Как Владислав Крапивин создал собственную школу "подростковой фантастики"

14 октября - день рождения Владислава Крапивина, которого редко воспринимают как автора научно-фантастических произведений. Но Крапивин - в том числе и фантаст.

Владислав Крапивин начинал как фантаст. Но еще в 1970-х отверг советскую традицию "подростковой фантастики" и создал свою собственную, новую школу, не потерявшую влияние по сей день. О пяти главных фантастических произведениях Крапивина, о том, почему их стоит читать сегодня, рассказывает портал ГодЛитературы.РФ.

"Я иду встречать брата" (1962)

Эта небольшая повесть - первый серьезный подход молодого писателя и журналиста к научно-фантастической штанге. С одной стороны, "Я иду встречать брата" - хардкорный сай-фай в традициях эпохи, с фотонными звездолетами, далекими планетами и чередой неоднозначных решений: зажечь солнце над утопающим во льдах миром или оставить местную эволюцию идти своим чередом? Открыть человечеству правду о случившемся в межзвездной экспедиции или солгать ради одного маленького мальчика? С другой стороны, уже по этому раннему тексту видно, насколько не по пути Крапивину с советской научной фантастикой шестидесятых, энергичной, рациональной и глубоко экстравертной, нацеленной на освоение внешних рубежей. Главное здесь не просто "на Земле", как у братьев Стругацких - главное происходит в сердце одного-единственного маленького человека, вокруг которого по сути вращается весь этот мир. Ради него зажигаются звезды, ради него совершают героические подвиги, ради него бороздят вселенную фотонные фрегаты с именами древних землепроходцев. Но даже в мире далекого коммунистического будущего, в окружении чудес техники, на берегу ласкового и теплого моря он не может избавиться от чувства экзистенциального космического одиночества - как, впрочем, и остальные персонажи этой скромной по объему, но важной для Крапивина повести.

Трилогия "В ночь большого прилива" (1970-1978)

Братья Стругацкие часто повторяли, что фантастика стоит на трех китах: Чудо-Тайна-Достоверность. В трилогии Владислава Крапивина чудес и тайн в избытке, а вот достоверность - разве что психологическая. При этом повести "Далекие горнисты" (1970), "В ночь большого прилива" (1977) и "Вечный жемчуг" (1978) можно назвать визионерскими, можно сновидческими, но реалистическими - не получится. Фабула здесь довольно условна - зато предельная эмоциональная насыщенность создает мощный эффект отстранения. Главный герой - еще не старый, но уже уставший от жизни газетный журналист, альтер эго автора, словно во сне бродит по полузнакомым провинциальным городам, сражается с опереточными злодеями и чудовищами из детских кошмаров (не столько пугающими, сколько нелепыми), ныряет за вечным жемчугом с одной целью: сбросить с плеч груз прожитого, вернуться в беззаботное детство. "Сколько тебе лет?" - "Всегда тринадцать!" - это ключевой диалог трилогии, рефреном повторяющийся на страницах каждой повести. Именно в цикле "В ночь большого прилива" Крапивин впервые четко фиксирует две важные темы: во-первых, отказ от опыта в обмен на невинность, от сухого знания ради непосредственного переживания. Во-вторых, взаимопроницаемость миров, отсутствие границы между реальностями, вселенной воображения и универсумом, "данным нам в ощущениях". К обеим темам писатель еще вернется позже и не раз - а вокруг одной из них построит здание самого долгоиграющего своего цикла "В глубине Великого Кристалла".

"Дети синего фламинго" (1981)

"Аэлиту", первую официальную советскую премию в области фантастики, учредили в Свердловске в 1980 году и впервые вручили в 1981-м. А уже два года спустя ее лауреатом стал Крапивин с повестью "Дети синего фламинго" из цикла "Летящие сказки". Куратор "Аэлиты" от ЦК ВЛКСМ явно дал маху - возможно, сыграла роль репутация Владислава Петровича как сугубо детского писателя, от которого не ждешь неприятных сюрпризов. А напрасно. Главный герой "Детей..." Женя Ушаков (как водится, мальчик-подросток: непокорные вихры, школьный ранец, ссадины на коленках) попадает на сказочный остров Двид, веками скрытый от всего мира. Обитатели острова, как рассказывают Жене приветливые аборигены в плюшевых костюмах, страдают под пятой чудовищного Ящера и ждут не дождутся отважного героя, который положит конец диктатуре проклятой рептилии. Но на самом деле все не так - у взрослых жителей Двида совсем другой фетиш: "равновесие порядка", вечная стабильность без чужеземных веяний и ненужного беспокойства. Лучше плохонький, но порядок, чем череда потрясений и перемен ради какой-то абстрактной высшей справедливости. Ради этого они готовы даже принести Ящеру ежегодную ритуальную жертву: в целом обитатели Двида люди безобидные и смирные, но раз уж так велит Традиция - куда деваться?.. Эта далеко небезобидная вариация на тему шварцевского "Дракона" впервые увидела свет на Урале, напомню, при живом еще Леониде Ильиче - может быть, подростки и не считали все смыслы, вольно или невольно заложенные автором, но взрослые не сложить два и два не могли. По сути, за семь лет до выхода фильма "Убить дракона" Крапивин проделал ровно тот же фокус, что и Григорий Горин с Марком Захаровым - только изобретательнее, тоньше и, пожалуй, изящнее.

Роман-трилогия "Голубятня на желтой поляне" (1983—1985)

В 1980-х на страницах журнала "Уральский следопыт" появилось немало знаковых для советской фантастики повестей и романов - от "Дня свершений" Виктора Жилина до "Чакры Кентавра" Ольги Ларионовой. Но одним из главных открытий редакции стал роман "Голубятня на желтой поляне" в трех частях, публиковавшийся на страницах журнала с 1983 по 1985 год. Пожалуй, это самый сложный и в то же время внутренне целостный роман Владислава Крапивина - по крайней мере, если говорить о его фантастике. Здесь все увязано со всем: сверхдальние межзвездные экспедиции и мальчики-ветерки, революционная романтика и страх потери, магическое мышление и мышление рациональное. В коридорах космического корабля один из членов экипажа встречает мальчика в коротких штанишках, который за ручку выводит межзвездного скитальца на ту самую желтую поляну и дальше - в город, до боли напоминающий космодесантнику город его детства. В провинциальном Старогорске мальчишки и девчонки организуют тайное общество - и их игра постепенно перерастает в нечто куда более серьезное. Чуждый, нечеловеческий разум проводит эксперименты по созданию мыслящей Галактики - остановить его можно только разорвав кольцо времени... Все эти причудливые сюжеты Владислав Крапивин увязывает друг с другом, не оставляя никаких хлястиков, никаких неряшливо болтающихся ниток. Но главное - именно в "Голубятне..." чистый и светлый мир детей и сумрачный мир взрослых, которым правят пустоглазые манекены, впервые объявляют друг другу войну - не в символическом, а в самом прямом смысле слова. С осадой крепостей, уличными боями, расстрелом пленных, подрывом вражеских коммуникаций и прочей партизанщиной. И если у кого-то еще оставались сомнения, на чьей стороне в этом вечном противостоянии лауреат премии Ленинского комсомола Владислав Петрович Крапивин, то после "Голубятни на желтой поляне" эти сомнения развеялись без следа.

"Выстрел с монитора" (1989)

Владислав Крапивин всегда питал слабость к трилогиям и длинным "условным циклам". И к концу 1980-х дал себе волю: романом "Выстрел с монитора" начинается самая объемная его книжная серия - "В глубине Великого Кристалла". Сам по себе "Выстрел..." история вполне законченная, в некотором смысле даже герметичная. На борту неторопливого речного парохода пожилой безымянный Пассажир рассказывает юному попутчику притчу о мальчике Галлине Тукке, изгнанном из города Реттерхальма, позабытом герое былых времен, который нашел в себе силы отбросить старые обиды и спасти родной город от вражеского нашествия. Но если взглянуть на роман ретроспективно, становится видно, как автор перебирает привычные инструменты и размечает будущий путь, прикидывает, что пригодится в дороге, а без чего можно обойтись. Закольцованный сюжет, литературная реконструкция легенды, заключенная в оболочку как-бы-реалистического повествования. Романтика и ностальгия по утраченному - без этого никак, это базис, краеугольный камень всей крапивинской мифологии. Пересекающиеся вселенные, иногда почти неразличимые, словно братья-близнецы, а иногда совсем не похожие друг на друга - их изобилие объяснит любые самоповторы и логические нестыковки. Мотив предательства с одной стороны и бескорыстного самопожертвования - с другой, позже Крапивин четко обозначит связь этой линии с евангельским сюжетом, но в конце восьмидесятых как-то постеснялся. И если действие "Выстрела..." развивается неспешно, тягуче, в такт течению реки, то в следующих шести романах цикла Владислав Петрович покажет, насколько по-разному можно использовать эти нехитрые инструменты в разных комбинациях и сочетаниях.