"Марк Захаров снимал Остапа Бендера про самого себя"
На всей прошлой неделе по «Культуре» и не только — «12 стульев» на 90-летие Мастера, Марка Захарова. Было …
Источник: –MK.RU
На всей прошлой неделе по «Культуре» и не только — «12 стульев» на 90-летие Мастера, Марка Захарова. Было множество других передач с ним, о нем, другие его бесценные фильмы, но я смотрел на Остапа в исполнении Андрея Миронова и все понял: Бендер — это Захаров и есть. Он снимал про себя.
Нет, есть и другие Бендеры: Юрский, Гомиашвили, Меньшиков от Швейцера, Гайдая, но все это, как говорил захаровский Мюнхгаузен, — «не то, не то». Его Бендер — это разочарованный интеллектуал до мозга костей, грустный клоун в высшем понимании этого слова. Действительность плоха, местами ужасна, сера, скучна, и что? Нет уж, ребята, будем жить! И даже вот так: будем красиво жить. Будем из жизни устраивать театр, и совсем не погорелый. Вот вам сцена — наше бытие, вот артисты — друзья и недруги, и прямо сейчас на ваших глазах состоится действо, зрелище, спектакль. Как удивлять будем? Поэтому на огромной скорости из машины в машину; поэтому Ширвиндту — тяжеленную батарею из подвала на день рождения, причем дважды; поэтому с Мироновым быстро в аэропорт, самолетом до Харькова, чтобы только увидеть изумление непробиваемого Шуры, вот-вот приехавшего поездом на съемки. «Вы оцените красоту игры!» Ах, этот Ким и этот Гладков, в тех песнях весь Бендер и весь Захаров. Вот так взять и устроиться художником на пароход. Ради стульев? Нет, ради игры, высокой игры. «Киса, спрашиваю вас как художник художника — вы рисовать умеете?» Прямо как бабушка Пельтцер при первой встрече в Сатире у Плучека на репетиции: «Вот как ничего не умеют, так сразу лезут в режиссеры». Марк понял, что здесь надо улыбнуться. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» Так начиналась их взаимная, необъяснимая, нежная любовь. Так же, как с Леоновым, Броневым, Абдуловым, Караченцовым, Чуриковой, Збруевым… Его кино, его театр — оно все про себя. 70–80-е, застой, говорите? А он брал краску буден и расписывал, сочинял вместе с так необходимым Гришей Гориным, расцвечивал серый день. Это были самые счастливые творческие годы. И ведь все понимали: советский народ был сложен, неотразим, умен задним умом, да и каким угодно, поэтому все эти захаровские аллюзии, намеки, сентенции считывал на раз. Захаров и есть тот самый Волшебник из «Обыкновенного чуда», создавший свой мир и ту любовь, которая природе вопреки. И тот самый Мюнхгаузен — он же человек, который никогда не врет, а только порой язвит, ехидничает и грустит вместе с нами. Да, улыбаться больно, но «умное лицо еще не признак ума». Он на самом деле летал на Луну, вытаскивал себя за волосы из болота, а у оленя на голове из косточки вырастало вишневое дерево — такими были его фильмы и спектакли. Он не Свифт, вынырнувший из небытия и создавший Гулливера, но Ланцелот, конечно. Но уже там и тогда, в своем последнем фильме, снятом перед самым распадом родины, он все предсказал. Про свободу, которая, конечно, лучше, чем несвобода, но… В несвободе он прекрасно ориентировался, знал, что и как, и был свободен, творчески уж точно. Но свобода… ох, свобода — это такое тяжелое испытание… Марк Анатольевич про это все понимал, но человек слаб, даже такой. Он вел свой ленкомовский корабль до конца, до последней пристани, но знал наверняка, как мудрец, ребе, что будет дальше, без него. И про дочку Сашу знал, и про отдельных товарищей, которых он сделал народными артистами (заслуженно?), и про гастроли в Израиле, которых не было. Он в ответе за тех, кого приручил. Но нет, зачем так грустно. Улыбайтесь, даже если это больно. Волшебник не сжег свой город, свою жизнь. Остались его Любовь, и его Игра, и его Замысел. Марк Захаров, товарищ Бендер, как же я вас люблю! КРАСАВЧИК Потому что нельзя быть красивым таким. Как мужчина мужчине. Это я об Игоре Вернике. Удивительный человек!
