Нагорный Карабах переживает очередной исход. На этот раз его города и села покидает армянское население. По утверждениям властей Азербайджана, регион уже покинуло более 100 тысяч из 120 тысяч проживающих там армян. Люди оставляют свои дома, происходит слом привычного быта и образа жизни. Тяжелая память об этом испытании останется надолго, а значит, и конец армянской государственности в Нагорном Карабахе вряд ли станет точкой в более чем столетнем армяно-азербайджанском конфликте. Серия фотографа Валерия Мельникова «Потерянный рай» (Paradise lost), снятая в Нагорном Карабахе во время вооруженного конфликта 2020 года, победила на конкурсе World Press Photo 2021, а снимок «Покидая дом в Нагорном Карабахе» претендовал на главную премию — «Фотография года». «Лента.ру» поговорила с Валерием Мельниковым о его работе в регионе и об ответственности журналиста при освещении военного конфликта.

Погружение в суть

Первый раз я приехал в Нагорный Карабах в октябре 2020 года, когда боевые действия были в самом разгаре. До этого я много снимал и работал в Донбассе и в какой-то момент предпринял попытку завязать с поездками в зоны военных конфликтов. Когда в Нагорном Карабахе снова началась война, я сначала держался и смотрел на происходящее со стороны, изучал, что снимают другие люди. И мне не нравилось то, что я видел. Казалось, что это какая-то формальная отработка. Я не видел глубины и погружения в суть.

Хрупкое состояние

Сам я до октября 2020 не был в Карабахе, но много общался с людьми, которые туда ездили. И они рассказывали о том, что это невероятное, буквально райское место. У них остались самые восторженные воспоминания о людях и красотах Карабаха, его традициях. Все они говорили, что я просто обязан туда когда-нибудь съездить.

В таких местах быть интересно, ты получаешь опыт. Все-таки в обычной мирной жизни, достаточно стабильной, комфортной, налаженной, окруженной технологиями, многих вещей вообще не понимаешь и не ценишь. А бывая в таких местах и общаясь с людьми, зачастую встречаешь среди простого гражданского населения столько сильных духом личностей, наполненных гуманизмом и не отчаивающихся даже в самых сложных ситуациях.

Ты понимаешь, насколько нужно ценить то, что есть у нас — обычных людей, живущих в мире. И насколько это вообще хрупкое состояние — мир. Насколько легко оно теряется. И этот баланс мирной жизни очень трудновосстановим.

Их трагедия

В какой-то момент я просто не выдержал, собрался и поехал. У меня была внутренняя интуитивная уверенность, которую очень сложно описать, что я смогу правильно показать этот конфликт, что я знаю, как именно его снимать. Мне казалось, что я смогу сделать что-то большое.

Меня очень поразила открытость и гостеприимство местных жителей. Конечно, они искали поддержку у СМИ, хотели, чтобы мир увидел их трагедию. Но такого радушия я нигде больше не встречал.

Беззащитные перед катастрофой

Еще в период работы в Донбассе я сформулировал свой взгляд на конфликты, свою позицию. Пришло понимание, что самая важная часть работы документалиста — это мирные люди, которые абсолютно беззащитны перед той катастрофой, которую принесла им война. Я осознал, что, попав на любую войну, буду знать, что там делать: показывать последствия вооруженных конфликтов для мирного населения. На мой взгляд, это самое важное в профессии.

Я не вижу смысла показывать, как один человек стреляет в другого, как бы красиво это ни было снято. Это можно использовать для косвенной пропаганды войны, какой-нибудь молодой человек это увидит и скажет: «О, хочу так же!» Мой взгляд и моя позиция состоят в том, чтобы показывать конфликт с точки зрения тех, кто вовлечен в него не по своей воле.

О солдате в окопе хоть кто-то может позаботиться

Я вообще воспринимаю мирное население по обе стороны фронта как отдельное от обеих сторон конфликта явление, на которое, кстати, не очень часто обращают внимание журналисты. Стремясь попасть туда, где идут боевые действия, о тех, кто находится за границами театра боевых действий, попросту забывают. Но о солдате в окопе хоть кто-то может позаботиться. А о людях, которые выживают в подвалах, никто и не вспомнит. В этой части любая война — это повторение всех предыдущих.

Красная тряпка

Невозможность работать по обе стороны линии фронта мне не сильно мешала. Современные конфликты в принципе таковы, что ты не можешь этого делать. Это реальность, в которой приходится работать. Причем даже журналист из нейтральной страны уже не может работать по обе стороны фронта.

Конечно, есть журналистские стандарты и этика, представления о том, что журналист должен быть над схваткой, но это не всегда возможно. На современной войне журналист — как красная тряпка: он перестал быть нейтральной фигурой.

Каждая сторона конфликта воспринимает журналиста как человека, поддерживающего другую сторону. И всем плевать на его реальные взгляды и позицию. Ведь даже если ты работаешь над освещением исключительно гуманитарных проблем, ты показываешь последствия стрельбы с одной из сторон.

Без личных симпатий

Конечно, у каждого человека есть и личные симпатии. Вопрос в том, остаются они личными или проявляются в твоей работе. А так — на личные симпатии журналист имеет право. Любая работа невозможна без личных симпатий. Ты должен испытывать какие-то чувства к людям, чьи истории ты рассказываешь. Но сделать глубокую, хорошую историю на ненависти или отвращении для меня не представляется возможным. Я должен видеть хоть что-то симпатичное мне. Какая-то эмпатия должна быть, интерес.

Сейчас модно говорить, что журналисты ничего не меняют, никак не влияют на ход войны. Но это и не задача журналиста — менять ход войны, задача — рассказывать, что там происходит. Но журналист может спасти какое-то количество людей, которым нужна помощь. У меня часто были ситуации, когда благодаря тому, что я что-то видел и рассказывал, этих людей находили и оказывали им помощь.

Мы живем уже в другое время, это раньше, может быть, СМИ имели такое влияние, что могли и войну остановить. Сейчас, мне кажется, войну могут остановить только те, кто ее начал, — люди, у которых есть деньги и оружие.

Горящие дома

Я приехал в Степанакерт и увидел опустевший город. На тот момент он уже обстреливался. И у меня сразу же возникло ощущение, что я все это уже видел в Донбассе, потому что человеческие истории были одинаковыми. Больше всего Степанакерт с городами Донбасса роднили люди в подвалах, которые буквально живут там, спасаясь от обстрелов. Было ощущение дежавю, будто с Донбасса никуда и не уезжал. Да, другая реальность, другие лица, но по сути-то — то же самое.

Моя вторая поездка была по районам, которые армяне передавали Азербайджану по трехстороннему соглашению от 9 ноября 2020. Армяне массово покидали свои дома, и эти дома горели. Не знаю, кто их поджигал — сами хозяева, чтобы они не достались азербайджанцам, или кто-то еще. Уже тогда было ощущение неминуемого конца армянского Нагорного Карабаха, даже сами армяне говорили, что Азербайджан непременно заберет все.

Большой исход

Армяне уезжали, потому что помнили, что происходило здесь 30 лет назад, когда регион пришлось массово покидать азербайджанскому населению. И, конечно, они боялись, что сейчас придут азербайджанцы и сделают то же самое. Разумеется, армяне вспоминали эти события через призму своего восприятия.

Это очень тяжелая травма для всего армянского народа: проиграть в войне и потерять Нагорный Карабах. У каждого конфликта есть последствия, и самым трагичным последствием этого конфликта стал исход карабахских армян. Я такого ни разу не видел, чтобы люди уезжали целыми семьями, покидали свои дома, зная, что никогда в них не вернутся. Город буквально опустел у меня на глазах.

Боль не стерлась

Вообще не было ощущения, что за долгие годы без боевых действий травма армяно-азербайджанского конфликта уходит в прошлое, а взаимная неприязнь исчезает. Эта боль нисколько не стерлась. Складывалось ощущение, что первая война была не 30 лет назад, а вчера. Об этом говорил буквально каждый.

В одном из сел армяне рассказывали, что при СССР армянское и азербайджанское население Нагорного Карабаха в их населенном пункте жило вперемешку. Один из них показывал дом, в котором до первой войны жил его друг-азербайджанец, и они были лучшими друзьями. Ему пришлось уехать, но дружбу они сохранили и держат контакт, потому что им нечего было делить.

Это и отличало войну в Нагорном Карабахе от Донбасса, где был чисто территориальный конфликт. Этнического фактора там не было и нет. А армяно-азербайджанский конфликт хоть и идет за территории, но борьба между нациями буквально не на жизнь, а на смерть. Поэтому никто и не видит возможностей к примирению, кого ни спроси.

Пока нации не помирятся

Один из местных сказал мне, что стрелять в Нагорном Карабахе будут до тех пор, пока армяне не договорятся с азербайджанцами и пока две нации не помирятся. Если этого не произойдет, вспышки насилия будут случаться снова и снова. И я думаю, что это и правда единственный способ остановить эту войну и массу других войн тоже.

Если брать этот вооруженный конфликт в целом, то в нем, конечно, не было хороших ребят. Вся история войн в регионе — вообще не про человечность, гуманизм и справедливость. Напротив, она про самые ужасные вещи, которые люди могут сделать с собой и себе подобными.