Борис Хлебников Виктору Шкуренко: «Если человек не любит свою профессию, он почти всегда несчастлив»

Борис, давай начнем с глобального - что сейчас происходит с российской киноиндустрией?

- В целом кинопрокат в России просел. Есть, конечно, успехи типа «Чебурашки» с его семью миллиардами рублей… И в целом хорошо собирают фильмы для семейного просмотра, есть и серый прокат голливудских картин, но все равно люди стали меньше ходить в кино.

А если говорить о кинопроизводстве?

- Здесь работают общие принципы, что в России, что в других странах: кино обязано зарабатывать деньги. Конечно, существует различные фонды: государственные и частные - Фонд кино, Фонд Абрамовича, Минкульт и другие. Они выделяют бюджеты. И это способствует развитию авторского кино, и, конечно, помогает появляться у нас и высокобюджетным фильмам.

Но если говорить о чисто коммерческих историях, то в первую очередь нужно отметить феномен российских сериалов для стриминговых платформ. За 10 лет этот сегмент киноискусства буквально пережил революцию. И этот рывок стал возможен потому что компании-производители сериалов были фактически независимы от государственных денег. Но с развитием этого сегмента сюда пришла цензура и бурное развитие пошло на спад, потому что под запрет попали многие сложные и важные темы.

Возможно этот спад связан еще и с тем, что теперь для российского контента фактически закрыты и другие рынки…

- Да, конечно, это тоже влияет. Но российские производители ищут новые рынки. Скажем, у нашей компании LOOKFILM есть отдел в Турции, есть ряд договоренностей о покупке турками форматов наших сериалов. Есть договоренности с Мексикой. Мы выступаем там как продюсеры и шоураннеры. Ведем переговоры о продаже сериала. Правда есть своя специфика. Они хотят растянуть наш 8-серийный сюжет на 60 своих серий. Но мы понимаем, наша страна выросла на мексиканских сериалах (смеется).

Чувствуется ли инфляция в индустрии, скажем, растут ли гонорары у актеров?

- Да, гонорары сильно выросли. Это связано с огромной конкуренцией между платформами за актеров. В России сейчас около десятка платформ толкаются локтями между собой. Но в течение пяти лет они поглотят друг друга и останется несколько крупных - условный «Нетфликс» и «Амазон»…

Думаешь уже можно оценить кто из платформ вырвется в лидеры?

- Пока сложно об этом говорить, ведь платформы не раскрывают цифры. Думаю, на старте эти истории в целом убыточны, но лет через 10 это будут очень хорошие деньги.

Подписки на платформы пока, как мне кажется, не стали частью нашей бытовой культуры и многие еще пользуются пиратскими версиями… Как ты к этому относишься?

- Я тоже иногда пользуюсь пиратской продукцией, хотя в силу тупости сам ничего такого в интернете найти не могу (смеется). У меня только телефон и планшет, даже компьютера или ноутбука никогда не было.

Можно в телевизоре через браузер…

- Браузер еще одно темное место для меня… Но вообще я спокойно отношусь к действиям пиратов - они таким образом невольно совершенствуют и механизмы защиты контента. Посмотрите какую на западе создают мощную суперсистему по отслеживаю и наказанию для пиратов.

Лет 10 назад я читал интервью с создателями бренда «Дольче и Габбана». Их спросили, мол, как вы относитесь к тому, что в Пекине на каждом углу висит, якобы, ваша одежда. А они ответили, что сегодня пекинский студент покупает подделку «Дольче и Габбано» в подворотне, но когда он окончит вуз, найдет работу, то будет покупать ее в фирменном бутике. Пираты зачастую еще и бесплатный рекламный бюджет.

- Именно так.

Хорошо, давай выйдем на более щекотливую тему. Недавно в сети разошелся ролик, где датского актера Мадса Миккельсена спросили, почему в его новом фильме «Меч короля» о датских событиях 18 века, нет расового разнообразия и актер очень нервно отреагировал на это замечание. А если тебе такой вопрос задать, ведь в твоем последнем фильме - «Снегирь» только белые цисгендерные мужчины, есть одна женщина-следователь, да и та в неприглядном виде… (смеется).

- А я спокойно бы отреагировал. Так происходит в любом революционном движении, которое подразумевает новую мораль, новый общественный договор. Возьмем феминизм и восприятие женщины, как абсолютно равного сотрудника, участника общественных отношений - это хорошее полезное дело. Но у любого революционного движения есть своя радикальная ячейка. Те же радикальные феминистки, которые бегают голые, бросают краски в картины… Это зачастую выглядит смешно, и порой заслоняет своим безумием на самом деле серьезное, положительное и важное дело.

И за тем полным бредом, который мы наблюдаем, скажем, в американской киноиндустрии нужно попытаться разглядеть диалог, который реально назрел в обществе. Мы видим радикальную глупость, но это вершина айсберга, под которым прячется нечто очень важное, что беспокоит разные нации.

Давай поговорим о фильме «Снегирь», который ты недавно презентовал омской публике. Почему он так назван?

- Я очень не люблю многозначительные названия. Взять, скажем, «Аритмию». Название как бы сразу объясняет смысл фильма - он про врачей и у героев в отношениях тоже аритмия. Ты как бы подмигиваешь зрителю, мол, тут все не просто так. Мы это придумали наспех, когда нужно было подаваться на финансирование, и это дурацкое название так прилипло, что ничего другого в голову не пришло. И в случае со «Снегирем» мне ужасно не хотелось повторять эту ошибку. Названий было много, но когда стали советовать варианты, что-то вроде «Сквозь бурю», я запаниковал. Помню мне позвонила Авдотья Смирнова, она посмотрела фильм и посоветовала взять в качестве названия название имя корабля, на котором происходят события. Мне так понравилась эта идея. «Снегирь» - простое и яркое слово.

Почему ты решил обратиться в этом фильме к такой специфической теме - люди сурового труда?

- Мне кажется интереснее всего изучать и знакомиться с человеком через его профессию и отношение к ней. Любит он ее или нет? А что любит больше - свое дело или семью? Это конфликтная вещь. Если человек не любит свою профессию он почти всегда несчастлив.

Это кино я снял совершенно случайно. Продюсер дал мне почитать книжку «Три минуты молчания», этот роман был абсолютно культовым в шестидесятые годы прошлого века, и я нашел его немного устаревшим. Но мне понравился один мотив - как люди пытаются скрыть за подвигом свой неопрятный образ повседневной жизни. Для них совершить подвиг проще, чем хорошо жить каждый день. Подвиг здесь как поход в церковь. Вот спасли они норвежских моряков в шторм и словно обнулились. И затем продолжили врать, скрывать, совершать подлые поступки. И этот мотив, где подвиг не нечто героическое и прекрасное, а попытка найти оправдание своей не вполне приличной жизни - нам показался очень интересным.

Этот фильм про рыбаков получился настолько достоверным, что невольно возникает вопрос - ты имел в жизни какое-то отношение к рыбодобыче?

- (Смеется). Нет. Кино это бессмысленный способ познания мира, потому что он очень рандомный. Я как-то снимал фильм про фермеров и зачем-то узнал все про то, как устроено сельское хозяйство в России, Европе, Америке, Финляндии... Теперь я обладаю этими знаниями, но зачем? Когда снимали «Аритмию» я узнавал про врачей, врачебные реформы и так далее… Для «Снегиря» пришлось все узнать про рыбодобычу, сам ходил в рейс. Нам помогала отважная молодая девушка, режиссер-документалист. Она отправилась на три недели в рейс в Баренцево море, привезла много документального материала.

А вы снимали фильм на реальном корабле?

- Кают-компании, коридоры - все снималось в павильоне. Единственное, что не декорации - это траление рыбы. Это реально сложный процесс. Мы тренировались на настоящем корабле, не пассажирском. Там все из стали, все очень жестко, травматично, опасно. Примерно четыре дня обучали актеров, но под присмотром капитана, который на всех, включая меня, жестко орал матом. Он нас как стадо баранов гонял по кораблю. Но я ему за это очень благодарен.

Как вам удалось передать всю эту мужскую атмосферу в фильме притом без единого мата? (смеется).

- (смеется) Оооо! Об этом стоит сказать отдельно. 7 лет назад запретили ненормативную лексику в кино. И вот представь - перед нами стоит задача написать сценарий про замкнутый мужской коллектив рыбаков, которые попадают в шторм, в них врезается корабль… Что нам делать? Мы крутились как ужи на сковородке. Ужасная глупость этот закон о ненормативной лексике. Это ведь часть эмоций, энергии языка. Любой язык вообще очищается сам. Ненужные слова отбрасываются, приобретаются новые, из новой жизни, новой реальности. И вставлять языку палки в колеса, я считаю лингвистическим преступлением.

В этом фильме играет твой сын. Как так получилось?

- Для него это не профессия, а скорее подработка. Года 4 назад у нас в гостях были друзья и они пригласили его на кастинг в один из фильмов Валерия Тодоровского. Кастинг он не прошел, но меня заинтересовали эти пробы. Я на него никогда не смотрел, как на артиста. А затем Наталия Мещанинова взяла его на главную роль в проект «Пингвины моей мамы». Рекомендую, отличный сериал получился. Он там здорово сыграл. И мне тоже стало любопытно с ним поработать. У нас как у отца и сына разные периоды были в отношениях. А тут мы даже как-то сдружились в процессе. Я его увидел в работе, и он меня увидел другим. И несмотря на то, что я его в фильме убил, мы получили много пользы от этих съемок.

Если бы мальчик не погиб, пошли бы эти суровые рыбаки на подвиг спасать норвежских моряков?

- Пошли бы. Потому что им ужасно скучно, у них нет смысла в жизни. Они все как подростки. Единственный человек в команде, который хоть как-то рефлексирует - это отец Геннадий, герой Александра Робака. И на самом деле, это действительно очень трагичная профессия, потому что ты три недели в море, затем две недели на суше. Ты ни там, ни здесь. Приезжаешь к семье, и уже отвык от них, не знаешь как общаться. А потом только началось что-то налаживаться, снова в море. Это физически сложно и быт там, как в вагончиках гастарбайтеров. Это такая жизнь, которая «нигде», очень тяжелая психологически. И, конечно, когда у тебя вдруг появляется возможность почувствовать себя полноценным героем, такую добычу никто не упустит. Оправдать и почувствовать себя человеком.

В интервью Федору Бондарчуку ты сказал, что не хочешь заниматься исследованием загадочной русской души, но в этом фильме разве речь не о ней родимой?

- Я просто очень не люблю все эти разговоры про загадочную русскую душу и так далее. Часто именно этим прикрываются самые жуткие пороки, вся гадость, лень. Вот мы грязнули, зато думаем о высоком, работать не хотим, зато всегда готовы к подвигу…

В фильме очень характерную роль сыграл Тимофей Трибунцев, который наливает водку в бутылку пива, запускает туда мальков, поджигает и залпом выпивает. Как он согласился на такую дичь (смеется)?

- Сначала мы хотели сделать эту сцену с помощью компьютерной графики, но выходило очень дорого. И тогда Тимофей сказал, мол, ну давай я сам сделаю. Он долго готовился, потом сделал один дубль, получилось так себе. А потом через несколько дней пришел, походил туда сюда, и говорит, давай еще попробуем. Делает отличный дубль и идет спать к себе в вагончик во время обеда. А кто-то потом объяснил, что Тимофей решился на дубль, потому что ему после вчерашнего надо было опохмелиться (смеется).

А почему в фильме нет твоего «постоянного» актера Александра Яценко?

- Яценко не может играть отсутствие рефлексии. Он очень рефлексирующий, переживающий. Я его пробовал на несколько ролей, но что-то не получалось. Но я его обожаю как актера, мы товарищи.

А когда ты подбираешь актеров, насколько тебе важно разделяют ли они твои мировоззренческие, политические взгляды?

- Мне абсолютно все равно на политическую позицию актеров с которыми работаю. К тому же время показало, что во всех «лагерях» достаточно как идиотов так и приличных людей. Я воспринимаю актеров как инструменты для создания кино. Какая мне разница какая у кого позиция за пределами площадки?

Какое участие принимал в фильме Роман Абрамович?

- Я бы сказал мужественное. Я могу рассказать эту историю. Когда шла работа над «Снегирем» из-за пандемии у нас отвалилось большое количество зарубежных партнеров - французов, шведов, немцев. Всего около половины бюджета. И я вспомнил, что на одном из «Кинотавров» ко мне подошел Роман Абрамович, с которым я прежде не был знаком. Он поздравил меня и сказал, что с удовольствием поучаствует в следующем фильме. И когда возникли проблемы со «Снегирем» я сказал Сергею Сельянову - это продюсер всех фильмов Алексея Балабанова, наш классик, великий человек - что могу позвонить Роману Абрамовичу, вдруг он согласится помочь. Я написал предпринимателю смс, и он мне ответил. Тогда мы отправили ему сценарий, и он прочел его, буквально, часа за два. Позвал нас с Сельяновым на встречу. Минуты три мы обсуждали общие вопросы и потом Роман Аркадьевич спросил Сельянова, дескать, какая предполагаемая прибыль от фильма. На что Сельянов в свойственной ему манере ответил, что предполагаемые убытки от фильма составят 200 миллионов. Абрамович задумался, потом спросил, мол, а сколько денег вы хотите? Сельянов ему ответил, что миллионов 80. Роман Аркадьевич сказал, ладно, мы пожали друг другу руки и разошлись. Такая история. Давай поговорим немного о якутском кино… Я был в шоке, когда узнал, что оно само себя окупает...

- Да это феномен, который к сожалению сейчас начинает разрушаться в России. Фильмы якутских режиссеров стоили небольших денег, несколько миллионов и эти деньги возвращались. Скажем, фильм «Айта», который несколько месяцев назад лишили прокатного удостоверения собрал у нас 26 миллионов рублей. Это чисто голливудская система - вложили, заработали.

В фильме «Пока ночь не разлучит» ты использовал другой принцип оплаты работы актеров, не гонорары, а процент от оборота с картины. Это была удачная попытка?

- Да проект окупился и актеры до сих пор получают за него деньги.

Актер Мэтт Дэймон рассказывал как ему позвонил Джеймс Кэмерон и предложил сняться в фильме про гуманоидов не за гонорар, а процент от сборов и он отказался. Это был фильм «Аватар»…

- Джеймс Кэмерон, это вообще единственный американский режиссер, который ни разу не провалился. Даже у Спилберга было несколько неудач..

Это связано с тем, что Кэмерон хорошо понимает человеческий нерв - место куда надо бить?

- Думаю, да. Есть режиссеры, которые умеют разговаривать со стадионом: Кэмерон, Спилберг, Нолан и другие. А есть мастера, которым лучше удаются разговоры на кухне на пару человек. Тот же Тарковский, кто-то еще. У них нет этого голоса на весь стадион, но зато есть шепот.

Чего ты боишься как режиссер?

- Впасть в старческий пафос, что делают обычно люди моей профессии к 60-ти годам.