она помогла ему рассказать.
© Lenta.ru«Лента.ру»: «Снегирь» делался очень долго. Расскажите, как он менялся в процессе и почему вы вдруг решили экранизировать роман Георгия Владимова, изданный в 1969 году?
Борис Хлебников: Книгу «Три минуты молчания» мне дали Сергей Михайлович [Сельянов] и Наталья Дрозд. Я ее прочитал и сначала совсем не понял, как и зачем ее экранизировать. Но она как-то отложилась у меня в голове… Это мой первый опыт экранизации. Я всегда говорил, что хорошие книжки нельзя экранизировать, потому что литература намного богаче, — на «Снегире» я все про этот процесс понял. Когда мы начали писать сценарий с Наташей [Мещаниновой], стало ясно, что можно полностью менять сюжет, но ты должен сохранить основную мысль. Я ни в коем случае не сравниваю, но так работал Алексей Герман. От рассказа своего отца в «Моем друге Иване Лапшине» он не оставил практически ничего, но послание осталось тем же. Нам пришлось работать очень похожим образом. Мне очень понравилась мысль Владимова рассказать о подвиге как о бегстве от бессмысленной жизни, от неосознанности существования. Как о дешевой добыче.
Ты жил бессмысленно, потом добежал до этого подвига и — как по волшебству — почувствовал себя человеком. А дальше ты будто бы можешь продолжать жить так же, как жил.
Но для того, чтобы перенести эту мысль на экран, нам пришлось фактически разрушить исходный сюжет. От текста осталась пара героев, общая ситуация, два молодых человека, шторм и Норвегия. Во-первых, нам захотелось уйти от ретро-стилистики. Во-вторых, главный герой у Владимова полностью создан из внутренних монологов, из наблюдений за окружающими. Все эти «я подумал» пришлось убрать, а его характер распределить между другими героями. В общем, работая над тем, чтобы донести мысль из книжки, мы все переписали и сделали некоммерческое, в общем, кино, которое при этом стоит 300 миллионов рублей. В этом смысле подвиг совершил Сергей Сельянов, который в это ввязался и вложил свои собственные деньги.
А когда началась работа над сценарием?
Я рассказал Сельянову свою идею фильма в 2017 году, когда на «Кинотавре» показывали «Аритмию». Потом написали первый вариант сценария, дали его Сельянову, и он сказал, что, возможно, на этом стоит закончить и больше не писать. Потому что это было отвратительно! (Смеется) Но мы пошли на принцип, долго выруливали, потом все как-то сложилось.
Почему в тот момент вам показалось важным сделать такое кино?
Черт его знает. Я всегда считал, что совершенно не желаю поддерживать дискуссию про загадочную русскую душу, считаю, что это часто приводит плохим последствиям. И вот тут я вдруг увидел какой-то приемлемый для себя способ про это поговорить.
© Кадр из фильма «Снегирь»И что вы поняли про загадочную русскую душу?
Да ничего! Потому она и загадочная. Понял только вот эту мысль, которую сейчас озвучил.
Вам кажется, что «Снегирь» — это какая-то специфически русская история? Почему?
До февраля прошлого года у нас планировалась часть зарубежного софинансирования. Так вот иностранные инвесторы задавали вопросы к сценарию, которые для меня были абсолютно абсурдными. То есть то, что для меня было очевидным, им было совершенно непонятным.
Например?
Например, почему они полезли спасать норвежских рыбаков, если они плохие. Были и другие, я их уже не помню. Это как… Ну, знаете, есть совершенно непереводимые на другие языки писатели. Это не беда, просто это вот так. Например, Лескова невозможно перевести. Он не международный писатель, его никто не знает.
Тем не менее несколько лет назад выходила английская экранизация «Леди Макбет Мценского уезда».
«Леди Макбет» — это его самая плохая вещь, хоть и очень яркая. Но это не Лесков. Это не «Соборяне», не «На краю света», не «Очарованный странник». Хотя «Очарованного странника», наверное, можно было подать как русский магический реализм… Однако главное в нем — пойманная на бумаге логика национального мышления. Очень парадоксальная и за пределами России никому не понятная.
Но если вернуться к «Снегирю», то мне как раз показалось, что эта история про рыбаков вполне универсальна. Известные артисты в кадре, конечно, дают условный эффект «Особенностей национальной рыбалки», но если их заменить на иностранцев, мало что изменится…
В европейцах больше порядка и больше протокола. В них больше умения действовать по плану и доделывать все до конца.
Как я понимаю, вы говорите о разнице между русским полублатным фартом и благородным европейским авантюризмом?
Да, именно. В принципе все еще проще, я сейчас объясню. Как устроен рыболовный промысел в Норвегии? Это семейные лодки — три-четыре человека. Таких больших судов, как в «Снегире», у них просто нет. Они уходят в рейс на день, возвращаются и сразу продают рыбу, которая сразу едет за пять километров на рынок. Норвежские города таким образом все обеспечены свежей рыбой. Что такое аналогичный промысел в России? В Баренцево море выходят корабли на срок от двух недель до месяца. Внутри гигантские промышленные холодильники и разделочные цеха. Рыба там разделывается и замораживается в огромные брикеты. В порту Мурманска эти брикеты собираются в хранилища, а потом едут на фурах — внимание! — в Курск. Потому что в Курске распределитель этой рыбы по всей России — в том числе и в Мурманск. То есть потом из Курска эта рыба едет обратно в Мурманск. О какой осмысленности жизни здесь может идти речь? (Смеется) То есть ни в одном ресторане Мурманска нет свежей рыбы.
Логичная цепочка (как у норвежцев) здесь разорвана, смысл жизни какой-то другой. Ну и потом жизнь в рейсе — она очень жесткая. Там очень грязно. Мы почти весь фильм сняли в павильоне — за исключением фрагментов с тралением рыбы и днем рождения Никиты. Когда строили декорацию, я сказал декораторам, что референсом должен быть вагончик гастарбайтеров на стройке. Это полный бардак, к этому месту ни у кого нет никакого особенного уважения. Это место, где ты зарабатываешь деньги очень тяжелым трудом.
В этих условиях почти невозможна никакая осмысленная жизнь — семья, друзья, мечты. Есть только циклы: сперва очень тяжело трудишься, потом очень тяжело расслабляешься.
А зачем люди так живут? Вы же наверняка общались с этими рыбаками?
Это очень хорошие деньги. Зависят они от улова, конечно. И это, пожалуй, единственная понятная вещь: если бы от улова ничего не зависело, было бы совсем ужасно. А так есть какой-то понятный стимул, азарт. Кстати, на одном из показов в Санкт-Петербурге, на обсуждении после просмотра, встал человек, представился: он много лет был капитаном рыболовецкого сейнера, ходил в Баренцевом море. И вот, мол, услышал про ваш фильм, пришел посмеяться — что там вы про нас сняли. А в итоге хочу сказать: все так оно и есть, все правда. Оставил свою визитку, сказал, вдруг еще пригодится.
© Кадр из фильма «Снегирь»Из ваших слов складывается странная картина. Вы сняли фильм о загадочной русской душе, про людей понятной профессии, но при этом говорите, что он некоммерческий…
Ну, что я снимал про русскую душу — это, конечно, в известной степени шутка. Но если серьезно, то зрители хотят видеть комплиментарный рассказ об этой субстанции: чтобы люди были хорошими. А у меня фильм не комплиментарен по отношению к героям.
А вам самому они симпатичны?
Да. Потому что я сам живу среди таких людей. Я здесь родился, это часть меня. Мне все это понятно.
Идеи взять на главные роли непрофессионалов или менее известных актеров у вас не было?
Нет. Возможно, я вырван из контекста русских сериалов и не понимаю масштаб повторяемости лиц Робака и Трибунцева. Но у меня, как у зрителя, никогда не было проблем с тем, что я вижу на экране известных актеров. У Германа в «Лапшине», опять же, были известные актеры — Миронов…
Но в главной-то роли был Андрей Болтнев, которого Герман открыл.
Да, точно. Ну хорошо, а «Двадцать дней без войны»?
Согласен. Помимо быта рыбаков, важной темой в «Снегире» оказался конфликт поколений, который у вас в фильме выглядит неразрешимым…
Да, я так это и ощущаю. И мне кажется, что делать что-то в этом направлении нужно именно взрослым, которые неспособны ни на что, кроме поучений. Никто из них неспособен на то, чтобы уважать, учиться, понимать. Я и у себя много такого ловил в отношениях со своими детьми.
В «Снегире» речь про замкнутый мужской коллектив — это всегда дедовщина. Сначала тебя бьют, а потом ты бьешь — и так до бесконечности. Совершенно абсурдный замкнутый круг.
Как вам кажется, сейчас, спустя шесть лет после начала работы, «Снегирь» будет восприниматься так же, как в момент возникновения замысла?
Мы закончили монтаж почти два года назад, дальше почти год делали графику. Сейчас контекст действительно совершенно изменился. Если бы мы монтировали позже, я бы, возможно, кое-что поменял. Не уверен в том, что он будет воспринят зрителем именно так, как я предполагаю. Не удивлюсь, если финальная подлость команды забудется, а останется только то, что люди, конечно, неоднозначные, но взяли и совершили подвиг, спасли других рыбаков.
А вам самому кажется, что они совершили подвиг?
В первую очередь, думаю, это самолюбование, они этот шторм воспринимают как счастье и, совершив этот поступок, опять чувствуют себя хорошими людьми.
Фильм «Снегирь» выйдет в российский прокат 8 июня